Мне стало интересно, как можно за два часа испортить пачку писчей бумаги, между прочим, моей личной бумаги, аккуратно лежавшей в пластиковой коробочке.
– В конце концов, он ведь не спрашивал у меня разрешения взять бумагу? – пробурчала я себе под нос, разворачивая скомканный листок. – Значит, и претензий ко мне не должно быть никаких.
Как оказалось, Лукин неплохо рисовал. Опрашивая свидетелей, он делал наброски – шаржи. Я нашла свой портрет, портреты повара-японца, Вани и Василия Ивановича. Денис Александрович подмечал наиболее запоминающуюся деталь и делал на ней акцент. Себя я узнала по выдающимся скулам и вздернутому носу, Ваньку – по ушам. Нос с горбинкой был отличительной чертой Василия Ивановича. Японец – и в Африке японец!
– Ни дать ни взять – Пушкин! – сорвалось с языка. – А это что? Ну и скомкал! Так сразу и не развернешь.
Мне удалось разложить на столе помятый листок. Написав всего одно слово «тетродотоксин», дважды подчеркнув его, поставив сверху жирный знак вопроса, а потом зачеркнув, Денис Александрович плотно смял бумагу и выбросил в корзину.
Вспомнился подслушанный разговор Лукина с судмедэкспертом Борисом Карловичем. Тот почему-то был уверен, что Димка отравился не тетродотоксином, а чем-то другим.
«Как бы поточнее узнать причину Димкиной смерти? – задумалась я. – Рано или поздно мы, конечно, все узнаем, а сейчас, пока идет следствие, придется приложить усилия, чтобы хоть что-то выяснить».
Чтобы понять ход мыслей Лукина, я перевернула корзину на стол и стала скрупулезно осматривать каждую бумажку. Увы, ничего интересного больше я не нашла. Пришлось все сгребать обратно в корзину.
Путь к мусорнику лежал мимо груды ящиков, на которых наши мужчины любят сидеть в минуты перерыва. Еще вчера здесь сидел и курил Василий Иванович – сегодня только Ванька по-детски хлюпал носом, полагая, что его никто не видит.
– Ваня, – позвала я парня.
Иван меня услышал, но отвернул лицо, чтобы вытереть слезы, вернее размазать их по щекам.
– А… Это ты, Вика?
– Я. Мне сказали, что это ты нашел Василия Ивановича? – спросила я, присаживаясь на соседний ящик.
– Я, – сдавлено протянул он. Слезы душили его, но он изо всех сил боролся с проявлением своей слабости.
– Ты долго здесь вчера был?
– Нет. Я практически сразу за тобой ушел. Сначала хотел подождать Василия Ивановича, но его увел Андрей Михайлович договариваться по сегодняшнему дню. Я постоял немножко, но так его и не дождался. Вышел Сашка, мы и пошли. Сегодня пришел пораньше, еще не было восьми. Надежда Ивановна меня у двери догнала. Валентин подъехал на своем жигуленке. Вместе мы постучали в дверь. Открыл заспанный Павел, наш охранник. Ему тоже вчера досталось. Полиция ушла из «Кабуки» только в первом часу. Надежда даже убирать не стала: понадеялась на сегодняшнее утро. Делать мне было нечего, я стал ей помогать таскать мусор на помойку. Там я Василия Ивановича и нашел. Смотрю: он лежит, холодный такой, и кровь такая густая, темная, почти черная.
– А ножа не видел?
– Не было никакого ножа. Вся одежда была забрызгана кровью, а ножа не было.
– Может, ты не заметил?
– Нет, полиция тоже нож искала, но не нашла.
– А следов драки не было? Может, лицо у Василия Ивановича было в ссадинах или синяках.
– Вроде бы не было никаких ссадин. Я на него секунды три смотрел, не больше Мне сразу плохо стало – стошнило. Как вернулся в кафе, не помню. Только и смог, что рукой махнуть туда, откуда пришел. Полицию Валентин вызвал. Меня Надежда откачивала. Узнать бы, кто этот гад, который Василия Ивановича ножом полоснул, – Ванька подозрительно шмыгнул носом, отворачивая от меня лицо.
– Ну-ну, – похлопала я его по плечу. – Не плачь. Убийцу обязательно найдут и накажут.
– А я и не плачу, – опять шмыгнул носом Ванька. – Опер подозревает, что его местная шпана могла порезать, а я не верю. Во-первых, Василия Ивановича все в округе знали. Он бомжей подкармливал. Собачники к нему ходили за объедками. Алкаши закуску просили. Василий Иванович всем давал. А во-вторых, он ведь неконфликтный был совершенно. Со всеми мог найти общий язык. А уж когда выпьет, то последнюю рубаху с себя снимет.
– Но вчера же он не был пьян. Может, только после моего ухода употребил?
– Нервишки поправить? – переспросил Ванька. – Да, собственно, какая разница? Говорю же, Василий Иванович был неконфликтный.
– И все-таки его убили, – задумчиво протянула я. – Вань, ты дольше и больше с Василием Ивановичем общался, он тебе о себе что-нибудь рассказывал?
– А то! Про детство рассказывал, про юность, как поваром стал. Он ведь родился в очень бедной семье. Основная еда – каша. Мясо только по праздникам. Мечта детства – отъесться до отвала. Потому и в повара пошел. В армии он тоже служил на кухне. Вернулся – устроился в столовую младшим поваром. Потом его старший повар с собой в ресторан забрал. Скоро сам шеф-поваром стал. Господи, горе горькое! – по-бабьи запричитал Ванька.
