Только битва.
Постоянная.
Страстная.
Красивая.
Любовь, стоящая погони, которая подпитывает ее.
– Нет никакого «может быть», – говорю я. – Ты рада меня видеть.
Я пытаюсь пригладить несколько прядей ее волос, но это бесполезно, приручить Эмери – все равно что приручить тигра. Если попытаюсь, изменю все в ней, что делает ее ею.
А я люблю ее, какая она есть.
Я люблю ее дикой, и безрассудной, и яростной.
Я люблю ее моей.
– Мне казалось, ты прекратил помыкать мною. – Она поворачивается ко мне, покусывая мою шею.
– Вне спальни, – поправляю я.
– Вне спальни, – соглашается она, размыкая губы, два разноцветных глаза смотрят на вход, чтобы убедиться, что мы одни.
Я не должен быть тут, стоять перед своей невестой, высмеивая ее раскрасневшуюся кожу и оргазм, который я ей только что подарил. Гидеон убьет меня. Может попытаться, и если только Делайла не доберется до меня первой, может даже преуспеть.
– Я не помыкаю тобой, детка. Я констатирую факт. Ты чертовски рада видеть меня. – Лизнув один из ее сосков сквозь платье, я ухмыляюсь. – Признай это, Тигренок.
Она качает головой, и я принимаю вызов.
Я беру ее за подбородок. Твердо. Именно так, как нравится моей невесте. Она смотрит мне в глаза с таким вызовом, что мне хочется снова развернуть и погрузиться в нее. Мои губы опускаются, чтобы запечатлеть поцелуи на ее ключицах.
Сколько бы я ни целовал ее, не заявлял на нее свои права, не отмечал ее как свою, мне никогда не будет достаточно. Моя жажда ненасытна. Это – доказательство бессмертия.
Я завожу руку ей за спину и расстегиваю молнию на ее платье, прежде чем подобраться сзади и провести языком по ее позвоночнику.
Она разворачивается и бьет меня по лицу. Ее пальцы царапают мои глаза, заставляя меня выругаться.
– Я только что его застегнула.
– А мне нужна твоя киска, чтобы согреть мой член. – Я беру ее пальцы и прижимаю их к своей эрекции под костюмными брюками. – Так холодно, аж съеживаются яйца.
– Они не съеживаются. – Она сжимает пальцы, будто не в силах удержаться, потом кивает в центр юрты – гребаной юрты, вот как она вьет из меня веревки. – Обогреватель включен, Нэш.
– Два полена и пачку спичек «Прескотт отель» не считает обогревателем.
Она готова спорить. Всегда готова. Я облизываю губы в предвкушении, наслаждаясь этой прелюдией, которую мы разделяли. Каждое слово, каждый взгляд, каждое прикосновение: закуска, предваряющая минуту, когда я окажусь внутри нее.
Рид прерывает нас, входя в юрту без стука.
– Я бы постучал, но тут нет двери.
Эмери визжит при виде моего брата, вцепляется в его плечи.
– Ваша мама тут? Я так рада, что вы не потерялись.
Она в коротком платье, ужасная идея для бракосочетания в Норвегии в середине сентября. Я сказал ей это, но что я понимаю? Снаружи четыре с чем-то там градуса, начало зимнего периода. Холодно, но терпимо, особенно в свете того, что с тех пор, как мы приехали в Норвегию, соски у нее постоянно твердые.
– Да. – протягивает Рид, кивая мне. – Все ждут, когда вы уже выйдете.
Рид тут в качестве подружки невесты Эмери. Он все еще не слишком меня любит, но я уже не заклятый враг. Мы приближаемся к тому моменту, когда нам будет хорошо вдвоем. Ма говорит, что мы в одном шаге от того, чтобы снова стать братьями. Эмери ведет себя так, будто это уже случилось, и, возможно, так оно и есть. В конце концов, я начал понимать, что многое неизбежно. Эмери сжимает руку Рида.
– Дай нам пять минут.
Когда он уходит, она возвращается ко мне и стирает пятно помады, которое оставила на моем костюме. Папином костюме. Эмери подшила его для меня. Я почти жалею, что не снял его, прежде чем вой ти в нее, но к черту. Папа хотел бы, чтобы я был счастлив, и я счастлив.
Бальтазар в тюрьме. Не в каком-нибудь убежище миллиардера с охраной для вида. В настоящей тюрьме с тюремными сучками, дворовыми драками раз в неделю и потрепанными жизнью людьми, которые ненавидят придурков вроде лорда Балти.
Картрайт заперт в том же заведении, его активы заморожены, а сын так разорен, что у него нет денег, которые он мог бы отсылать отцу в его тюремный диспансер. Чувак не может позволить себе даже упаковку лапши быстрого приготовления. Он оказывает услуги за еду.
Когда активы Бальтазара заморозили, Вирджиния переселилась в трейлер в маленьком городке в центре Северной Каролины. Она все еще живет там, продавая вещи из своей прошлой жизни в качестве Уинтроп. Их не так уж много, поскольку я выкупил поместье Уинтропов и передал его Гидеону.
– Мы женимся, – шепчу я, переполняясь гордостью при виде того, как Эмери не может сдержать улыбку всякий раз, как я говорю это.
– Слава богу. – Она сжимает мои плечи и закусывает мою нижнюю губу. – Меня уже тошнило от того, как ты вставлял «моя невеста» в каждое предложение.
