– Вот это, – сказал граф, снимая с себя золотую цепь с огромным грушевидным алмазом, – ваша награда за наследника, мадам. Проявите ко мне снисходительность, поскольку я не ожидал, что будет второе дитя. Что бы вы хотели?
– Стадо овец. Я буду откладывать золото, что выручу от продажи их шерсти, и к тому времени, как Сабрина будет готова выйти замуж, у нее соберется отличное приданое.
– Все ягнята, что родятся этой весной, будут ваши, – ответил он, а сам подумал – какая здравая мысль! У него родятся еще дети, в том числе и девочки. А дочерям, чтобы найти хороших мужей, потребуется солидное приданое. Когда-нибудь король умрет, и родственные связи с Говардами, с семьей королевы, утратят свое значение. А золото вечно. Так было и будет всегда.
Новорожденных вернули матери. Глядя на них, Нисса поняла, что уже обожает своих детей. Было поразительно, что их у нее двое, что они настоящие, что их можно потрогать, можно нянчить! Нисса взглянула на мать.
– Как тебе удается уделить равное внимание обоим, мама? Я уже ужасно люблю их обоих.
– Ты и не сможешь, – последовал мудрый ответ. – Но, когда ты будешь целовать одного, не забудь поцеловать и второго, чтобы никто не чувствовал себя обделенным. Но теперь, дитя мое, тебе понадобится кормилица. Близнецов нелегко выкормить.
– Не сейчас! – вскричала Нисса. – Они только что родились. Я хочу побыть с ними, мама! – Она взглянула на мужа и улыбнулась.
– Без кормилицы тебе будет трудно, – продолжала Блейз. – Этим деткам понадобится много пищи! Посмотри, как выросли за этот год Энни и Джейн! Я брала им кормилицу. Ни одна из твоих сестер не имела преимуществ: стоило им закричать, как я хватала одну, а Клара – вторую. Иногда мне доставалась Джейн, а иногда Энни. Твоим сестрам было без разницы, лишь бы наполнить животики.
– Послушайтесь маму, дорогая, – сказал Вариан. – У нее большой опыт. – Он взял из рук Харты сына и улыбнулся, глядя на него, прежде чем отдать Ниссе. Потом взял у Тилли дочь. – Они само совершенство. Благодарю вас, мадам, за то, что подарили мне таких чудесных детей. Их окрестят утром. Пусть Энтони будет крестным обоим – и Эдмунду, и Сабрине.
– Милорд, подождем несколько дней, чтобы смогли приехать все наши. Энтони будет крестным Эдмунду, но я бы предпочла, чтобы крестным Сабрине стал мой брат Филипп.
– А крестные матери? – спросил Вариан.
– Тети Блисс и Блайт, с вашего позволения, милорд.
Он согласно кивнул.
– Разумеется, следует уведомить короля.
Нисса кивнула:
– Да. И чем скорей, тем лучше. Тогда Кэт, возможно, поймет, что мы не можем приехать во дворец, чтобы ее развлекать.
Спустя несколько дней во дворце Уайтхолл король получил известие от графа и графини Марч. Гонец низко поклонился и, получив дозволение говорить, сообщил следующее:
– Ваше величество, первого марта сего года Господня тысяча пятьсот сорок первого, леди Нисса Кэтрин де Уинтер произвела на свет двоих детей, сына и дочь. Наследник Уинтерхейвена был крещен как Эдмунд Энтони де Уинтер, а его сестра будет зваться Сабриной Мэри де Уинтер. Оба младенца и их мать чувствуют себя превосходно. Граф и его супруга заверяют вас в своей преданности. Храни Господь доброго короля Генриха и королеву Кэтрин! – Гонец снова поклонился и был отпущен восвояси.
– Близнецы, – сказал король, и его глаза превратились в злобные щелки. – Мне бы и одного хватило! – Он взглянул на красавицу-жену. – Кэтрин, моя роза, нам нужно больше стараться! Ваш кузен и его супруга опередили нас вдвое! Так не годится, душа моя.
– Мы сможем увидеться с ними, когда поедем в Мидлендс? – воскликнула королева, не обращая внимания на его упрек. – Разве вы не прикажете им, чтобы они к нам присоединились? Ей придется взять кормилицу, ведь детей-то двое, так что она точно сможет побыть немного при дворе, милорд! Я буду ужасно рада снова видеть Ниссу! Возможно, к тому времени я сумею зачать, и она расскажет мне о младенцах все, что я захочу узнать. – Кэт обольстительно улыбнулась.
– Очень хорошо, – сказал король, не в силах ей противиться, и усадил жену к себе на колени. – Неужели это и вправду так уж вас порадует? Вы знаете, Кэтрин, я сделаю все, что угодно, лишь бы вы были счастливы!
– Да, мой дорогой, я была бы счастлива, – ответила она и поцеловала короля, неожиданно облизнув его губы своим проворным язычком. – Вам приятно, мой сеньор? – И она обвила его руками, крепко прижимаясь к нему всем телом.
Непослушными пальцами он распустил шнуровку корсажа и привычными движениями начал мять ее груди. Потом его рука скользнула под юбку, затем вверх по ноге, раздвинула бедра; очень скоро палец отыскал заветную цель.
– А вам так приятно? – пророкотал он, проворно орудуя пальцем, растирая ее маленькую жемчужину. А королева тем временем добралась до его гульфика и нащупала его мужское достоинство, уже достаточно возбужденное. Потом, усевшись к королю лицом, королева приняла его в свое лоно.
