– Нет. Я действительно был раздосадован и действительно придумал, в припадке самомнения, высокомерия, – можете называть это как угодно! – некий достойный порицания план. Но я умоляю вас поверить, что тут же забыл о нем и что он не был приведен в исполнение!
– Я вам не верю! – провозгласила Феба.
Карета свернула на Грин-стрит. Мисс Марлоу, дав наконец волю своему негодованию, которое копилось у нее в душе на протяжении многих болезненных часов, почувствовала себя совершенно измученной. Этот несносный человек, сидевший рядом с ней, не удовлетворился тем, что унизил ее на людях и с полнейшим равнодушием и неблагодарностью отнесся ко всем тем ужасным испытаниям, через которые ей пришлось пройти ради него, накричал на нее и оскорбил. А сейчас, когда любой, кроме разве что самого бессердечного и самодовольного чудовища, понял бы, какой усталой и несчастной она себя чувствует, он хранил молчание. Быть может, его нужно немного подтолкнуть? Что ж, она попробует.
– Познакомившись с вашими прочими пассиями, герцог, – бриллиантами чистой воды все до одной! – я должна была оказаться совсем уж глупой, чтобы поверить, будто вы предпочли меня им! Вы сделали мне предложение, потому что не желаете признаваться даже самому себе, что можете потерпеть неудачу, и готовы на все, лишь бы добиться своей цели!
Итак, пришло время Сильвестру продемонстрировать характер – сейчас или никогда! И он произнес ровным голосом:
– Не нужно больше ничего говорить, мисс Марлоу. Я понимаю, что с моей стороны бесполезно пытаться ответить вам.
– Если хотите узнать, что я о вас думаю, – срывающимся голосом заявила Феба, – так это то, что вы намного хуже конта Уголино!
Он промолчал. Что ж, теперь она знала, что с самого начала была права. Он нисколько не любил ее, чему она была очень рада. И сейчас ей больше всего хотелось забиться куда-нибудь, в какой-нибудь чулан или угольный погреб, чтобы сполна насладиться своим «счастьем».
Карета остановилась, Сильвестр сошел на землю и собственноручно опустил ступеньки. Какое снисхождение! Собрав последние силы, Феба спустилась по лесенке и с большим достоинством проговорила:
– Я должна поблагодарить вас, герцог, за то, что вы оказались настолько добры и привезли меня обратно в Англию. На тот случай, если мы больше не встретимся, я хотела бы перед тем, как попрощаться, заверить вас, что вполне сознаю, чем обязана вам; желаю вам счастья.
Эта прекрасная и прочувствованная речь с таким же успехом могла бы остаться невысказанной, поскольку не произвела на него ни малейшего впечатления. Он, молвив «Я иду с вами», постучал молоточком в дверь.
– Умоляю вас не делать этого! – с жаром вскричала Феба.
Герцог взял ее руку в свою.
– Мисс Марлоу, позвольте мне сделать вам этот подарок! Я знаю леди Ингам и ее характер. Обещаю вам, что она не будет гневаться на вас, если только я повидаюсь с ней первым.
– Вы очень добры, герцог, но уверяю вас, что не нуждаюсь в посредничестве! – гордо заявила девушка.
Дверь отворилась. На них, разинув от удивления рот, взирал Горвич. Он пролепетал, не веря своим глазам:
– Мисс Феба! – но, наткнувшись на ледяной взгляд Сильвестра, поклонился и добавил: – Ваша с-светлость!
– Распорядитесь, чтобы багаж мисс Марлоу занесли в дом! – холодно обронил Сильвестр и вновь повернулся к Фебе. Ему было совершенно очевидно, что продолжать дальнейшие препирательства бессмысленно; прекрасно зная, что Горвич прислушивается к каждому его слову, герцог протянул ей руку и сказал: – Позвольте вас покинуть, мисс Марлоу. Я всегда буду вам благодарен за то, что вы для меня сделали. Передайте, пожалуйста, мои наилучшие пожелания леди Ингам и сообщите своей бабушке, что я намерен нанести ей визит в самом скором будущем, когда и расскажу ей о том – потому что знаю, вы этого не сделаете! – в каком неоплатном долгу перед вами я оказался. Прощайте! Да хранит вас Господь! – Он наклонился и поцеловал ей руку, пока Горвич, сгорая от любопытства, пожирал герцога взглядом.
Для Фебы, давно уже неспособной разобраться в намерениях его светлости, речь Сильвестра стала последней соломинкой. Она еще сумела выдавить:
– Разумеется! То есть я хотела сказать – вы преувеличиваете, герцог! Прощайте! – после чего поспешно вбежала в дом.
– После того как багаж выгрузят, возвращайтесь обратно к Солфорд-хаус! – приказал герцог старшему форейтору. – Там вам заплатят. А я хочу прогуляться.
Когда же Рит наконец распахнул двери своему хозяину, слугу поджидало нешуточное потрясение. Он уже заподозрил, что стряслось что-то неладное, а теперь воочию убедился в этом. Риту довелось однажды видеть подобное выражение на лице герцога. Сказать что-либо на эту тему он не посмел, зато у него имелись для хозяина другие новости, которые тот наверняка был бы рад услышать. Помогая Сильвестру снять пальто для верховой езды, он произнес:
– У меня не было возможности раньше сообщить вашей светлости об этом, но…
– Рит, какого дьявола вы здесь делаете? – пожелал узнать Сильвестр с таким видом, словно только что заметил его. – Господи боже, уж не хотите ли вы сказать, что моя мать здесь?
