– Ух ты, – обрадовался Илларионов, – мошенник Хьюртебрайз нарисовался. Погоди-ка. – Он легонько чмокнул Эмму в голову и подскочил к телефону. – Мсье Хьюртебрайз? Извините, не смог сразу снять трубку. Приятные известия, а? Очень рад, что моего ван ден Берга никто не успел купить. Давайте договоримся так: ничего посылать не нужно, я приеду сам и все заберу не позднее чем через час-полтора. Прихвачу пару своих бодигардов, так что все будет надежно, как в сейфе «Кредит Лионе». А теперь можно пригласить к телефону мадам Валандон? И еще: если не затруднит, передайте ей ту контрольку, что я у вас оставил, хорошо?
Илларионов снял с письменного стола неземной, просто чудовищной красоты (потрясенная Эмма уже успела узнать, что это так называемое цилиндрическое бюро XVIII века) черный конверт с маркой фотоателье и вынул несколько фотографий. Придерживая ухом трубку, он просмотрел их и выбрал три.
– Мадам Валандон? Большое спасибо, что смогли связаться со мной. Мсье Хьюртебрайз передал вам контрольку? Пожалуйста, взгляните. Меня интересуют объекты номер 6, 16 и 19.
Одновременно он показывал Эмме фотографии, на которых были запечатлены напольные часы на затейливой резной подставке, картина с веселыми и, кажется, не вполне трезвыми божествами, а также перстень с огромным синим камнем, напоминающим сапфир, окруженный множеством более мелких камней, похожих на бриллианты.
– Нашли? Отлично. Могу я получить все это часа через полтора? Я как раз подъеду… О, спасибо, большое спасибо, мадам Валандон. До скорой встречи!
Он положил трубку и повернулся к Эмме:
– Одевайся, поехали!
– Куда? – Она не могла отвести взгляд от фотографий, которые Илларионов небрежно бросил на стол.
– На Лонгшамп!
Он вышел в соседнюю комнату, туда, где стоял циклопических размеров гардероб, наполненный, правда, только наполовину (вторую половину он пообещал отдать под вещи Эммы, а когда она с хохотом сказала, что ее вещичек хватит разве что процента на три этой площади, всерьез пообещал доказать, что заполнить пространство дамскими шмотками можно в течение одного дня).
– Там меня ждут новые покупочки. – Голос его звучал глухо: наверное, уже забрался в шкаф. – Кольцо – тебе, остальное нам обоим. Ты любишь сапфиры? О бриллиантах не спрашиваю – кто их не любит!
Эмма стояла молча, опустив голову, вонзив ногти в ладони.
Да, бриллианты, кто их не любит?
– Скажи, пожалуйста, а как эта мадам поняла, какие именно предметы тебе нужны? Ты какие-то номера называл, а она…
– Я называл номера фотографий, обозначенные у них на обороте, а она сверялась с контролькой, – выкрикнул Илларионов все еще из шкафа. – С каждым пакетом фотографий в любом ателье выдают такой листок, на котором все эти снимки собраны вместе. Правда, они очень маленькие, но существуют же лупы, в конце концов. Если тебе нужна копия какого-то снимка, ты отмечаешь его на контрольке, сдаешь в фотоателье негативы – и получаешь заказ. Ты что, только на мобильный снимаешь? А я люблю настоящие фотографии, знаешь ли, даже не на цветном принтере сделанные, а в ателье. Я в детстве сам фотографией увлекался, вот и…
Эмма не слушала – мучительно старалась вспомнить.
Вот она срывает со стены у Армана все фотографии, потом находит в фирменном пакете еще несколько отпечатков, и там же лежат пленки. Потом рвет фотографии на клочки, а пленки кромсает ножницами. Ссыпает мусор в пластиковый пакет с надписью «Monoprix». Были там маленькие отпечатки на одном листке?
Не было их. Не было! Значит, они остались у Армана. Значит…
– А с этой контрольки можно сделать большие отпечатки? – быстро спросила Эмма.
– Конечно, почему нет, – голос Илларионова зазвучал отчетливей – вылез, значит, из шкафа. – Так что, тебе нравятся сапфиры?
Он вошел в комнату, и Эмма улыбнулась ему – показалось, что от этой улыбки у нее громко затрещала кожа на лице, так в мороз трещит кора на деревьях, но Илларионов только улыбнулся в ответ и поцеловал ее деревянные, фальшивые, лживые губы.
– Конечно, – она улыбнулась, – кому же не нравятся сапфиры? А бриллианты я вообще обожаю, душу дьяволу за них продам!
– Не надо, – хохотнул Илларионов. – У дьявола такого товара – завались. Продай лучше мне свою душеньку!
– Договорились, – легко согласилась Эмма, хотя прекрасно знала, что обманывает Илларионова: как можно продать то, чего нет? – Продам со скидкой, а ты, пожалуйста, не обижайся, что я на Лонгшамп с тобой не поеду.
– Отдохнуть хочешь? Сил набраться перед второй ночью? – Илларионов смотрел так влюбленно, что Эмма едва не закричала: «Да ты что, слепой? Не видишь, кто перед тобой стоит?»
Похоже, не видел. Ну да, утверждают же некоторые философы, что мир вокруг нас – всего лишь субъективная реальность, созданная нашим воображением.
Но если так, у Илларионова очень богатое воображение.
Эмме вообще везло на мужчин с воображением.
– Я хочу поехать на свою квартиру. – Она на миг запнулась, но тотчас поправилась: – На квартиру подруги, у которой хранятся мои вещи, нужно кое-что взять. Ты извини, но у меня даже трусиков сменных нет, а я не могу два дня подряд надевать одни и те же.
