Мы останавливаемся перекусить. Сухари, оливки, сушеные фрукты.
— Посмотри — зайчик! — говорит Мирн.
«Ребро Адамово», — думаю я, а вслух произношу:
— Послушай, Мирн. Видишь вон тот хребет?
— Угу. Только это плато.
— Чего?
— Хребет таким плоским не бывает.
— Послушай, я тут подумал: жить здесь просто кошмар. Холмов слишком много, пахать нельзя, да и земля ужасная.
— Все взаимосвязано, — заводит она с таким видом, словно знает все на свете. — Когда много холмов, дождь смывает всю землю.
Господь Небесный, как же иногда тяжело с ней разговаривать.
— Мирн, слушай внимательно. Мы забираемся на вершину того хребта, смотрим, что впереди. Если нам понравится увиденное — пойдем дальше. Если нет — вернемся к тому месту, где соединяются две реки, и пойдем в обратном направлении. Путь неблизкий, но ничего лучше я придумать не могу. Я калека, и с такой землей, как здесь, мне не справиться.
Признаю, к тому моменту я впал в уныние, меня уже тошнило от нашего путешествия, и я продолжал нервничать из-за руки. Калеке будет непросто вести хозяйство. За последние два года я приспособился держать инструменты и наловчился управляться левой рукой. Однако сами понимаете — смириться с потерей руки нельзя. Тот, кто утверждает обратное, никогда не испытывал подобного на собственной шкуре.
И все же Мирн кажется абсолютно спокойной, она, как обычно, вертится, осматриваясь. Я прослеживаю ее взгляд и обнаруживаю, что она смотрит на шмыгающих в тощем кустарнике больших черно-оранжевых птиц, которых она называет иволгами.
— Ты вообще меня слушаешь?
Она поворачивает ко мне круглое личико. На губах улыбка, карие глаза горят. Она прекрасна, и я готов завалить ее прямо сейчас, но ее слова приводят меня в бешенство.
— Думаю, нам будет хорошо там, наверху.
— Как ты можешь об этом судить, мы же еще туда не добрались.
— Ну есть же иволги, пчелы, кролики…
— Ребро Адамово, Мирн, да хватит вести себя как дитя!
Мне тут же приходится пожалеть о сказанном, потому что ее лицо морщится, как кусок ткани, который комкаешь в руке, и она начинает плакать.
— Ну ладно, хватит, я не хотел. Правда, я дурак?
— Просто… просто… — кивает она.
— Я нисколько не сомневаюсь, наверху будет просто здорово, — говорю я. — Правда, придется немножко туго — ни капли дождя, — вырывается у меня.
Она вытирает глаза:
— Да есть там дождь. Смотри, река есть? Есть. И водопады есть. Значит, их питает либо ключ, либо озеро. Скорее всего, озеро, погляди на облака. Плато не дает влаге попасть на эту сторону. Потому здесь и сухо.
Вы только послушайте, что она несет. Я обнимаю ее, прижимаю к себе и говорю:
— Я не сержусь на тебя, просто я устал.
Она вытирает лицо руками, испачканными в глине, отчего оно тут же становится грязным.
— Иволги питаются фруктами, значит, где-то неподалеку должны быть фруктовые деревья. Зайцам тоже надо что-то есть. А пчелам нужны цветы. Цветы видишь? Я — нет. Значит, где-то наверху должен быть луг. — Она показывает вперед. — Наверное, вон там.
Я смотрю в ту сторону, куда она показывает. Я устал, и поэтому мне хочется ей верить.
— Этому тебя твой папа научил?
Она смеется сквозь слезы:
— У меня был такой папа, что он вряд ли мог кого-нибудь чему-нибудь научить.
«Вот так загадка», — думаю я.
— Так кто же тебя научил? Или ты сама обо всем догадалась?
— О Яхве! — говорит она и, клянусь, в этот момент мне кажется, что я слышу свою мать. — Почему человека обязательно нужно чему-то учить или что-то ему показывать. Просто смотри.
Если от этого есть толк. Совершенно ясно, она все еще расстроена, поэтому я обнимаю ее и сжимаю так, как она любит. Одной рукой и одной лапой.
— У меня гляделки никудышные. Так что с этой поры смотреть за всем будешь ты.
Она не отвечает. Я говорю ей:
— Я буду пахать и ухаживать за животными. Если там растет лес, я построю тебе красивый деревянный домик. А если леса нет, я тебе сделаю домик из глины или даже из камня. Я больше не боюсь тяжелой работы. Когда-то я боялся, но сейчас мне хочется узнать, что мне под силу. Я изменился, я стал другим.
— Я знаю, — говорит она и улыбается.
— А твоя работа — за всем присматривать. Будешь говорить, что мне делать. Хорошо? А еще ты будешь учить детей. Когда они подрастут, начнут мне помогать. А ты будешь всему голова. Яхве свидетель, сам-то я дурак.
Она смеется.
— Ну как, по рукам? — спрашиваю я ее. — Согласна?
— Согласна, — отвечает она и зарывается в меня.
Бедняжка. Кажется, она действительно поверила.
Глава тринадцатаяНОЙ
И жил Ной после потопа триста пятьдесят лет.