– Ваня, а Василий Иванович имел общие дела с Димой Полянским?
– Конечно же! Дима его начальником был! – удивленно взглянул на меня Иван.
– Я не об этом, – покачала я головой. – Может, у них была тайна. Они знали то, что не знали другие?
– Если честно, то я не понимаю, о чем ты, Вика. Таких, как Дмитрий, называют «мажорами». За него все папа с мамой решали. Василий Иванович строил свою жизнь сам.
Я могла бы поспорить с Ванькой. Дима мне нравился. И никаким «мажором» он не был – нормальный парень. Окончил институт, устроился на работу в ресторан. Это ничего, что папа его самый главный здесь босс, главное, что Дмитрий беспрекословно слушался непосредственное свое начальство – Андрея Михайловича. От работы не отлынивал, со всеми выстраивал ровные отношение. Короче, никакого налета звездности на парне не наблюдалось.
– Ладно, если не понимаешь, то, наверное, ничего общего у них и не было, – ответила я.
– Вика! – услышала я свое имя и выглянула из-за ящиков.
На порожке служебного входа стояла Катя – вся в черном, с заплаканным лицом. Вряд ли она сегодня спала. Катя пыталась скрыть под слоем пудры темные круги под глазами, но они все равно просвечивались, делая ее старше лет этак на десять.
– Держись, Ваня. Извини, меня зовут. – Я поднялась и направилась к Кате, которая не меньше Вани нуждалась в моей поддержке. – Как ты? Новость уже знаешь? – вздохнула я.
– Знаю, с порога меня подвели к следователю. Я не верю. Это неправильно, этого не должно было случиться. Смерть бродит по пятам, – взволнованно говорила Катя. В ее глазах плескалось безумство. Она была очень напугана и говорила с придыханием, как будто невидимый камень давил ей на грудь.
– Не придумывай! Какая еще смерть бродит?!
– Бродит… я знаю…мы все прокляты, – бормотала она
– Катя, прекрати! – одернула я ее. – Кто проклял? Конкуренты? Конкуренты убивают владельцев, а не персонал.
– Так ведь Дима и есть, то есть был владельцем, – резонно заметила она.
– А Василий Иванович? – Мне не верилось, что в смерти обоих мужчин виноваты конкуренты. Глупость какая! – Он-то здесь причем?
Ответа у Кати не было, да и не могло быть. Она пришла в «Кабуки» две недели назад. А с Василием Ивановичем вообще проработала без малого неделю. Наш повар пять дней назад вернулся из отпуска.
– Катя, а ты вчера долго здесь была? Может, ты что-то видела?
– Что? Как убивали Василия Ивановича? – истерично спросила Катя. – Меня уже допросили, и вторично отвечать на одни и те же вопросы я не намерена. Я ночь не спала! Я в себя прийти не могу после вчерашнего. Я… – Она заплакала. Слезы катились градом, смывая на своем пути слой пудры и оставляя после себя темные полосы.
– Ну-ну, не надо плакать. Извини, Катя. Тебе действительно трудно.
Катя вздохнула, достала платок и вытерла им лицо так, как вытирают его после умывания. Естественно, весь макияж размазался по щекам.
– Идем в туалет. Тебя надо привести в порядок.
Катя не стала возражать и дала себя увести. В маленьком санузле мы едва поместились вдвоем. В какой-то момент она опять попробовала расплакаться, но я пригнула ее голову к раковине и омыла её лицо холодной водой. Только после водной процедуры она стала приходить в себя. Дыхание стало ровным, лицо порозовело.
Катя взглянула на свое отражение в зеркале и спросила:
– У тебя косметички с собой нет.
«Ну, если она беспокоится о красоте своего лица, то не все потеряно», – удовлетворенно подумала я и сунула в ее руку тюбик губной помады.
– Только вот это. Тушь в сумке, а та в кабинете. Если хочешь, принесу.
– Да ладно. У меня ведь тоже все есть, но тоже в кабинете. – Через секунду она попросила у меня прощения: – Ты меня извини, что хлопот доставила. Наверное, со стороны я ужасно выгляжу?
– Ничего, видимо, у меня нервная система крепче.
– Дело не в нервной системе, – вздохнула она. – Мне ведь Дима очень нравился. Очень. Но я не хотела, чтобы он думал, будто бы я начала с ним встречаться только потому, что он сын моего хозяина.
– А что, сына хозяина полюбить нельзя?
– Можно, но было бы лучше, если бы он был таким, как все мы.
– А он и был такой: простой, открытый, дружелюбный. И к тебе он очень серьезно относился.
– Да, – кивнула Катя. – Но знаешь, мы разного поля ягоды. И мне не хотелось, чтобы за нашей спиной шли пересуды. И потом, еще неизвестно, как бы Димин отец отреагировал на наши отношения.
– Думаю, он бы не стал препятствовать счастью своего сына.
– Сейчас бы не стал. Сейчас бы он своего сына женил на любой: на старой, молодой, богатой, бедной – без разницы, лишь бы тот был жив.
Возможно, Катя была права: как правило, сыновья богатых родителей выбирают невест из своего круга. Однако вслух развивать эту тему я не стала – промолчала.
Катя еще раз умылась холодной водой, промокнула лицо бумажной салфеткой и, напоследок взглянув в зеркало, сказала:
– Будем жить. Пошли.