Старая детская сказка, основанная на легенде или сельском фольклоре, о лисице, которая так сильно влюбилась, что местные боги разрешили ей принять человеческий облик, чтобы быть вместе с мужчиной, которого она любила. При условии – не обойтись без мерзкого «если», когда в дело вовлечены боги, – что человеком она пробудет лишь короткое время, а потом умрет. Но ее любовь была столь глубока, что она согласилась, променяв долгую магическую жизнь, ведь лисы – создания не только природы, но и магии, на короткие мгновения с любимым.
Часть меня думала, что нужно рассказать эту историю Йону Сальвейшну при нашей следующей встрече. Из нее получится сентиментальная трагедия. Хотя он не сможет удержаться от гадкой поправки на бесчувственность человеческого вида: наверняка мужчина просто отшвырнет лисицу в сторону после того, как она пожертвует всем, и предпочтет ей красотку с огромными сиськами.
– Нужно сделать что-то, а не просто сидеть здесь и болтать, – сказала Пенни. – Время работает против нас. Для Хаг оно почти вышло.
И разумеется, Гаррет, сверхчувствительный вундеркинд, полностью подтвердил мрачные подозрения своих спутниц, хотя его ткнули носом в тот факт, что Хагейкагомей и Маленькая Страфа стали частью искривленного, реального воплощения сказки о лисице, благодаря усилиям множества некомпетентных чародеек.
Паленая испустила раздраженный вздох.
– Ваш мозг что, сделан из сыра? Или сланца? Они должны исчезнуть, Гаррет. И очень скоро. Процесс уже начался.
Теперь Хагейкагомей ощутимо трясло.
– Мне так холодно, – прошептала она. – Так грустно. Я не хочу покидать тебя.
– Маленькая Страфа тоже? – спросил юный вундеркинд вместо того, чтобы позаботиться о Хагейкагомей. Стая ворон в женском обличии прочла мои мысли. Со всех сторон послышалось рычание, шипение и ворчание, и я замолчал. Задумался над тем, что сказала Хагейкагомей, и нашел удовлетворительный ответ: – Я всегда буду с тобой, малютка. Всегда буду хранить тебя в моем сердце, пока мы не встретимся снова.
Невероятно, но ей удалось стиснуть мою руку еще сильнее. Хагейкагомей била крупная дрожь.
– Не бойся, – сказал я. – Ты всегда была хорошей девочкой.
– Я не боюсь. Просто не хочу покидать тебя.
Пенни встала и подошла к Хагейкагомей с другой стороны, подвинув Орхидию. Крепко обняла девочку.
– Эй, Хаг.
– Эй, Кош.
Каштанка заскулила. К ней присоединилась Помощница. Орхидия и Маленькая Страфа переместились, чтобы согревать нас сзади.
Хагейкагомей слабо ударила меня левым кулаком в грудь, над сердцем, попыталась прижаться к ней левой щекой. Ее большие карие глаза блестели в лунном свете алмазными слезами.
– Я люблю тебя. Люблю больше, чем кого бы то ни было.
А потом она закрыла свои прекрасные глаза.
120
На мгновение в реальности случился разрыв, полсекунды темноты, а может, тысяча лет или полный цикл вселенной. Когда все закончилось, на моих коленях лежала еще одна собака, древняя черно-белая сука, рекордная долгожительница по собачьим меркам. Все дворняги столпились вокруг меня, принюхиваясь, скуля и облизывая морду подруги на прощание.
В это мгновение я решил почтить любовь Майки, положив Хагейкагомей рядом с моей собственной любовью. И устроив ей достойные похороны.
Начался сезон похорон. Нам предстояло проститься с сыном Киоги, близнецами Орхидии и великолепной Машего. А может, и с Порочной Мин. Мы ничего о ней не слышали.
Джон Растяжка разузнает.
В данный момент у меня имелись более насущные заботы.
Дрожащая Страфа вцепилась мне в спину так же отчаянно, как Хагейкагомей вцеплялась в руку.
– Тара Чейн, Орхидия, я не выживу, если снова потеряю ее.
– Ты справишься, – ответила Лунная Гниль. – Ты взрослый мужчина. Ветеран войны. Просто ты устал и испытываешь жалость к себе. Подтяни свои штанишки и возьми себя в руки.
Ей снова удалось пинком загнать меня в страну «а что здесь, черт побери, творится?».
– Время не столь дружественно, как мы думали еще час назад. Девочка-собака обратилась раньше и быстрее, чем я ожидала.
А значит, черед Маленькой Страфы тоже может наступить быстрее.
