ем готова. Это будет мой лучший рассказ.
Глядя на ее открытое серьезное личико, я не могла не верить тому, что она мне оказала.
Все в этом доме становилось для меня еще более странным и запутанным.
Наблюдая, как миссис Линкрофт распоряжается по дому, как вникает во все хозяйственные проблемы, я решила, что таким ответственным и заботливым отношением она стремится как-то загладить те ошибки, которые совершила в молодости. Я представила себе, как она пришла в этот дом, чтобы стать компаньонкой Изабеллы Стейси — прелестная молодая женщина, грациозная и мягкая. Какое напряжение, должно быть, воцарилось в доме, когда сэр Уилльям влюбился в красивую компаньонку своей жены, а та в него в то время, как Изабелла… несчастная, горестная Изабелла! Она не могла не чувствовать, что происходит.
Когда стало ясно, что у нее будет ребенок, миссис Линкрофт уехала и вышла замуж, возможно, уже после рождения Элис, за мистера Линкрофта, сделав это только ради ребенка. Интересно, что за человек был этот мистер Линкрофт. Он так «вовремя» скончался, предоставив жене возможность вернуться в Лоувет Стейси после смерти Изабеллы.
У меня всегда было впечатление, что миссис Линкрофт живет в прошлом; ее словно бы окружала прозрачная пелена минувшего. Эти ее легкие шифоновые блузки и длинные, колышущиеся юбки излюбленных серых, голубовато-серых, дымчатых тонов… какая-то во всем ее облике чувствовалась недосказанность, неопределенность… нездешность. «Нездешность»— холодком веет от этого слова. У меня вырвался нервный смешок.
После чая я давала девочкам урок музыки.
— Бедняжка Сильвия! Ей придется пропустить свой урок, — заметила Элис.
— За это она должна быть очень благодарна сегодняшнему дождю, — заявила Оллегра. — Послушайте… как льет! Все цыганки забрались сейчас в свои кибитки и быстро-быстро принялись плести корзины. Вот из-за этих корзин я и не стану цыганкой. Терпеть не могу работать руками.
— Ты вообще не любишь работать. Тебе бы только полежать на солнышке, больше ты ничего не хочешь.
У кого нет иного стремленья
Лишь на солнце лежать бездельно?
— пропела Элис. — Ответ:
— у Оллегры. Но действительно ли у тебя нет никакого стремления? Думаю, это не совсем так. Признайся, какое у тебя стремление? Какое у миссис Верлейн, я знаю.
— Какое же? — спросила я.
— Жить в прекрасном доме далеко отсюда… с мужем и десятью детьми.
— Ну, это желание может быть почти у каждой женщины.
— Да, наверное, и у меня есть такое же желание, — сказала Элис. — Ну, почти такое. Во всяком случае я действительно хочу жить в таком доме, как Лоувет Стейси. Вот насчет мужа я не совсем уверена. Наверное, мне еще слишком мало лет, чтобы об этом думать.
— Ха! — сказала Оллегра. — Ну и притвора же ты!
— Нет, ты не права, — спокойно ответила Элис. — Послушайте, какой дождь. В такую погоду никто не выйдет на улицу. Даже привидения.
— Наоборот, это время как раз для них, — возразила Оллегра. — Вы не согласны, миссис Верлейн?
— Я не согласна, что они вообще появляются.
— Сегодня ночью в часовню явится привидение, вот увидите, — заверила меня Оллегра. Элис содрогнулась.
— Я буду следить из окна, — заявила Оллегра.
— Ты не можешь простоять там целую ночь, — сказала Элис.
— Нет, я не спущу глаз с часовни. Будет темно, и я сразу увижу, когда вспыхнет свет.
— Давайте оставим эту тему, — предложила я. — Элис, пожалуйста, сыграй еще раз менуэт. Прошлый, раз у тебя неплохо получилось. Но, как я тогда сказала, тебе надо было над ним еще поработать.
Элис проворно встала и подошла к фортепьяно. Следя за тем, как ее старательные пальцы выводят мелодию, я думала об этих двух девочках, Элис и Оллегре. Они очень хорошо подходят друг другу, потому что очень разные. Элис помогает сдерживать необузданную Оллегру, а та умеет сбить с Элис ее чопорность. Милые, славные девочки.
На следующее утро ливень поутих. Начало проясняться. После завтрака я отправилась с девочками в дом настоятеля.
— Я была права, миссис Верлейн, — сказала Оллегра, когда мы шли по аллее к церкви. — Прошлой ночью мы снова видели свет, верно, Элис?
Элис кивнула.
— Он казался таким ярким, потому что вокруг было страшно темно.
— Элис хотела пойти и сказать вам, но мы не сделали этого, потому что вы все равно не верите.
— Это был наверняка свет какой-нибудь повозки или что-нибудь в этом роде, — сказала я.
— О, нет, миссис Верлейн. Дорога проходит в другой стороне.
— Кто бы этим ни занимался, он, но всей видимости, глупец, — сказала я.
— Или мертвец. Ведь мертвецу дождь нипочем.
— Давайте не будем отвлекаться на такие разговоры. Сегодня у нас много работы. На урок первой я возьму Сильвию.
Когда мы подошли к дому настоятеля, в дверях нас встретила миссис Ренделл. Она стояла с суровым видом, сложив руки на груди.
