— И совершенно напрасно. Олег очень сильный экстрасенс, даже с полицией работает. Да, да, с ними тоже. А вы… Вам нельзя оставаться одному, Алеша. У вас есть близкие друзья?
— Есть… как у всех. Никого не хочу видеть. Почему он… Что он там делает? — Коломиец рванулся было с кресла, но Добродеев жестом остановил его:
— Не нужно ему мешать, Алексей! Он медитирует.
Коломиец почти упал назад.
Наконец они услышали стук Монаховой ноги в коридоре, и экстрасенс боком протиснулся в дверь. Доковылял до дивана, тяжело опустился. Сидел молча, с закрытыми глазами.
Потом стал раскачиваться из стороны в сторону и загудел низко и монотонно.
Коломиец ошалело взглянул на Добродеева. Тот приложил палец к губам. Прошла томительная минута, другая, третья…
Монах вдруг открыл глаза и сказал утробным басом:
— Тут плохая аура. Она все еще здесь. Она не уходила.
— Кто? — Коломиец побледнел.
— Она!
Добродеев кашлянул.
— Душа убийцы.
В комнате повисло тягостное молчание. Коломиец побледнел еще больше и, казалось, собирался потерять сознание.
— Я устал, — заявил Монах. — Я хочу уйти. Лео, подними меня!
Хозяин с видимым облегчением пошел их проводить. Монах вдруг остановился и сказал:
— Лео, сделай фотку, я с ней ночью поработаю. Сними нас с Алексеем.
Добродеев проворно выхватил айфон — сказалась репортерская выучка — и щелкнул несколько раз. Коломиец отшатнулся, забормотав что-то вроде: зачем, что вы… что вам…
— Он зарядит фотку, — сказал Добродеев. — И вы сразу успокоитесь. Поверьте, вам сразу станет легче.
…Они слышали, как он гремел замками, запирая за ними дверь.
— Ты его заикой сделал, — сказал Добродеев. — Ну что? Никаких озарений?
— Появилась пара мыслишек, Леша. Буду думать.
— А на кой черт тебе его фотка?
— Покажу в «Колоколе». Хочу проверить его алиби.
— Куда теперь? Домой?
— Я же сказал, в «Колокол».
— Прямо сейчас? Уверен, майор уже был там.
— Хочешь, позвони ему и спроси. Он с удовольствием доложится.
— Ладно, пошли, — передумал Добродеев.
Некоторое время они шагали молча. Шагали! Сильно сказано. Едва тащились. Добродееву казалось, что сопящий от усилий Монах непременно упадет, и он примеривался, как подхватить его в случае чего.
— У него есть алиби, — сказал он вдруг. — Иначе майор бы задержал его.
— Знаю, — отозвался Монах.
— Так какого черта мы туда тащимся?
— Леша, у меня после того, что я видел в трубу, после рассказа коллеги об их семейной жизни и после визита к вдовцу создалось… э-э-э… определенное мнение о нем. Хочу закрепить, поговорив с теми, кто его знает лично.
— Ты думаешь, он убийца?
— Не знаю. Не похож вроде. Слаб, суетен, легко пугается.
— Ничего не понимаю! — воскликнул Добродеев. — Так куда мы в таком случае… На хрен?
— Успокойся, Лео, она подождет. Час, полтора, и ты свободен.
— Кто подождет? — спросил Добродеев после паузы. — О чем ты?
— Леша, я стар, я устал, да и двигаться стал я с трудом… как поется в одной старой песне про гнома. Но серые клетки пока бегают. Так что не надо нас дурить. Твоя супруга у мамы, тебе вчера поздно вечером звонила женщина, явно не жена, судя по твоим стонам, голову даю на отсечение, вы договорились встретиться. Уже девять, ты не проявляешь признаков нетерпения и не бьешь копытом.
Так, слегка мандражируешь. Из чего я заключаю, что встреча должна произойти сегодня по-любэ… Кстати, ты ночуешь у меня?
Добродеев промолчал.
— Так я и думал. У вас вся ночь впереди и торопиться тебе особо некуда.
— Ты не так все понял, — пробормотал Добродеев. — Не понимаю, о чем ты.
— Ага, полный дурак. Кажется, пришли. Здесь.
Перед ними висели в воздухе лиловые неоновые колокольчики. Они толкнули тяжелую дверь и вошли, с ходу попав во влажную, пропитанную запахом пива и человеческих испарений атмосферу невзыскательного питейного заведения. Сели на табуреты за стойкой. Бармен, безусый юнец, взглянул вопросительно.
— Два темных, — сказал Добродеев.
— Работаете по сменам, юноша? — спросил Монах.
— Постоянно, с семи вечера до двух утра. В понедельник выходной. А что?
— Разрешите наш спор в таком случае. Леша, покажи фотку. Этот тип часто у вас бывает?
Добродеев протянул ему айфон. Бармен взял, присмотрелся и сказал:
— Почти каждый день, ходит как на работу. — В его голосе прозвучало неодобрение. — А что?
— Это мой зять. Сестра уверена, что у него любовница. А он клянется, что ходит только сюда. Я ему верю.
— Да он не по бабам, сразу видно. И пить не умеет.
— В смысле? Вроде умеет.
— Ага, умеет! С двух стаканов пива не нажираются, чтоб до драки. Второй, здоровый лось, ему прилично врезал. Вчера. Леня выбросил их за дверь, так он еще и упирался, урод. Мужики потом сказали, он сам напросился.
— И часто он драки устраивает?
— Раньше не было вроде. У нас приличный бар, нам траблы не нужны.
— Во сколько это было, не припомните?