Он хоронит ее в мягкой земле, в поле, которое расчистил под горох, но так и не засеял. Земля расходится легко, словно вода. Он опускает ее тело, закутанное в саван, и начинает кидать землю, топчется, утрамбовывая ее шишковатыми ногами, а потом бросает новые горсти. Когда труд подходит к концу, полуденное осеннее солнце льет холодный свет ему на плечи. Его поношенная туника промокла от пота. Он моется в реке, ждет, пока обсохнет его упрямое тело, в котором еще осталось столько жизни, и лишь после этого позволяет себе роскошь присесть у могилы жены и поплакать.
Слезы быстро высыхают. Слез в Ное не больше, чем в камне, их так же тяжело выдавить, и текут они недолго.
Потом Ной осматривается. Поля снова перешли во владения красных маков с длинными стеблями и черными середками. Сейчас они уже сошли, однако Ной знает, что с приходом весны они вернутся и вплотную подберутся к могиле жены. Еще год-другой, и они скроют могилу полностью. Некоторые язычники украшали могилы усопших камнями с резьбой, башенками и памятниками, но Ною это не по душе. Суетно это.
Он прочищает горло и тихо произносит:
— Спасибо Тебе, Господи, за еще один день.
Немного погодя он добавляет:
— Что же до трудов, что Ты мне ниспосылаешь, я бы предпочел заняться ими попозже.
Господь молчит.
Перед Ноем, словно река, словно бескрайний отрез материи, разворачивается будущее. Он представляет, как год за годом, на протяжении десятилетий, а может быть, и столетий, ему придется влачить здесь одинокое существование. Изо дня в день лепить горшки, растить урожай, следить за окотом овец и вышивать. Мысль об этом наполняет его липким и черным, как смола, ужасом. Прогнать помогает его только мысль о детях и их потомках. Может, внуки и праправнуки станут навещать его и даже оставаться с ним на некоторое время. Безумие отчаяния наполняет его.
— Господи, — шепчет он, — не дай моей семье забыть меня. Прошу, направляй их ко мне хотя бы иногда. Пусть навещают старика, исполнившего волю Твою.
Яхве молчит, и Ноя не оставляют терзания.
Ной слышит фырканье. Он поворачивает голову и обнаруживает, что смотрит на хитрую рыжую мордочку лиса с белыми ушками. Лис замер в двадцати локтях от него. Лис замечает, что Ной на него смотрит, и убегает прочь. Ной знает, что должен встать и отогнать лиса подальше, чтобы он не утащил козленка или нескольких кур, но не хочет никуда идти. Пусть все останется как есть. Может, лис станет ему другом и по ночам будет дремать у порога. Ной прекрасно осознает весь пафос этой мысли.
Солнце ныряет за облако, и все кругом меркнет. Ной вытирает глаза рукавом. В уголках глаз росой скопилась влага.
Он помнит их последний разговор. Она была веселой, даже словоохотливой. Ной сидел возле нее и думал, что она, возможно, начала поправляться. Что-то заставило ее сказать:
— Ты в последнее время такой занятой. Тебя посетило еще одно видение?
— Нет, — покачал он головой.
— Ты уверен?
— Да, — он позволил себе слегка улыбнуться. — Никаких видений. Скорее даже наоборот.
— Что значит наоборот? Ты слепнешь?
— В каком-то смысле.
Она хихикнула, но в ее смешке слышалось не злорадство, а тепло.
— Я так поняла, Яхве не отвечает.
— Не отвечает, — опять покачал он головой.
Немного погодя она произнесла:
— Наверное, это самое сложное из испытаний.
Он вздохнул.
— По сравнению с этим потоп — просто ерунда, правда? Так, сказка, детишек пугать.
— Я не понимаю, — признался он.
— Ох, муж. Потоп закончился, а испытание — нет. Оно только началось.
Она откинулась на подушку, глаза ярко горели на осунувшемся лице.
— Если Яхве перестал тебе нашептывать на ухо, значит, и ты стал таким, как все. Ни больше ни меньше. Ты теперь не уверен в том, что на тебе благодать Божья, что ты для Господа хоть что-нибудь значишь.
Ной вперил взгляд в земляной пол. Его уже посещали схожие мысли.
— Похорони меня в цветочном поле, — попросила жена.
— Хорошо, — кивнул Ной, размышляя о ранее прозвучавших словах.
Жена улыбнулась и закрыла глаза.
— Теперь ты такой, как все, — проговорила она.
Повисло молчание. Ной рассматривал узловатые пальцы ног с желтыми ногтями. В конце концов он спросил:
— Думаешь, у меня получится так жить? У вас же получалось.
Ему показалось, что она прошептала:
— Бог знает.
— Что?
Ответа не было. Он поднял взгляд. Жена умерла.
Глава четырнадцатаяМИРН
Когда мы взобрались на вершину хребта и глянули вниз, перед нами словно Царствие Небесное раскинулось.
— Видишь, — сказала я, но Яф ничего не ответил, а только в изумлении разводил руками.
Как я и предсказывала, хребет шел слегка под уклон, а потом превращался в плато. В середине плато было большое озеро, то тут, то там виднелась поросль деревьев. Землю покрывали цветы, казалось, на нее упала радуга. Повсюду громоздились тяжеленные камни, в самый раз, чтобы строить из них стены. Обмажь их глиной, и они сохранят тепло на всю зиму. Я смотрела вниз и представл