— Сильвия не сможет сегодня заниматься, — объявила она, глядя сквозь меня. — Она плохо себя чувствует. Мне пришлось даже послать за доктором.
— Жаль, что она заболела, — сказала я. — Очень надеюсь, что Сильвия скоро поправится.
— Не понимаю, как это получилось. Ее всю трясет, она чихает… совершенно простужена.
Она провела нас в дом.
— Ах, вот и ученицы! — пропела она елейным голоском спускавшемуся по лестнице Годфри. — Я им как раз сейчас объясняла, что случилось с Сильвией. Бедняжке придется провести несколько дней в постели.
— Это доктор распорядился? — спросил Годфри.
— Нет, я сама. Доброе дитя, она вчера настояла на том, чтобы отнести суп бедной миссис Коули. Я ей говорила, что слишком сыро, но Сильвия сказала, что неважно, если она насквозь промокнет, важно, чтобы у миссис Коули вечером был суп.
— Просто ангел, а не девочка! — прокомментировал безо всякого выражения Годфри.
Я сказала, что поскольку Сильвия не в состоянии сегодня заниматься музыкой, то мне нет смысла оставаться, так как я могу провести урок с Элис и Оллегрой в Лоувет Стейси. Это так обрадовало миссис Ренделл, что она улыбнулась мне на прощание почти милостиво.
По дороге домой я размышляла о Сильвии. Интересно, подумала я, не простудилась ли она вчера в ельнике, не она ли зажигала свет в разрушенной часовне?
У нее не хватило бы смелости. А может быть, и хватило? Она странная девочка, и о ней я знаю меньше всего.
Годфри стоял, прислонившись к ограде у склепа Стейси. Было около трех часов дня. В это время мы обычно могли, не договариваясь, встретить друг друга около склепа, поэтому я и пришла сюда. Уединенность этого места, поросшего высокой травой и тенистыми деревьями, способствовала тому, что у нас появилась привычка здесь встречаться.
— Как больная? — спросила я.
— Бедняжка Сильвия, у нее высокая температура, и врач сказал, что она пролежит в постели несколько дней.
— Вы думаете, это из-за того, что она промокла под дождем?
— Она была простужена уже несколько дней. Она часто простужается, бедное дитя.
— А что вы думаете о Сильвии?
— Я ничего о ней не думаю.
— И вам не стыдно после всех усилий, которые прикладывает ее мать… Мне жаль ее. Интересно, как сама она это воспринимает?
— Вы имеете в виду Сильвию?
— Да. Эта девочка всегда кажется какой-то запуганной. Как вы думаете, у такого забитого существа как она, может возникнуть желание самоутвердиться?
— Уверен, будь у нее такая возможность, она бы обязательно захотела это сделать.
— Захотела бы она, например, пойти в разрушенную часовню ночью и бродить там с фонарем?
— Изображая привидение? Но кто бы тогда узнал, что это она? Что бы ей это дало?
— Может быть, удовлетворение от мысли, что именно она заставляет людей бояться часовни.
Годфри пожал плечами.
— Но разве это может тешить гордость?
Меня немного начал раздражать этот Годфри.
— Конечно, вам это не понять. У вас никогда не возникало потребности привлечь к себе внимание, потому что вы никогда не испытывали… страстей. Годфри рассмеялся.
— Вы говорите так, словно в этом есть что-то недостойное.
— Нет, напротив, все чересчур достойно. Но для меня важно понять Сильвию.
— Ничего нет легче. Она вроде мышки, которую стережет большой свирепый кот, ее мама.
— Скорее не кот, а бульдог. Хотя не стоит в этом сравнении менять ее пол. Существа женского пола всегда более агрессивны, чем мужского.
— Вы так полагаете?
— Во всяком случае подтверждением этому может быть настоятель и его жена. Но давайте вернемся к Сильвии. Знаете, я не удивлюсь, если окажется, что это она изображает в часовне привидение. Запуганная мышка… Пытается самоутвердиться… ищущая способ доказать себе свою значимость… и возможность обрести власть над другими. Да, именно! Власть. Ее саму так часто мучают, что она готова любым способом обрести возможность мучить других. И вот она у нее появилась. Кроме того, Сильвия заболела, и с ней это случилось, потому что она, уже простуженная, вышла из дома в дождь.
— Подождите минуту, — задумавшись, сказал Годфри. — Сейчас я вспомнил, когда вчера вечером после посещения миссис Лоули, я вошел в дом…
— Это та женщина, которой добрая девочка носила суп?
— Да, та самая. Так вот, когда я вернулся от нее и вешал свой плащ в прихожей, я заметил совершенно мокрые ботинки Сильвии.
— Значит, она тоже выходила, но раньше вас. Но миссис Ренделл никогда бы не разрешила ей это сделать.
— Да. Но если Сильвия ушла к себе в комнату пораньше, сославшись на простуду, и позже она могла незаметно выскользнуть из дома.
— Ну вот, что-то проясняется, — с облегчением сказала я. — Значит, этим занималась Сильвия, а не кто-то другой, кому хотелось бы изгнать Нейпьера из дома. При первой же возможности я постараюсь изобличить ее.
— Мистер Уилмет!.. Мистер Уилмет! — раздался невдалеке воркующий глас миссис Ренделл.
— Вам лучше пойти и выпить с ней чай, — сказала я. — Она не успокоится, пока не найдет вас.