Далее следовали подписи. Степа принялся считать количество:
– Три... шесть... десять... двенад...
– Прочел? – гаркнул прокурор. – Заречный, как ты мог совершить преступление?!!
Степа положил лист перед прокурором и спокойно спросил:
– А где труп?
Пауза. Прокурор откинулся на спинку кресла, упираясь кистями рук в стол, долго смотрел на Степана. Куликовский тоже с нескрываемым интересом следил за Степаном и помалкивал. В кабинет влетела Волгина:
– Можно?
Она вся была полна решимости, наверняка на выручку примчалась. Степа, повернувшись к ней, изобразил несколько зверских гримас, означавших: молчи. Она не поняла, бросилась в защиту:
– Должна доложить, что Заречный не мог сделать то, в чем его обвиняют. Все это время он и я были вместе.
Степа подпер ладонью щеку и мысленно материл Оксану. Прокурор перебил ее:
– Капитан Волгина, я вас приглашал?
– Но... – не смутилась Оксана, однако договорить ей прокурор не дал:
– Сядьте! Предупреждаю: вы, капитан Волгина, пойдете как соучастница, раз все это время вы и он были вместе.
Оксана присела на краешек стула, выпрямив спину и сложив руки на коленях. В этот момент она Степе напомнила Марию Рубан. О, как люди похожи друг на друга! А прокурор тем временем вычислял, каким образом просочилась информация за стены его кабинета. О письме бомжей знала секретарша и два заместителя. Потом узнал Куликовский. Кто же из них растрепался? Ничего нельзя утаить даже в прокуратуре! Бардак!
Он бы еще долго рассуждал про себя об утечке информации, но в кабинет вошли двое в штатском. Один из них лишь покачал отрицательно головой. Прокурор сказал, что они могут быть свободны, а Степана спросил сурово:
– Заречный, где труп?
– Чей? – подался вперед корпусом Степа.
– Дурака валяешь? – был вне себя прокурор, однако марку невозмутимого начальника держал. – Где труп бомжа, которого ты застрелил?
– Вы верите вот этому? – указал глазами на письмо Степа. – Тогда ищите труп. Если я стрелял, в нем должны быть пули из моего табельного оружия, и ни из какого другого. Найдете – отвечу. Но я не стрелял. Честное слово.
– Да он муху не обидит, – вставила Оксана.
– Вас никто не спрашивает! – ледяным тоном отрубил прокурор. – Вы, Волгина, получите выговор с занесением в личное дело! Заречный, как ты объяснишь появление этой грамоты?
И он кончиками пальцев слегка подбросил письмо. Степа пожал плечами и развел руками, потом озабоченно уставился на петицию бомжей. Прокурора не удовлетворил ответ, он ждал более убедительных объяснений. Степа, не ожидавший подобного зигзага, лихорадочно соображал, что рассказать и в каком разрезе, дабы не получить нагоняй от Куликовского.
– Я участвовал, – тщательно подбирая слова, начал он, – в операции по выдворению бомжей с территории металлургического завода, но действовал законными методами.
– И что это за методы? – недоверчиво прищурился прокурор.
– Ну... вел с ними... разъяснительную работу, давил на совесть... конечно, пригрозил, что... в случае нападений на граждан им всем придется отвечать... И что тогда разбираться не будут, кто участвовал в нападении, а кто не... участвовал... Сказал, что лучше покинуть территорию завода, тогда у них не возникнет проблем. Я неправильно действовал?
Прокурор скрестил на груди руки, закинул ногу на ногу и с повышенным вниманием слушал сказку про агитку бомжей. Не верил. Ну и хрен с ним. Трупа не найдут, потому что его нет, Степе бояться нечего. Просто противно, что серьезный мужик верит каким-то ханурикам, а не ему.
– Да нет, ты все правильно делал, – сказал прокурор после длинной паузы, во время которой сверлил Степу взглядом. – Ладно, иди, Заречный. Постой. Ты понимаешь, что будет, когда найдут труп? Мы же проведем, обязаны провести расследование.
– Проводите, – сказал Степа беспечно. – Только трупа нет.
– Ты уверен?
– А то!
– Иди. Волгина, останьтесь, – приказал прокурор, когда Оксана вздумала без разрешения покинуть кабинет вместе со Степой.
В коридоре его окликнул Куликовский:
– Заречный!
Поравнявшись с ним, Куликовский вполголоса, сжимая кулаки, сквозь зубы проговорил:
– Ну, Заречный... я на тебя понадеялся, а ты бомжа грохнул? (Степа открыл было рот, чтобы оправдаться, да куда там!) Молчать, каналья! Где труп?
Семен Сергеевич едва не задохнулся от негодования. Степа выпалил:
– Как я могу сказать, где труп, если его нет? Не убивать же мне, чтобы угодить всем?..
– Кому – всем?! – зверел все больше Куликовский, но перейти на открытый крик, как у себя в управе, не рискнул. – Прокурор слов на ветер не бросает, следствие будет. Ту же Волгину назначит, а она дотошная баба, найдет! Она театральное дело разгребла за неделю! А мента ей раз плюнуть...
– Ну и пусть ищут, раз им делать нечего, – заявил Степа.
– Ладно, – процедил Куликовский. – Ступай. Стой. Что у тебя с Волгиной?
– Преступная связь, – нашелся Степа.
– Ходок, мать твою! Ну, смотри, Заречный...