– Чего нам ждать? – спросила Паленая.
– Того же самого.
Орхидия кивнула на Хагейкагомей. В лунных лучах старая собака выглядела печальной. Псицы смотрели на меня, словно думали, что я должен что-то предпринять.
Глядя на Каштанку, Помощницу и остальных, я заметил то, чего прежде не видел. Они приходились Хагейкагомей детьми. А может, и более дальними потомками. Но она была их любимым, уважаемым матриархом, и перед смертью они исполнили ее заветное желание.
Я распрямил свой закостеневший старый скелет. Мне требовалась помощь. День выдался длинным, но он еще не закончился.
Я поднял Хагейкагомей. Она оказалась тяжелее, чем я ожидал. И зашагал вниз с холма. До мавзолея Альгард было чуть больше сотни ярдов. В лунном свете кладбище казалось призрачным. Ко мне присоединились все, даже собаки.
Маленькая Страфа держалась за меня так же крепко, как прежде Хагейкагомей, осознавая, что ее время уходит.
В отличие от Хагейкагомей, ее это не устраивало. Казалось, у нее появился шанс жить дальше, вырасти и стать женой. Но эта надежда развеялась. Страфе хотелось брыкаться, драться и визжать, однако не существовало горла, вокруг которого она могла бы сомкнуть свои пальчики.
Мы были на полпути к мавзолею, когда Тара Чейн, оглянувшись, прочувствованно сообщила:
– Вот дерьмо!
Большой парень стоял на том месте, где мы только что сидели, глядя на фейерверки. Где нас покинула Хагейкагомей. Он заметил Маленькую Страфу и задал вопрос, голосом, способным разбудить младенцев за милю от кладбища.
Теперь вылезут могильщики.
– Разобраться с этим можешь только ты, – сказал я Страфе.
Она остановилась, чтобы подождать, пока пройдут все остальные. Минуту спустя я начал злиться. Мавзолей стоял нараспашку, как и прежде, открытый любому смельчаку, желающему потревожить мертвых в День всех душ.
Я передал Хагейкагомей Орхидии, протиснулся внутрь, нашел лампы, зажег их и вернулся за собакой.
Джиффи стоял в стороне, тихо и уважительно, Маленькая Страфа держала его за руку. Кажется, она успокоилась.
Я обменял лампу на Хагейкагомей и занес ее внутрь. Орхидия освещала мне путь. Тара Чейн последовала за нами. Каштанка тоже зашла – единственная собака, которой хватило на это смелости. Паленая с Пенни предпочли остаться снаружи.
Я положил Хагейкагомей на свободный постамент. У меня из глаз снова потекли слезы. Орхидия сместилась к двери и крикнула Маленькой Страфе поторапливаться: требовалось ее присутствие.
Страфа не подчинилась.
Я не смог сдержаться. Вытер пыль со стекла, разделявшего меня и мою жену, поднял лампу для последнего печального взгляда…
При свете лампы Страфа казалась румяней, чем прежде.
Снаружи началась суматоха, Пенни и Паленая хором позвали меня:
– Давай!
У Маленькой Страфы случилась судорога. Джиффи держал ее в своих массивных руках, контролируя физически, но понятия не имея, что делать. Как только я появился, он сразу передал ее мне и теперь просто возвышался надо мной с мокрыми щеками.
Судорога утихла до сильной дрожи. Страфа на мгновение открыла глаза, обхватила руками мою шею и с силой сжала, угрожая что-нибудь сломать.
Я опустился на траву и обнял Страфу. Больше мне ничего не оставалось. Я ничего не мог придумать. Пенни и Паленая пытались утешить меня.
Дрожь Маленькой Страфы ослабела. Она открыла глаза в последний раз, печально улыбнулась, прикоснулась к моей щеке кончиками пальцев левой руки, прошептала:
– Люблю тебя. Навсегда.
Она перестала дрожать. И перестала дышать. А несколько минут спустя перестала существовать.
Случилось еще одно затемнение, а потом мы все уставились на мои пустые руки.
Джиффи ушел, чтобы побыть наедине со своей болью.
Я сидел в окружении семьи и собак, а мой разум отправился в затерянное королевство, в последнее время казавшееся мне таким привлекательным.
Обратно меня вернули бормотание и шарканье.
Орхидия и Тара Чейн вылезали из гробницы, бережно поддерживая обвисающую, но дышащую взрослую Страфу, слишком слабую, чтобы поднять голову.
Прежде чем ринуться к ней, я кинул быстрый взгляд на восток.
Нет. Восходящее солнце было не готово осветить эту драму. Пока нет.