— Но кто об этом знает? — спросил он. — Только я и знаю. Неужели вы думаете, что я…
У меня вырвался невольный смешок, но я тотчас серьезно сказала:
— Годфри, меня пытаются убить. Что мне делать?
— Уехать отсюда.
Уехать? Я представила себе свое одинокое существование вдали от Лоувет Стейси, без малейшей надежды что-либо узнать о Роуме, о загадках этого дома, ставшего частью моей новой жизни, и поняла, что хочу остаться здесь, чем бы мне это ни грозило.
— Я ни за что отсюда не уеду! — горячо заявила я. — Буду, конечно, теперь особенно осмотрительна. И следующий раз, когда получу подобную записку, обязательно позабочусь, чтобы были свидетели этого.
— Да, ради Бога, так и сделайте.
— Но, Годфри, я не понимаю, как могла эта записка попасть сюда.
— Да еще написанная моим почерком.
На мгновение меня сковал ужас. Где же эта записка? Я хорошо помню, что не уничтожила ее. Мне казалось, что я оставила ее в комнате. И эта непонятным образом оказавшаяся запертой дверь. Элис сказала, что ей было очень трудно открыть ее, почему-то не поворачивалась дверная ручка.
— Но я была так напугана, — рассказывала она, — что не обратила на это внимания. Единственное, о чем я тогда думала, это о спасении миссис Верлейн. Я просто со всей силой дернула дверь, и она открылась. Но точно я ничего не помню. Как только я вбежала в домик, я лишь твердила себе:» Надо спасти миссис Верлейн «… Я даже не помню, как взбежала по лестнице.
Все говорили, что в подобных обстоятельствах это вполне понятно, и что дверь, возможно, заклинило из-за сырой погоды, так как тогда беспрерывно лил дождь. Когда я сразу не смогла открыть дверь, то решила, что она заперта, хотя на самом деле она разбухла от сырости. Меня просто охватила паника. Таково было всеобщее мнение.
Но из-за чего возник пожар?
Роума использовала керосин для кухонной плиты. В кладовке стояла канистра, в которой наверняка еще немного оставалось керосина. Предположим, что какой-то бродяга спал в домике и оставил не погашенной трубку или сигарету. Пожар ведь может начаться с пустяка.
— Бродяга! Вот вам и ответ, — сказал Годфри. — Помните тот день, когда вам показалось, что в окне промелькнула чья-то тень. Может быть, это он и был. Когда мы вышли, он мог спрятаться в кладовке.
Это было вполне правдоподобное объяснение, но я не очень ему верила. Я была убеждена, что все произошло по чьему-то хитрому злодейскому замыслу.
Но я не могла ни с кем поделиться своими мыслями, так как была уверена, что все бы посчитали это моей фантазией. Ведь даже Годфри, я убеждена, так считал. И, если уж он, знавший, что я — сестра Роумы — приехала сюда, чтобы раскрыть загадку ее исчезновения, так мог подумать, то у других, кому неизвестна особая причина моего пребывания в Лоувет Стейси, подавно возникнет подобное представление.
Теперь я знала, что если бы не Элис, я бы сгорела в домике, и это было бы еще одним убийством после убийства Роумы и Эдит.
10
Только спустя несколько недель я почувствовала, что полностью оправилась от пожара. Все проявляли ко мне заботливое внимание, и это было очень приятно. Но я не могла избавиться от мысли, что кто-то из этих людей, участливо справлявшихся о моем здоровье, пытался меня убить. Я держала про себя эту мучительную догадку. Я делала вид, что, как и другие, верю в то, что пожар случился по вине бродяги и что огонь, возможно, занялся в чулане за пару часов до моего прихода, а затем, к несчастью, перекинулся на первый этаж и запылал там через пять-десять минут после того, как я поднялась на второй этаж. Дверь никто не запирал, ее заклинило.
Я старалась избегать Нейпьера. Я была не в силах посмотреть ему в лицо из-за страха увидеть там то, что мне не надо было бы знать.
Миссис Линкрофт предложила мне сделать перерыв в занятиях с девочками.
— Без этой нагрузки вы быстрее оправитесь, — сказала она. — Ничего страшного, если девочки пропустят несколько уроков. Они смогут и сами поупражняться на пианино.
Сама я в это время часто играла, и мне это приносило облегчение. За роялем я переставала думать о том, что кто-то хотел устроить мне в домике смертельную ловушку. Однажды разбирая ноты в музыкальной комнате, я услышала, как в соседнего классной девочки обсуждают пожар. Дверь была открыта.
Оллегра, подперев голову руками и задумчиво глядя в пространство, сказала:
— Наверное ты, Элис, напишешь рассказ про пожар?
— Да, и обязательно прочту вам, когда он будет готов.
— Опиши подробно свой доблестный поступок, — сказала Сильвия. — Как бы мне хотелось тоже кого-нибудь вот так спасти.
— Я знаю, ты бы хотела спасти мистера Уилмета, — насмешливо сказала Оллегра. — Но тебе придется поискать другой домик… тот уже ни на что не годится.
— Странно, — задумчиво произнесла Сильвия. — Мама говорит, очень странно, что было два пожара. Часовня в ельнике и вот теперь домик. Видите: верно — два пожара.