Но, видимо, у Куликовского иссяк запас угроз, он вышел из здания прокуратуры, за ним Степан и быстренько смылся от греха подальше. Семен Сергеевич подозвал Луценко.
– Костя, я все знаю, где труп?
– Какой труп? – испугался Константин.
Натурально вытаращенным глазам Куликовский не поверил, только бросил:
– Иди, с тобой хочет прокурор поговорить.
– А че я такое натворил? – еще больше округлились глаза у Кости.
– Да не ты, а Заречный, – сказал Семен Сергеевич, однако Луценко ничего не понял, хлопал глазами и все. – Иди, иди.
А сам пошел прямиком в машину. Сел в машину к Толику, тот повез его в управу. Куликовский не сводил глаз с затылка Толика, намереваясь задать сакраментальный вопрос внезапно. Только сформулировать поточней надо, ведь наверняка эти три бандита в сговоре. Подъехав к управе, Семен Сергеевич, выходя из машины, вдруг обернулся к Толику и с ничего не выражающей интонацией сказал:
– Передай Заречному, чтобы труп спрятал понадежней.
– Чей труп?
– Ну, Заречный ведь одного бомжа в расход пустил... случайно получилось...
– А что, правда? А когда? – испугался Толик.
– А то ты не знаешь! – взбеленился Куликовский. – Ты разве не с ним был все это время?
– С ним, – кивнул Толик. – Только не помню такого, чтоб он в расход... Да не было такого! Клянусь любимой тещей, женой и детьми! Ой, Семен Сергеевич, я же новые слова подготовил. «Кашалот» – овсянка на аукционе. «Лизоблюд» – неделю не жравший. Нравится?
– Очень, – проскрипел Куликовский и зашагал в управу, думая про себя: «Кажется, трупа действительно нет. А если есть? Ну, Заречный, я тебя тогда... своими руками...»
А Толик тихонько проговорил ему в спину:
– «Беспредел» – космос!
И зарулил во двор управы, напевая. У него было хорошее настроение.
4
Вечером Степа, Яна и Оксана прогуливались по центральной улице. Он подробно рассказал Волгиной, откуда появилось злосчастное письмо. Она хохотала, не останавливаясь, а в заключение призналась:
– Ну, Степан, даже я в состоянии шока была. Ты почему не предупредил, что нельзя говорить о твоем участии в театральном деле? Я чуть не сдала тебя.
– Ой, не говори, сам чуть не умер на месте, когда ты влетела в кабинет. Куликовский высчитал бы из зарплаты бабки за бензин, а так – достает теперь завод, мол, верните затраченные средства. Хотя, может, и догадался, но вот увидишь, он выторгует новую машину. В этом смысле ему выгоднее думать так, как преподнесено.
– А прокурор в гневе, пообещал, что выведет тебя на чистую воду.
– Труп искать будет? – ухмыльнулся Степа. – Долго же ему придется искать, а труп... вон он, навстречу идет.
Действительно, к ним приближался Костя с красивой девушкой. Поравнявшись, Луценко попросил Степу отойти на минуточку. Сиял он при этом, как солнечный диск.
– Чего надо? – спросил Степа, когда отошли.
– Я анализы сдал! – радостно сообщил Костя. – Ни того, ни другого у меня нет!
– В смысле? – не понял Степа.
– Ну... – и Костя опасливо оглянулся на дам, затем заговорщицки прошептал: – Венерических болезней нет. Сегодня результат получил.
– А я тебе что говорил?!
– Знаешь, Заречный, – нахмурился Костя, – ты тогда так убедил меня, что потом обратные убеждения не того... не сработали. Да! Бабки мне вернули. Только две штуки. Остальные позже вернут. Говорят, я дал взаймы. А когда – не помню.
– Пьяный был до невменяемости, вот и не помнишь.
– Ага. Ну, я пошел.
Костя удалялся, что-то рассказывая девушке, наверное, подвигами хвастал, а Степа вернулся к дамам:
– Девчонки, зарулим в бар, а? Выпьем шампанского? К тому же согреемся, а то я что-то промерз.
– Я за! – подхватила Оксана. – Такое дело стоит обмыть. И не в бар, а в ресторан двинем. Только угощаю я. Не спорь, Степа, не спорь! Ты, можно сказать, сделал из меня героя дня. Лавры-то мне достались, я просто купаюсь в славе, чувствую себя артисткой.
– Да ладно преувеличивать, – подмигнул он.
У ресторана на ступеньках сидела нищенка. Она как раз подсчитала подаяния, сунула мелочь в карман и протянула руку к прохожим. Степа по привычке окинул ее взглядом, откладывая в памяти приметы. И вдруг его поразила рука – холеная рука, не знающая физического труда, чистенькие ноготки. У бомжей и нищих людей таких рук не бывает. Степа присмотрелся, а нищенка подозрительно опустила голову, явно пряча лицо с темными очками. Зачем ей солнцезащитные очки, темно ведь? Или она слепая? Но что-то знакомое в ней показалось...
– Девчонки, займите столик, я сейчас.
Оксана и Яна вошли в ресторан, а он почти вплотную подошел к нищенке. Она заерзала, затем встала, собираясь уйти. Тут-то он и узнал нищенку. Сраженный наповал, схватил ее за рукав старого пальто, вымолвив:
– Вы!!! Вы здесь?!!
– А что, запрещается? – агрессивно прошипела Люся Сюкина. – Я что, ворую?