– В ее собственной гостиной, ваша светлость, и ожидает вашего появления, – просиял Рит. – Она очень хорошо перенесла дорогу, в чем я бесконечно счастлив заверить вашу светлость.
– Я немедленно поднимусь к ней! – заявил Сильвестр, быстрым шагом направившись к широкой лестнице.
Мать была одна и сидела у камина. При появлении Сильвестра она, подняв голову, лукаво улыбнулась.
– Мама!
– Сильвестр! Нет, не ругай меня! Ты должен сказать, что безмерно рад видеть меня здесь, будь так любезен!
– Мне не нужно говорить тебе этого, – сказал он, склоняясь над ней. – Но отправиться в путь без меня! Я не должен был писать тебе о том, что здесь произошло! Я сделал это только из опасения, что ты узнаешь обо всем из другого источника. Моя дорогая, ты сильно беспокоилась?
– Ничуть! Я знала – ты привезешь его в целости и сохранности. Но это было бы немного слишком – ожидать, что я останусь в Чансе, когда в Лондоне происходят столь волнительные события. А теперь присаживайся и рассказывай! Откровения Эдмунда породили у меня самые нелепые предположения, а этот очаровательный юноша, которого ты привез с собой, очевидно, полагает, что будет лучше, если я услышу всю историю из твоих уст. Дорогой мой, кто он такой?
Придвигая себе кресло, герцог слегка отвернулся, и лишь когда опустился в него, герцогиня впервые увидела сына при свете свечей, стоящих на столике подле нее. Подобно Риту, она испытала потрясение; ей тоже было знакомо это выражение на лице Сильвестра, которое сохранялось еще много месяцев после смерти Гарри; и она молилась, чтобы никогда не увидеть его вновь. Ей пришлось крепко сцепить ладони на коленях, чтобы не поддаться внезапному порыву и с мольбой не протянуть к сыну руки.
– Томас Орде, – ответил он и улыбнулся, как ей показалось, через силу. – Славный парнишка, не правда ли? Я пригласил его погостить у нас столько, сколько ему захочется; его отец полагает, что ему пора приобрести городской лоск. – Поколебавшись, герцог продолжал: – Думаю, он рассказал тебе – или это сделал Эдмунд – о том, что является другом мисс Марлоу. Названым братом, так будет вернее.
– О, Эдмунд только и делал, что восторгался Томом и Фебой! Но я теряюсь в догадках, как они оказались замешанными в эту невероятную историю! Похоже, Феба была очень добра к Эдмунду!
– Очень добра. Но это долгая история, мама.
– А ты устал и хотел бы отложить ее на потом. Хорошо, я не буду мучить тебя расспросами. Но расскажи мне о Фебе! Ты же знаешь, почему она меня интересует. Честно признаюсь, я и в Лондон приехала только для того, чтобы взглянуть на нее.
Он вскинул голову, посмотрев на мать.
– Взглянуть на нее? Не понимаю, мама! Для чего тебе понадобилось…
– Видишь ли, Луиза написала мне, что именно мисс Марлоу все считают автором того абсурдного романа и что ей пришлось очень нелегко, бедняжке. Я надеялась, что смогу положить конец всем этим глупостям, но, приехав в Лондон, узнала – леди Ингам увезла девочку в Париж. Не понимаю, почему она не написала мне, ведь должна была знать – я обязательно помогу дочери Верены.
– Уже слишком поздно! – сказал Сильвестр. – Скандал мог бы замять я! Вместо этого… – Он оборвал себя на полуслове и пристально взглянул на мать. – Не припоминаю: а моя досужая тетушка Луиза присутствовала на балу у Кастельро?
– Да, дорогой мой.
– Понятно. – Стремительно встав с кресла, он подошел к камину и остановился, отвернувшись от герцогини. – Я уверен, она рассказала тебе о случившемся.
– Неприятное событие, – спокойно заметила герцогиня. – Естественно, ты был очень зол.
– Моему поступку нет оправдания. Я же знал, как она боится… Даже теперь я отчетливо вижу ее лицо!
– Какая она, Сильвестр? – Сделав паузу, герцогиня добавила: – Она красива?
Он покачал головой.
– Нет. Феба – совсем не красавица, мама. Но, когда она оживлена, полагаю, ее можно назвать обаятельной.
– Из того, что я слышала, ее, пожалуй, можно назвать необычной?
– О да, она очень необычна! – с горечью сорвалось с его уст. – Она выпаливает все, что приходит ей в голову, совершенно не думая о последствиях; она пускается в одну возмутительную эскападу за другой; ей куда больше нравится чистить лошадей и якшаться с грумами, чем бывать на приемах и раутах. Она невыносимо дерзкая и нахальная; ты не смеешь попасться ей на глаза из страха, что она тут же начнет хихикать; у нее начисто отсутствует внешний лоск; я еще никогда не встречал особы, настолько лишенной достоинства; она гадкая и несдержанная, откровенная и… замечательная!
– Она понравится мне, Сильвестр? – негромко осведомилась герцогиня, не сводя глаз с лица сына.
– Не знаю, – с оттенком нетерпения бросил он. – Пожалуй, можно сказать, что я надеюсь на это, но не уверен. Откуда мне знать? Но это не имеет значения: Феба отказала мне. – Он умолк ненадолго, а потом воскликнул с таким чувством, словно это был крик души: – О боже, мама, я сам все испортил! Что же мне теперь