— Около девяти или в начале десятого. Вспомнил! Про него тут один мент спрашивал! Вы что, вместе?
— Спасибо, я так и передам сестре, — сказал Монах, сделав вид, что не расслышал про мента. — Кстати, эта будка, — он кивнул на старинную будку таксофона, — бутафория? Из музея?
— Вы чего! Работает! Специально приходят, чтобы позвонить!
— Похоже, алиби? — спросил Добродеев на улице.
— Алиби.
— Домой?
— Домой. Чего-то я подустал, Лео. Чертова нога!
Добродеев доставил друга домой и улетел по неотложным делам. Монах только хмыкнул. Он демонстративно включил свет в гостиной и сел на диван, уставясь в окно, на котором не было штор — он терпеть не мог тряпки. Даже без трубы он видел в окне напротив стриптизершу и, недолго думая, помахал ей: смотри, мол, вот он я, без маскировки, вижу тебя без трубы, а ты ябеда! Убийца, надо же! Вот так ляпнут какие-нибудь стриптизерши про тебя, что ты убийца — доказывай потом, что не верблюд. Как это сказал майор? Твое счастье, что ты на якоре. Ну, майор, погоди!
Он потянулся за компьютером на тумбочке, скомандовав себе: ад рем! Информации достаточно, сейчас мы ее причешем, расставим по полочкам и попытаемся ответить на пару «визжащих» вопросов. Справа вопросики, слева возможные ответы, они же версии. На якоре, говоришь, майор? Даже несмотря на якорь, ты получишь здоровенного фитиля! Не веришь? Напрасно. Ой, как напрасно!
Большому кораблю якорь не помеха. Тут мало быть опером, тут надо быть мыслителем…..
Пререкаясь с воображаемым майором, Монах бодро забегал пальцами по клавиатуре.
Около четырех утра с чувством глубокого удовлетворения он отставил компьютер, помял в ладонях лицо и вытащил из-под спины подушку. Улегся, пристроив поудобнее ногу в гипсовом коконе, и уснул мгновенно сном младенца или праведника…
Разбудила его Анжелика, жена Жорика, которая гремела в кухне кастрюлями и при этом пела. Монах открыл глаза, почесал под бородой и потянулся за айфоном. Добродеев ответил сразу.
— Христофорыч, доброе утро! — закричал.
— Ага, и тебе. Ты где, на посту или еще в гостях?
— На посту. Что новенького у соседей?
— Понятия не имею. Лео, нужно кое-что проверить, сделаешь? Нам не хватает бурного финального аккорда, и, считай, фитиль для майора готов!
— Ты знаешь, кто убийца?
Как ни хотелось Монаху заявить, что знает, он протянул туманно:
— Ну… как тебе, в качестве версии очень даже. Готов?
— Что надо? — деловито спросил Добродеев.
— Запоминай! Пойдешь в храм Спасителя, спросишь отца Геннадия…
— Куда?! — не поверил своим ушам Добродеев. — В храм? Зачем? — Дальше он молчал и только слушал. Наконец сказал: — Ага, понял. Бегу. Ты не голодный?
— Анжелика уже варит свою отраву. Заскочишь по дороге к Митричу. Удачи, Леша!
— Сейчас мы умоемся и будем кушать! — объявила появившаяся Анжелика. — Кашка с молоком и медом и ромашковый чай! Опять всю ночь в трубу подглядывал? Скажу Лешке, пусть заберет, а то опять увидишь что-нибудь страшное. Тебе нельзя нервничать, Олежка, а надо больше кушать и спать, и кальция побольше, а то кость не срастется…
Монах с отвращением ел кашу, а добрая Анжелика стояла над душой и говорила без продыху: назидала, ужасалась, призывала к нормированной жизни и пыталась сосватать ему своих незамужних подружек. Как всегда…
Монах измаялся в ожидании Добродеева. Он вертел в руках телефон, усилием воли удерживаясь от звонка. Заслышав скрежет ключа, застонал от облегчения: наконец-то!
— Ну? Что у тебя? — закричал в нетерпении.
— Сейчас, только продукты отнесу!
Сияющий Добродеев появился на пороге, поднял правую руку с растопыренными указательным и средним пальцами: виктория!
— Звони майору, Лео! — приказал Монах. — Сейчас мы его сделаем!
— …Как ты догадался, что это икона? — спросил майор Мельник, рассматривая Монаха исподлобья.
Монах загадочно молчал, улыбался иронически. Насладившись мрачным видом майора, сказал:
— Жертва стала ходить в церковь, а супруг сообщил нам, что они неверующие и никаких предметов культа у них никогда не было. Это меня насторожило.
— Сообщил? Вам? Это когда?
— Вчера мы нанесли ему визит, я хотел посмотреть на него и выслушать, что он имеет сказать о ценных предметах, на которые мог позариться грабитель. Высказал предположение, что это деньги, золото, антиквариат… На антиквариате он как-то дернулся. Я надавил. Может, картина, спрашиваю. Нет. Икона? Он снова дернулся и сказал, что они неверующие, что было неправдой. Вера была верующей. Кто сказал, что маленькая ложь рождает большое недоверие?
— Все великие отметились, — сказал Добродеев. — Теперь концов не найти.
— Откуда тебе известно, что она была верующей? — спросил майор.
— От ее коллеги, Леша пригласил ее на кофе и выяснил. Неужели она вам не сообщила? — делано удивился Монах. Майор промолчал. — Кстати, это ты, майор, подтолкнул меня в нужном направлении. Ты сказал, что стриптизерша приняла меня за убийцу, помнишь?