– Не чего?..
– Не угрожал никто? Намеков никаких не делал? Денег не обещал? Мол, заткнулся бы, а мы денежек заплатим?
– Нет, – отрезал Шаховской.
– Жалко, – вздохнул полковник. – Ешь быстрее, мне на рабочее место надо.
– То есть ты хочешь сказать, что отец Павла Ломейко пристроил сына на должность директора музея в каких-то своих целях?
– Эти люди без своих целей ничего никогда не делают.
– А если чашка с бриллиантами и была его целью?..
– Да ну тебя, – рассердился полковник, – какая, к лешему, чашка с бриллиантами? Где, я тебя спрашиваю, доказательства, что там были какие-то бриллианты?! А?! Нету их, доказательств! А ты ни мычишь, ни телишься со своей исторической частью.
– В письме Щегловитова сказано…
– Да положить мне на письмо Щегловитова! Оно сто лет назад написано и непонятно о чем! Ты мне ни черта сказать не можешь, имеет письмо отношение к убийству или вовсе не имеет, консультант-аналитик называется!
– Упоминаний нет нигде, что я могу тебе сказать?!
– Вот и не говори ничего. Исторические анекдоты – это прекрасно все, но мне надо преступление здесь и сейчас раскрыть. Короче, если депутат имел в виду, что тебя прислал отец Ломейко, значит, была какая-то схема взаимодействия, и схема эта имеет отношение и к Воздвиженке, и к Охотному Ряду.
– К Думе?
– К Думе, – передразнил Никоненко. – И значит, ни шута мы не раскроем.
– Я поговорил с Ворошиловым. Он в Думе знает все и про всех. Я попросил его выяснить, чем конкретно в последнее время занимался Бурлаков.
– И чего Буденный?
– Ворошилов сказал, что ничего не знает и выяснять не станет.
Никоненко помолчал над липким стаканом с розовым киселем.
– Значит, не раскроем. – Он констатировал это уверенно и спокойно, как будто говорил: ну, теперь все ясно, дело можно закрывать. – Как хочешь, а надо этого Бурлакова на откровенный разговор вызвать. Вот как хочешь, Дмитрий Иванович! Я бы сам взялся, да не вхож я в Думу вашу!..
– Нужно поговорить со старухой, о которой священник рассказал.
– Да валяй, валяй! Давно бы уж поговорил! Того дружбана, с которым потерпевший чего-то писать хотел, помнишь, я так пока и не нашел. Ну, про которого Милана толковала! Забыл, что ли?
Дмитрий Иванович забыл начисто, но не признаваться же!
– Всех по кругу опросили, а толку никакого. И вообще дело странное. Народу вокруг до мамы, связей до черта, с кем только знакомства потерпевший не водил, а выйти на что-нибудь существенное не можем, что ты будешь делать!
– Как мне найти Варвару?
– Да не надо тебе ее искать, я провожу, и все дела!
Лестницы, переходы, полутемные учрежденческие коридоры, как в присутствии начала двадцатого века, стены, до половины выкрашенные синей краской. Дмитрий Иванович смотрел во все глаза.
– А ты че думал? У нас тут Совет Европы, что ли?.. Где отремонтировали, там посветлее, где не успели – как здесь.
Желтая двустворчатая дверь заскрипела, когда полковник потянул на себя ручку, за дверью открылся еще один коридор, залитый синим люминесцентным светом, совершенно больничный.
– А мы в прошлый раз в каком-то другом месте разговаривали!
– Это «другое место» называется мой кабинет, Дмитрий Иванович! Там как раз отремонтировано уже.
Полковник толкнул еще какие-то двери, за которыми открылось просторное кафельное помещение, уставленное сложным оборудованием, аптечными шкафами, канцелярскими столами, колбами, ретортами, фарфоровыми плошками, разномастными весами и газовыми горелками.
Должно быть, именно так выглядела мастерская на Малоохтинском, где изготавливались патроны для боевых групп, вдруг пришло в голову Дмитрию Ивановичу.
– Варвара Дмитриевна, ты тута?! Или где ты есть-то?
Пожилой дядька в халате выглянул из-за шкафа и посмотрел поверх очков, напомнив Дмитрию Ивановичу Ворошилова:
– Добрый день, товарищ полковник.
– Игорь, я здесь.
Варвара, тоже в халате и резиновых перчатках, энергично крутила в колбе какую-то жидкость. Не переставая крутить, она подошла, кивнула Шаховскому и сунула полковнику локоть. Тот пожал.
Дмитрий Иванович не знал, что ему делать.
– Зелье варишь? – спросил полковник.
– Ага, – безмятежно ответила Варвара. – На погоду.
– К выходным бы солнышка, а, Варь? Наколдуй!
– Какие тебе выходные, Игорь Владимирович, когда дело не раскрыто, я же знаю!..
– Дело! Кабы у меня на руках одно дело-то было!.. И наука ни с места! – Он подмигнул Шаховскому. – А на нее вся моя надежда была.
– Ты обедал, Игорь Владимирович?
– Только оттуда. Сегодня борщ московский и голубцы. Все холодное.
– Есть хочется, – пожаловалась Варвара и ушла со своей колбой за шкаф.
Все это делалось так, словно никакого Шаховского в комнате не было.
И неловко ему было, и странно, и смешно! Как будто он кино смотрел с самим собой в главной роли.
– Варвара Дмитриевна, – сказал он и улыбнулся. – У меня яблоко есть. Будете?..
– Яблоко? – переспросили из-за шкафа.
