– А шланг зачем? – вытаращил глаза Степа.
– Чтобы влить из трехлитровой банки... адсорбент, да? – спросила врач Клаву, та кивнула. – Вот адсорбентом дополнительно едва не уморила Подсолнуха. Хорошо, что «Скорая» вовремя приехала, удалось откачать его.
– Меня посадят? – взвыла Клава.
Волгина сотрясалась от беззвучного смеха, отвернувшись от Овчаренко. Степа укоризненно покачал головой, не находя ничего смешного в поступках Клавы. При ней уже один отправился на тот свет, действовала она вполне оправданно. Поймав на себе укоризненный взгляд Степы, Оксана посерьезнела. Действительно, неприлично так себя вести следователю прокуратуры.
– Вас сейчас отвезут домой, – сказал он Клаве.
– Вот, – врач протянула рецепт Клаве, – это успокаивающее. Вам необходимо обратиться к психиатру. Срочно!
Клава с безразличием сунула рецепт в карман домашнего халатика, в котором ее сюда привезли, пробормотала, тяжело поднявшись:
– Одни рецепты... рецепты... Спасибо.
Волгина прикатила на собственном авто, поэтому, погрузив в машину пережившую стресс Овчаренко, прежде отвезли домой ее, а уж потом поехали к Степе.
– Чего ты ржала? – упрекнул он Волгину. – Тетка помешалась на отравлениях.
– Знаешь, Степан, не надо обвинять меня в черствости, – сказала она, покручивая руль. – Три трупа в одном небольшом гадюшнике – не многовато ли? Это свидетельствует о паршивой обстановке. Нет, мне не жаль Овчаренко.
– Потому что она пьющая?
– И поэтому тоже. Женщина и зеленый змий – отвратительный альянс. Но это не основная причина. Я тут поинтересовалась у наших театралов, они в один голос уверяют, что там концлагерь. Но ведь люди, работающие в театре, добровольно согласились на концлагерь.
– Полностью с тобой согласен. Я тоже переговорил с двумя бывшими актрисами. Обеих выгнали, но у них все удачно сложилось после ухода из театра...
– Осторожно, Степа, все же это обиженные, они не могут быть объективными, поэтому не стоит опираться на их показания.
– А меня прежде всего интересовало устройство театра.
– Ух ты! Замечательная мысль, – вставила Оксана. – Выводы?
– Знаешь, кажется, меня не обманула интуиция. Там обделенные люди, у которых отнимают право на жизнь, а такие товарищи на все способны.
– Что значит «отнимают право на жизнь»? Звучит, как призыв народовольцев.
– Позволь мне объяснить, как я всю эту систему понял, лады?
– Разумеется.
Степа покосился на Оксану, оценивая, насколько можно с ней откровенничать. Самолюбие есть и у него, как у всех людей, поэтому он не хотел, чтобы Оксана подняла его на смех, мол, мент, а туда же, лезет анализировать социальные прослойки. Собственно, ведь сам напросился в помощники. Степа потер заросший подбородок, неторопливо начал, обдумывая каждую фразу:
– Видишь ли, большинство людей могут заниматься любым родом деятельности. То есть, приложив максимум терпения и труда, достигают определенных успехов в работе, а работа, согласись, основная часть жизни человека. Но существуют люди, которых судьба одарила уникальными способностями. К примеру, певцы, художники, артисты... Из общения с бывшими артистками я понял, что в их профессии все зависит от директора или режиссера. Короче, сами артисты ничего не решают, только играют то, что им дают. А когда их лишают деятельности, без которой они не мыслят своего существования, вот тогда и начинаются проблемы. Работа для человека есть не что иное, как способ выжить, так? А для артиста это еще и смысл жизни. И вдруг их выгоняют, лишают этого смысла, заработка, то есть отнимают право на жизнь.
– А разве нельзя найти работу по специальности в другом месте?
– Я тоже задал приблизительно такой же вопрос, а потом кое-что и сам прикинул. Сколько в городе театров? Один. Получают они очень мало. Чтобы переехать в другой город, нужны большие средства, где-то жить, а проблема жилья остро стоит по всей стране. Другими видами деятельности заниматься они не могут, их обрекла судьба на лицедейство. Это тупик.
Волгина помолчала, затем проговорила:
– Ну допустим, ты меня убедил в исключительности артистов, однако кто-то из этих исключительных особ пошел на убийство. Так каково устройство театра?
– Заправляет всем директор, все ниточки к марионеткам у нее в руках. Клички: Эпоха, Мессалина, Кощей Бессмертный. (Оксана расхохоталась.) Я тоже смеялся сначала, а ты вдумайся: эпоха породила Мессалину, которая бессмертна.
– Степа, у тебя прекрасное ассоциативное мышление, книги пиши.
– Слушай дальше, – расцвел от похвалы Степан. – Директор обезглавила театр...
– Так она топором умеет орудовать? – пошутила Оксана.
– Не перебивай, разобраться в сумбурных рассказах было не так-то просто...
– Молчу, молчу, молчу.
– На чем я?.. А, да. Директриса убрала режиссеров, художников, всех тех, кто непосредственно участвует в работе. На постановки спектаклей приглашает специалистов со стороны, а поскольку платит именно она, то она же и музыку заказывает. Грубо говоря, режиссеры выполняют все ее пожелания. Приказы-то она подписывает.