– Вам хорошо, милорд? – промурлыкала она ему на ухо, оседлав его плотнее. Потом началась скачка. Король обнял ладонями ее ягодицы, вонзаясь пальцами в мягкую плоть.
– Я вас сейчас поцарапаю, – сказал он.
– Да! – она почти рыдала. – Да! Царапайте меня! Заклеймите меня, как свою собственность, Генрих Тюдор! – Она двигалась быстрее и быстрее, и внезапно наслаждение сокрушило обоих. Она закричала, когда внутрь ее хлынуло семя короля: – Аххх, Генрих…
Может быть, они наконец зачали ребенка, подумал король. Господи, пусть это будет так! Он отчаянно хотел иметь ребенка от этой чувственной красавицы, своей супруги, которую он обожал всем сердцем. Вот это счастье – познать такую страсть в столь немолодом возрасте!
– Милорд, вы не забудете мою просьбу? – ласково прошептала она. – Вы прикажете графу и графине Марч присоединиться к нам в поездке будущим летом. – Она поцеловала его ухо, облизнула его язычком…
– Нет, Кэтрин, не забуду, – пообещал он. Ах, эта рыжеволосая лисичка, которая заставила его вновь почувствовать себя молодым! Он отыскал ее губы и забылся в поцелуях.
Часть 3Королевская пешкаКоролевский двор, лето 1541 – зима 1542
Глава 11
Королю нездоровилось. Он и в хорошие дни отличался дурным нравом, но, когда болел, становился вовсе невозможным. Изъязвленная нога, которая в последние несколько месяцев, казалось, зажила, теперь снова причиняла ему мучения. Внезапно заросла рана, которую всегда держали открытой, чтобы отсасывать гной, и нога воспалилась и распухла. Генриха лихорадило, и он отказывался следовать советам лекарей после того, как они снова вскрыли нарыв.
– Вам нужно пить как можно больше жидкости, ваше величество, чтобы мы могли сбить жар, – сурово выговаривал королю доктор Баттс. Занимая пост главного медика при Генрихе Тюдоре, он как никто другой знал, как вести себя с коронованным пациентом.
– Разве я пью мало эля и вина? – зло проворчал король.
– Ваше величество, я уже говорил – вам нельзя пить эль, и ваше вино нужно как следует разбавлять водой. Мы хотим, чтобы вы принимали этот травяной отвар, мы смешали его со сладким девонским сидром, и он усмирит боль и прогонит жар.
Король наморщил нос.
– Воняет мочой, – упрямо сказал он.
Доктор Баттс был готов взорваться. Такого невыносимого пациента не пожелаешь ни одному медику!
– Я бы нижайше просил вас, ваше величество, – резко сказал он, – вести себя серьезнее. Вы как ребенок, который отказывается глотать горькую пилюлю! А ведь чем дольше вы страдаете, чем слабее становитесь день ото дня. Будет очень непросто вернуть былые силы! Я уверен, что королева мечтает, что вы вернетесь к ней вдвойне окрепшим! Если не поправитесь, вам не выполнить своих обязательств перед Англией!
Намек был совершенно прозрачным. Король наливался злостью, сознавая, что лекарь прав.
– Я обдумаю ваши советы, – мрачно ответил Генрих. Ему осточертело подчиняться чужим приказам, но приходилось признать, что мучения были адские. Он даже отослал Кэтрин. Ей нельзя видеть его в столь прискорбном состоянии. Он казался себе старым и жалким. Ежедневно, в шесть вечера Генрих отправлял к своей королеве гонца с новостями и заверениями в нежных чувствах, но, разумеется, не хотел, чтобы юная красавица супруга видела его больным и немощным. Король почти ничего не ел и стремительно терял вес.
Прошлым летом, перед свадьбой, с него сняли мерки, чтобы изготовить новые латы, и он был неприятно поражен, услышав, как подмастерье латника кричит:
– Талия – пятьдесят четыре дюйма!
Этого никак не могло быть! Он заставил этого дурака измерить его талию еще раз, но добился лишь того, что снова услышал:
– Талия пятьдесят четыре дюйма! Грудь – пятьдесят семь!
Унизительно.
После женитьбы он, как одержимый, истязал себя физическими упражнениями и вскоре, к своему восторгу, заметил, как жирная туша, в которую он превратился, начинает мало-помалу обрастать мускулами. Он следил за тем, что ел. И вот теперь его усилиям похудеть поспособствовала болезнь. Но не терять же мужскую силу! И король начал пить отвратительную микстуру, которую составил для него лекарь, и ему почти сразу же стало легче, отчего он разозлился еще сильнее.
Нрав короля внушал ужас. Он начал подозревать придворных. Все они только и ждут от него милостей. И народ туда же! А где благодарность?! Он решил, что поднимет налоги. Это будет им уроком! Генрих Тюдор часто вспоминал Томаса Кромвеля. Дорогой, верный Кром! Не раз слышали, как король мрачно бормочет себе под нос: «Он был самым верным из наших слуг!»
– Почему его нет с нами? – орал он на придворных, и они беспокойно переминались с ноги на ногу. – Я скажу вам почему! Потому что моего верного и преданного старину Крома казнили по ложному обвинению, под смехотворным предлогом!
Король снова винил в своих ошибках всех окружающих. Он мрачно упивался жалостью к самому себе, не желая признавать ничьего мнения, если оно расходилось с его собственными. Уже десять дней он находился вдали от жены и по-прежнему не был готов предстать перед ней.