– Уйди, уйди, – воскликнул Илларионов, щурясь и смешно отмахиваясь от Эммы, – уйди, не искушай меня такими разговорами! Ехать пора! Давай я тебя подвезу туда, где твоя квартира.
– Да я на метро могу. Там рядом станция «Оберкамф».
– Какое метро, ты что? Забудь о метро! – приказал Илларионов. – Теперь я тебя буду возить куда надо. Или Морис, или Мишель, или Оливье. Такие у нас, сильных мира сего, понты, и мы должны соблюдать законы стаи. Привезу туда, а потом заберу часа через два на обратном пути, хорошо?
– Хорошо, – согласилась Эмма, которая уже поняла, что с этим мужчиной нужно во всем соглашаться – спокойней будет.
– А тебе хватит двух часов разобраться в своих тряпках?
Эмма не знала, хватит ли ей двух часов, чтобы разобраться, но согласно закивала.
Соглашаться так соглашаться.
Париж, наши дни
Уже вставив ключ в замок, Катрин подумала, что надо бы поберечься, не входить сразу в квартиру: вдруг взбешенный Роман подкарауливает за дверью, чтобы встретить ее с кулаками? Хотя чего особенно беситься, не так долго он и ждал. Она пулей долетела от дома Лорана до площади Бастилии, схватила готовые фотографии. Здесь, конечно, произошла небольшая задержка: убедившись, что догадка ее верна, она на некоторое время впала в клинический ступор, ошарашенная подлостью судьбы. Потом она из ступора все же вышла, снова вскочила в машину и вернулась на Сен-Мишель, домой, благо час пик еще не настал. Ее прямо-таки разбирало нетерпение, до того хотелось поскорей швырнуть эти фотографии в физиономию Романа и поглядеть, как забегают его глаза!
Катрин даже огорчилась, что он не стоит под дверью, что надо еще сделать несколько шагов, добежать до дивана, на котором он лежал, и только тут размахнуться – и…
– Ты что, с ума сошла? – Он прикрывался руками от разноцветного вороха: на всей контрольке Катрин интересовали четырнадцать кадров, вот она и заказала четырнадцать отпечатков.
– Ничего! – выкрикнула она злорадно. – Сейчас ты тоже сойдешь! Посмотри, посмотри!
Роман глянул лениво. И вдруг резко сел, вцепился в фотографии, принялся их жадно перебирать. Видно было, что ему не хватает дыхания, и глаза бегали, бегали… Все в точности так, как хотела Катрин!
– Что это? – наконец он смог заговорить. – Откуда это у тебя?
– Нет, это я должна спросить, что это? Это что, твоя новая пассия?
– Нет, не новая, – хмуро ответил Роман, и Катрин с сожалением отметила, что он очень быстро собрался: краска сошла с лица, дыхание выровнялось. Ничего, ничего, через несколько минут он такое услышит, что снова задыхаться начнет.
– А, значит, старая, – кивнула Катрин. – Да, старовата для тебя, ты не находишь?
Роман пожал плечами:
– Не старше тебя.
Теперь задохнулась Катрин. Ладно, сейчас не время считать годы, свои и чужие. Сейчас главное – сохранять хладнокровие.
– И все-таки кто это?
– Где ты это взяла? – спросил он вместо ответа.
– Да вот взяла. На дороге нашла! – И Катрин дразняще повертела в воздухе контролькой.
Зря, между прочим: Роман резко вытянул руку и вырвал у нее отпечаток так стремительно, что она и моргнуть не успела.
– Отдай! – взвизгнула она.
– Отдам, – кивнул Роман. – Только сначала скажи, где взяла это.
Нет, ей хочется поговорить о другом…
– Ты знаешь такого русского типа, которого зовут Андре… Адре… – Катрин напряглась и по слогам отчеканила: – Ил-ла-ри-о-нов! Андре Ил-ла-ри-о-нов! Знаешь?
Роман сидел и смотрел на нее неподвижными, расширенными глазами.
Что с ним? Инсульт хватил, что ли? Говорят, нынче инсульты и инфаркты помолодели.
– Нет, впервые слышу, – пробормотал наконец Роман.
– Да? Впервые? – сладким голосом пропела Катрин. – А я почему-то думаю, что не впервые. Я думаю, что ты этого человека неплохо знаешь. Может быть, у тебя с ним какие-то счеты, если ты… если ты спишь со всеми его любовницами?
Он даже голову свою красивую откинул, бедняжка, как будто кто-то изо всех сил двинул его снизу вверх в его миленький, слабенький подбородок.
– Спорим, я знаю, что ты собираешься спросить? – ехидно пробормотала Катрин. – Кто эти любовницы, да? Но ведь тебе и так известен ответ на этот вопрос! Это Фанни, наша добрая старая Фанни. Это я. Ну и вот эта вот, как ее там, Эмма, что ли, зовут эту шлюху?
Конечно, не стоило, потом Катрин поняла, что так говорить не стоило. Не надо было злить Романа до такой степени! Вообще не надо было сразу всю информацию выдавать, фотографиями его забрасывать… Но Катрин хотела сорвать на нем свое мучение, свое разочарование, свою боль, унижение: мало того, что Лоран ее бросил, предпочел другую, так еще эта другая оказалась любовницей ее собственного юного любовника!
Катрин чуть с ума не сошла, когда внимательней рассмотрела увеличенные отпечатки. Это только на первый взгляд казалось, будто это невинные, как она тогда подумала, обжималки! В каждом движении, в каждом жесте сквозила страсть, снедавшая этих двоих, этого юношу и эту женщину… то, что она –