– То есть она назначает на роли? – уточнила Оксана. – Тогда логичнее было бы отравить ее.
– За спектакли актеры получают дополнительную оплату, отсюда пошла возня между ними. Чем больше роль, тем больше получаешь...
– Но это же справедливо.
– Согласен. Но, чтобы много играть, нужно иметь...
– Талант, – фыркнула Оксана. – Да это же элементарно: без таланта нечего делать на сцене, и вообще в искусстве.
– Совсем не обязательно, – возразил Степа, вызвав этим неподдельное изумление Волгиной. Они подъехали к его дому, остановились. – Нужно иметь благосклонную поддержку директора, так как только она решает, кому быть, а кому не быть. Началась конкуренция. То есть, чтобы добиться расположения директора, следовало принять все ее правила игры. Кого она невзлюбила – того не любить, кого она хочет убрать – помочь ей в этом. Одновременно представилась возможность избавиться от соперников. А поскольку оклады соперников решено было поделить между фаворитами, то и думать нечего, что последовало.
– В таком случае отравитель должен быть сильно обижен, – подхватила Оксана.
– Не торопись, – остановил ее Степа. – Ты же сама знаешь, поспешность уводит в сторону. Дело в том, что Ушаковы – две отдельные песни. А Овчаренко, пережившая покушение, никаким боком к ним не присоединяется, она враждовала с ними.
– Но Ушаковы супруги...
– На момент убийства они жили врозь, он ушел к другой, так что вряд ли они сохранили дружеские отношения. Мало того, Ушаковы не являлись фаворитами директора, испытали на себе гонения. Логика подсказывает, что, скорее, кто-то из Ушаковых должен был устранить обидчиков. А устранили их!
– Подожди, дай переварить. Из твоих слов я поняла, что у всех троих если и есть враги, то это разные люди?
– Так считает Гурьева.
– У нас же не один труп – три! – резонно возразила Волгина. – А способ убийства одинаков. Следовательно, рука одна. Таким образом, все равно что-то объединяет троих.
– Помнишь, я говорил тебе про типа под кодовым названием «альфонс». Это Юлиан Швец.
– Швец, Швец... – припоминала Оксана. – Это такой маленький, плюгавенький?
– Этот плюгавенький в тесном тандеме с директором, еще его прозвали серым кардиналом. Для Швеца представлял опасность Ушаков, так как на него давно положила глаз директриса...
– Ой, батюшки, – прыснула Волгина. – В ее-то годы обхаживать молодых мужиков! Значит, Швец с ней амурничает, а она Ушакова охмуряла? Вот так старушка!
– Гурьева вполне оправданно считает, что Швец мог отравить Ушакова из боязни потерять влияние на директрису. Сцена как нельзя лучше подходит для осуществления плана, а жена Ушакова, так сказать, влипла заодно с мужем – они выпили яд из одного сосуда. Но! В театре на этот момент находился еще один человек, не занятый в спектакле, – Сюкина Люся, которая не ладила с Ушаковой.
– Считаешь, кто-то из этих двоих отравил?
– Я пока излагаю голые факты, не больше. Любопытно, что и Овчаренко, и Гурьева, и Марина Дмитриевна в один голос плохо отзывались о Юлиане и о директрисе. Я так понял, Швец вертит Эрой Лукьяновной. Говорят, находясь на службе в войсках МВД, он убил зэка при попытке к бегству, которого сам же отправил за водкой.
– А это уже очень интересно, – задумалась Волгина.
– Угу. Он за это медаль получил и двухнедельный отпуск...
– Да какая разница, Степан, что он там получил. Он – убил. Убивший один раз, тем более получив за это награду, а не наказание, уже имеет склонность к преступлениям.
– Гурьева тоже так думает. А теперь, если отодвинуть на второй план обслуживающий персонал, то остается двенадцать актеров, присутствовавших в театре во время спектакля.
– Минус три актера, которые погибли, – поправила Волгина. – Я уже подсчитала.
– Итого девять, – согласился Степа. – Прибавить сюда директрису, исключать бессмертную Мессалину нельзя, хоть ее и не было в театре во время спектакля.
Волгина спросила Степана:
– Овчаренко Клавдию ты исключил из отравителей?
– Ее, пожалуй, можно вычеркнуть. Тогда остается девять человек.
– Знаешь, я бы поостереглась кого бы то ни было вычеркивать, Овчаренко тоже. А что, если она, не ладившая с Ушаковыми – я это точно знаю, – отравила их во время спектакля, а потом отравила Галеева, наврав, что ей подсунули водку с ядом? Это лихой способ отвести от себя подозрения, и умный.
– Насчет Овчаренко, мне кажется, ты загнула, – не согласился Степа. – Но то, что проверить следует всех, с этим я согласен.
– В принципе, не так уж много народу. Надеюсь, не запутаемся в десяти соснах, – самоуверенно заявила Волгина. – С понедельника начну выбивать свидетельские показания, а ты продолжай ненавязчиво выяснять отношения между господами артистами. Бери на заметку любой мало-мальский мотив. Собирай все сплетни, в каждой сплетне есть доля правды. Слушай, а ведь отравитель действовал с размахом, сразу троих прикончил...