— Ты делаешь успехи в математике, — сказала Оллегра. — За правильный подсчет тебе» отлично «.
— Я только хочу сказать, что это какое-то странное совпадение. Два пожара. Две исчезнувшие женщины…
— Две женщины? — усомнилась Оллегра.
— Ты забыла об археологе? — сказала Элис.
— И чуть было не стало три, — прошептала Сильвия.
— Но миссис Верлейн не исчезла бы, — заметила Элис.
— А что если бы никто так и не узнал, что она в домике, который сгорел. Тогда было бы три женщины.
— Нашли бы… ее останки, — сказала Элис. Но тут они заметили, что я в соседней комнате, и замолкли.
Мы встретились с Годфри на кладбище у склепа Стейси. Теперь в церкви стало невозможно встречаться, так как эта наша уловка была раскрыта, и лишь только Годфри начинал играть на органе, миссис Ренделл тотчас присылала Сильвию либо затем, чтобы пригласить его в дом на чай, либо затем, что бы Сильвия» насладилась» музыкой.
«Сильвия всегда любила органную музыку, — сообщила при мне миссис Ренделл Уилмету. — Я думаю, ей лучше было бы учиться играть на органе, а не на фортепьяно. Кажется, она не делает никаких успехов, хотя очень старается. Значит, не в ней дело, а в тех, кто больше интересуется не своими учениками, а чем-то совсем другим».
Хотя после пожара отношение миссис Ренделл ко мне стало мягче, она все же не могла примириться с тем, что Годфри оказывает мне внимание, и я стала очередной мишенью для ее нападок. Годфри и я знали об этом, нам была понятна и причина ее недовольства, и это обстоятельство еще сильнее подталкивало к мысли, что наши сердечные отношения могут перерасти в нечто большее.
Когда Годфри шел ко мне, ловко лавируя между надгробными плитами, а солнце играло в его прекрасных светлых волосах, я подумала: как он хорош собой! Не красавец, но с удивительно привлекательной внешностью, в которой, я была уверена, отражались несомненные достоинства его характера. Мне было приятно иметь такого друга, и наша привязанность росла с каждым днем.
После пожара Годфри стал ко мне еще внимательнее, и я была этим очень тронута. Его особенно тревожило то, что придти в домик меня заставила записка, написанная якобы его рукой. А для меня самым пугающим было то, что мне могли подстроить очередную ловушку.
О записке я не сказала никому, кроме Годфри, и хотя поначалу он подумал, что из-за моего нервного потрясения эта записка мне приснилась, то теперь был убежден, что она действительно существовала. Я убедила его ничего никому не говорить в надежде, что тот, кто ее писал, выдаст себя, каким-то образом проговорившись, что знает о ней. Но никто этого не сделал. Годфри настаивал, чтобы я yeхала, потому что оставаться в Лоувет Стейси было небезопасно. Он предлагал взять отпуск и поехать к его родным, которые с радостью примут меня.
— Но как же Роума? — не унималась я.
— Роума мертва. Я в этом уверен. И ничто уже не вернет ее.
— Но все равно я должна выяснить…
Годфри понимал мое состояние, но ему было очень тревожно. И мне тоже. У меня появилась привычка оглядываться, когда я оставалась одна. Каждую ночь я проверяла, заперта ли дверь. Я была все время настороже.
Обогнув ограду склепа Стейси, Годфри приблизился ко мне со счастливой улыбкой.
— Наконец, удалось удрать от сторожевого пса, — сообщил он. — Я дал им понять, что пошел играть на органе, а сам тайком отправился гулять по кладбищу с учительницей музыки, которой так и не удалось превратить Сильвию Ренделл в Клару Шуман.
— Вы, похоже, чем-то очень обрадованы?
— Да, у меня есть замечательная новость.
— Можете сказать какая?
— Конечно. Мне предложили очень хорошее место.
— Значит, вы уезжаете?
— Вас это встревожило? Весьма этим польщен. Но я вступлю на это место только через полгода. А теперь вы смотрите с облегчением. Вдвойне приятно. Очень многое может произойти за полгода.
— Вы уже сообщили об этом Ренделлам?
— Нет еще. Боюсь, миссис Ренделл захочет пустить в ход тяжелую артиллерию. Но пока никто не знает об этом. Хотя, конечно, я должен буду сказать настоятелю, чтобы у него было достаточно времени подобрать мне замену. А если он найдет кого-то раньше, я смогу спокойно уехать отсюда.
— Миссис Ренделл никогда этого не допустит.
Годфри улыбнулся.
— Вас не интересуют подробности?
— У меня еще не было возможности спросить вас. Теперь, будьте добры, расскажите.
— Это прекрасный приход… расположен в сельской местности, но недалеко от Лондона, поэтому можно будет туда часто ездить. Изумительное место. Мой дядя до того, как стал епископом, имел там приход. В детстве я часто у него бывал.
— Видимо, идеальное для вас место.
— Уверен в этом. И мне бы хотелось, чтобы вы посмотрели его.
— И сколько же времени по вашим расчетам вам придется пробыть там перед тем, как получить место епископа?
Годфри взглянул на меня с упреком.
— Я не до такой степени честолюбив, чтобы заниматься такими подсчетами.