– Вовсе нет, и ты заплатишь за ложь. – Я шлепнул ее по заднице, прежде чем выйти, обернувшись как раз вовремя, чтобы увидеть, как она подмигнула мне.
– Меньшего я и не ожидаю.
Рид и Гидеон стоят у входа в юрту и ждут Эмери. Я киваю им обоим и оглядываю все.
Тромсё, Норвегия, – место, попав в которое вы уже не захотите уезжать. Эмери влюбилась в него, когда в прошлом году мы прилетели сюда жечь под звездами и северным сиянием, так что я разродился вопросом с кольцом, которое хранил в кармане.
Надо мной изумрудные, голубые, желтые и розовые полосы борются за господство в небе. Каждый раз это один и тот же брачный танец.
В первую свою поездку в Тромсё мы смотрели на звезды каждую ночь. Я смотрел на Эмери. Она смотрела на звезды. Она всегда болела за сиреневый, но изумруд всякий раз побеждал.
Я спросил ее, почему это важно.
Она сжала мою ладонь и ответила:
– Сиреневый напоминает мне о твоем папе. Когда я покрасила почтовый ящик коттеджа в черный, Вирджиния накричала на меня за то, что я вела себя не как леди. Твой папа погладил меня по голове и сказал: «Все в порядке. Я буду любить розовый вместо тебя». – Она уставилась в небо, ее внимание могло разжечь в сиреневом больше жизни. – Думаю, я хочу, чтобы на этот раз победил аутсайдер.
Похоже, сегодня вечером все иначе, изумруд трепещет, убирая все другие цвета со своего пути. Передо мной море плавающих свечей, что ведет к нашему импровизированному алтарю из алых лепестков роз, разбросанных по снегу.
Я жду ее среди роз. Это занимает больше времени, чем я ожидал, или, может, мне просто не терпится уже, черт подери, жениться на ней.
Делайла стоит рядом со мной, смеясь над моей мамой, которая уже плачет.
Рид первый выходит из юрты. Делайла проглатывает фырканье. Он идет по проходу с черным букетом роз, зажатым меж ладонями, пока не оказывается напротив нее.
– Дерьмо, а тут холодно. Кто-нибудь еще чувствует, как сжимаются яйца? – бормочет Рид, хотя – кроме меня – единственный мужчина в зоне слышимости – это Братан Тигр, или Брадаски. Он вегетарианец, одетый в рубашку с галстуком духовный наставник Эмери, который должен обвенчать нас.
Мы игнорируем Рида.
Из белых динамиков, скрытых в снегу, звучал Lover Дермота Кеннеди. Ветер взметнул в воздух тысячи лепестков роз. Они закружились вокруг Эмери, когда она шла мимо рядов парящих свечей, вцепившись в руку Гидеона.
Северное сияние окрашивало ее кожу в разные цвета, освещая ее кружевное платье, такое же черное, как беззвездная ночь. Корона из черных кристаллов, серых лунных камней и темно-серых бриллиантов сидела на ее непокорных волосах. На лицо опущена густая черная вуаль.
Она выглядела, как ожившая богиня.
Дурга, идущая по земле.
Тигрица, обходящая свою территорию.
Когда Гидеон вкладывает ее руку в мою, я прижимаюсь поцелуем к костяшкам ее пальцев и откидываю вуаль, оглядывая ее лицо.
– Ты переоделась, – обвиняю ее я.
– Я знала, что ты прокрадешься и увидишь мое платье. – Она вскидывает бровь, бросая мне вызов.
Я не могу спорить. Она права. Я продержался час, прежде чем нырнул в юрту, чтобы… погрузить свой член в нее.
Братан Тигр начинает церемонию.
Я произношу свои обеты, пока в небе редкое золото догоняет изумруд. Когда приходит ее очередь произносить клятвы, она встает на цыпочки и шепчет мне на ухо.
Одно слово.
Наш секрет.
Яабурней.
Я не имею ни малейшего понятия, что это за чертовщина.
Она не объясняет, просто улыбается загадочной улыбкой, за которую я люблю ее только сильней. Через секунду она врезается в меня, толкая меня в Братана Тигра, когда прижимается своими губами к моим. Я протягиваю руку, слепо отталкивая Братана Тигра. Обхватив руками ее талию, и проникаю языком меж ее губами.
Эмери проводит зубами по моей нижней губе. Я хочу уложить ее на этот снег, раздеть догола и пройтись языком от кончиков пальцев до ее губ.
Она отстраняется прежде, чем мы успеваем растерзать друг друга на глазах у всех. Наши губы прижимаются друг к другу.
– Чем хотите заняться, миссис Прескотт? – спрашиваю я.
Тихо, чтобы услышала только она.
– Жечь, – шепчет она в мои губы и вновь целует.
Она танцует под звездами с нашей семьей, запрокидывает голову, в движениях ее тела нет никакого ритма. Когда она умоляет меня присоединиться к ней и обещает, что это будет стоить того, я танцую.
С ней в моих руках и нашей семьей вокруг, я кое-что заметил.
В небе надо мной разливался сиреневый.
Розовые и фиолетовые полосы поглотили другие огни.
Проигравший выиграл.
Девять лет спустя
– Мать твою, клянусь, я не в силах выносить эту хрень. – Нэш трет лицо ладонью. Откидывает голову на подушку, пялясь на наш потолок так, будто существование телевизора оскорбляет его.
Мой взгляд мечется между двойняшками, восьмилетними демонами, зажатыми между нами.
– Следи за языком! – Я хмурюсь почти