– Короче, я пошел, – догадался полковник. – Варь, ты профессору пропуск отметишь, чтоб он ко мне не метался! И давай, Дмитрий Иванович, давай! Ты же в Думе работаешь, государственный человек, должен соображать.
Шаховской кивнул и достал из портфеля яблоко.
– О! – сказала Варвара, выйдя из-за шкафа. – Яблоко! Мытое?
И взяла у него с ладони.
– Я про сумасшедшую бабку просто так сказал, – выговорил Дмитрий Иванович, решив, что это и есть самое главное. – Я просто не знал, что еще сказать.
Варвара взяла со стола длинный и узкий ножик и стала аккуратно чистить яблоко.
– Варечка, вы там закончили?
– В автоклав поставила, да.
– Тогда я приступлю.
Дядька в халате протиснулся мимо них и канул среди реторт и горелок.
Варвара отрезала ломтик и отправила в рот. Дмитрий Иванович молчал.
– Вкусное яблоко! – сказала она, прожевав. – Я люблю осенние.
– Антоновки сейчас уже почти не осталось, – доложил Шаховской. – Яблони живут, конечно, долго, дольше людей, но и они… конечны. Когда-то был сорт, назывался «Добрый крестьянин». А потом его не стало, и никто не вспоминает. Представляете?
– Представляю, – она протянула ему ломтик, он взял.
Следовало еще что-то сказать, чтобы она поняла, как ему важно, чтобы она пошла с ним, а не читать лекции про сорта яблок, но он не знал, как это говорится. Не умел.
Огромная часть жизни, в которой принято назначать девушкам свидания, и приглашать в кафе или на прогулку в парк, и разговаривать о пустяках, страшно важных, никогда не имела к нему никакого отношения!..
– Пойдемте? – спросил он.
– Куда?
– К бабке.
Если б она засмеялась русалочьим смехом или сказала, что «рабочий день еще не кончился», он бы извинился и ушел. Ничего и никогда не вышло бы из проводов до облезлой двери подъезда на Мясницкой, историй про «Детский мир» и музыкальную школу, из хруста ноябрьского льда под ногами, из разговоров про яблоки и тысяча девятьсот шестой год.
Варвара Звонкова поделила оставшееся яблоко пополам и заявила:
– А хоть бы и к бабке!
И стала снимать халат.
– Лев Иосифович, Лев Иосифович! Я ухожу! Автоклав сам выключится, следить не нужно.
– Хорошо, – откликнулись из-за реторт. – В добрый час!
На улице Варвара немного пощурилась на холодное солнце, ни с того ни с сего выглянувшее в узкий просвет между домами, независимо повела носом и взяла Дмитрия Ивановича под руку.
– Ну, куда идти? Где ваша бабка?
Шаховской поцеловал ей руку, и она ему улыбнулась своей дивной улыбкой.
– Вы меня все время сбиваете, – сказал он первое, что пришло в голову. – Мне нужно искать исторические версии и думать о прошлом. А я думаю, как бы нам с вами увидеться!..
– Так бывает, – ответила Варвара совершенно серьезно.
– Редко.
– Редко, но бывает.
– И не со мной.
– Ну, и не со мной точно! – подтвердила Варвара.
Тут его телефон грянул марш. Он грянул так, что на них удивленно оглянулись какие-то прохожие, не ожидавшие ничего подобного.
– Слушайте, зачем он у вас так орет?! – спросила она.
– Я не знаю, что сделать, чтобы не орал! – Шаховской выхватил телефон. – Я его на пол кинул, так он вообще… распоясался. Да!
– Дмитрий Иванович, – сказал в трубке знакомый насмешливый голос. – Вы сию минуту никуда не опаздываете?
– Петр Валерианович?
– Я, я, – отозвался Ворошилов. – Можете сейчас в Думу приехать?
– Наверное, могу.
– Тогда приезжайте. Я переговорил с Александром Бурлаковым, о котором, помните, у нас содержательная беседа была.
«Еще бы не помнить!» – подумал Шаховской.
– Я ему рассказал, что вы… с нашей стороны человек. Не прохиндей какой-нибудь.
«Я не прохиндей», – подумал Шаховской.
– Он готов по мере возможности ответить на ваши вопросы.
– Спасибо вам, – сказал профессор. – А я так понял, что помогать вы мне не собираетесь.
Ворошилов помолчал.
– Когда могу, всегда стараюсь быть полезен, Дмитрий Иванович. И номер мой зафиксируйте, чтоб легче нам было друг друга обрести в случае надобности. Пропуск вам я заказал.
Дмитрий Иванович попросил еще пропуск для Варвары Звонковой, Ворошилов нисколько не удивился или сделал вид, что не удивился, и записал «данные».
В Думе Шаховской вдруг почувствовал себя героем и отчасти «государственным человеком», как выражался полковник Никоненко. Все же Варвара ни разу не была в этом интересном месте, а он здесь – почти старожил. Подумаешь, в коридорах путается и на лифте не туда уезжает!
– А в буфете можно кофе выпить? Или там только депутатам наливают? – спросила она.
– Что вы, ей-богу, Варвара Дмитриевна!
– Страшно любопытно выпить кофе в Думе.
Шаховской не стал говорить, что кофе здесь самый обыкновенный, и места мало, тесно, шумно, сесть негде, чаще всего приходится стоять за высокими круглыми столиками, как в рюмочной. Конечно, интересно, еще бы! Все это страшно интересно увидеть… своими глазами, а не в новостях по телевизору.