– А кто его посадил на это место? Отец?
Бурлаков кивнул.
– Ну, я так понял. Потом этот отец со мной встречался! Целую операцию провернули, чтоб встречу организовать, как в кино про шпионов. Скрытой камерой снимали, потом пугали, что съемку обнародуют, в программе «Время» покажут, как депутат от бизнесмена взятку требует.
– Он предлагал вам взятку?
– Да ладно, взятку! – фыркнул Бурлаков. – Берите выше – долю!
…Ничего он не похож на штангиста! У него умное, крепкое лицо, бледное от злости.
– Я добиваюсь дополнительного финансирования, вдвое против прежнего, закрываю глаза на все махинации, а они берут меня в долю.
– А вы что? – спросила Варвара с интересом.
Бурлаков посмотрел на нее.
– Я поблагодарил и отказался, – ответил он очень вежливо. – Даже сказал, где именно я их видел вместе с этой самой долей. В каком месте. И посоветовал им там и оставаться.
– Да, – молвил Дмитрий Иванович, не зная, что еще сказать.
– Да, – согласился Бурлаков. – Они мне какое-то время не верили, набивали цену и увеличивали процент. Ну быть такого не может, чтоб кто-то добровольно отказался от денег! Потом стали приставать с угрозами. Потом…
– С какими угрозами? – перебила Варвара, и он опять махнул рукой.
– Вы что думаете, я слушал?! Сказал, чтоб отвязались, а депутатскую проверку я все равно устрою. Но для этого требовались основания, и я эти основания должен был найти – в виде документов! Я нашел. Во-он сколько нашел!.. Я решил его предупредить, что документы отправлю в прокуратуру или куда там их следует отправлять. И поехал к нему. Ну, поругались мы. Я уехал, и его в тот же день убили, вы сказали…
Бурлаков прошел к двери, распахнул ее и спросил у секретарши, даст ли она, в конце концов, чаю, а та с достоинством ответила, что чаю никто не просил. Бурлаков удивился и закрыл дверь.
– Я в бешенство прихожу, когда мне пытаются объяснить, что воровать не только нормально и приятно, но и просто необходимо! Не воруют, мол, только дураки и те, кому украсть нечего. Я точно знаю, вон Говорухин мне в детстве объяснил, что вор должен сидеть в тюрьме! Я «Место встречи изменить нельзя» сто раз смотрел. Убивать этого Ломейко не стал бы, конечно, но рыло с удовольствием начистил бы. Да нельзя никак, я же депутат, мне законы надо соблюдать. А посадить его я бы все равно посадил!
Они помолчали, потом Варвара спросила:
– А все-таки чем вам угрожали?
Бурлаков махнул рукой.
– Чем угрожают в таких случаях? Связями. Влиянием. Подставят, снимут с работы, всякое такое. Ничего нового.
– Отец Ломейко на самом деле такой всесильный человек?
– Не знаю, я не проверял. Но сыночек чувствовал себя аб-со-лют-но спокойно! Я вам объясняю!.. Он даже не скрывал ничего, прямо так и говорил – денег мне мало, дайте еще. А у самого часы за триста тысяч евро! И еще все повторял, что он здесь временно, как только появится возможность уйти на другое место, сразу же уйдет, чтобы время не терять. Другое место, должно быть, это где бюджеты не музейные, плевые, а настоящие, полновесные! – Он посмотрел по очереди на Варвару и на Дмитрия Ивановича. – Ну, я так понимаю, вам вся эта история интересна только с того боку, что это я его прикончил.
Тут Шаховской и Варвара сказали хором, но совершенно разное:
– Ну что вы!
– А это не вы его прикончили?
– Не я, – ответил депутат. – Я даже думал, как это проверить, но ничего умного не придумал. Вам же как-то проверить надо, я понимаю!
– А вы в тот день с Воздвиженки домой поехали или сюда? – спросила Варвара, подумав.
– Пятый час был, полдня впереди! Сюда, конечно. Через бульвары на Тверскую и на Охотный Ряд.
– А отсюда во сколько ушли, не помните?
– Да мы допоздна сидим обычно! В принципе, это можно у охраны спросить, у них время входа-выхода фиксируется.
– Вот именно, – сказала Варвара и улыбнулась. – И придумывать ничего не нужно.
Бурлаков посоображал немного и вдруг улыбнулся.
– Не гожусь я в детективы. Мыслю как-то… узко.
Шаховской поймал себя на том, что ему приятно оттого, что этот малознакомый человек оказался порядочным, – какое старомодное слово! – и ему можно верить, и с ним можно поговорить об Иркутске и музеях или еще о чем-нибудь, что на самом деле имеет смысл. Ловкий полковник Никоненко в два счета установит, что он в тот вечер, вернувшись с Воздвиженки, безвылазно сидел в Думе и никакого отношения к смерти оборотистого и ловкого Павла Игоревича Ломейко не имеет, и – это уж совсем странно – профессор сдержанно радовался, что Бурлаков сию минуту подтвердил его мнение о том, что Ломейко был как раз человеком скверным, подлым. Это совершенно неправильно, конечно, и вообще недопустимо, – с точки зрения человечности! – но все же легче играть в «приключение», когда убивают «плохих», а не «хороших».
Тут Дмитрий Иванович подумал, что, должно быть, именно так рассуждал когда-то министр внутренних дел Петр Аркадьевич Столыпин, казнивший революционеров без суда и следствия. «Плохие» заслуживают наказания. «Хорошие» имеют право это наказание назначать.
Только вот как отделить окончательно «плохих» от окончательно «хороших»?.. Украденная диссертация и разворованный музейный бюджет не могут быть оправданием… убийства! Игра в черное и белое – когда нужно говорить наоборот и ни разу не сбиться, – просто игра, а в жизни она опасна, чудовищна!
Шаховскому вдруг стало страшно и стыдно, он вскочил, задев свой портфель, и тот отлетел на середину кабинета, и из него вылезли бумаги, много. Вдвоем с Бурлаковым они кое-как запихали их обратно. Варвара размышляла, не обращая на них внимания.
– Александр, – спросила она, когда суета с портфелем закончилась, – вы всегда разговаривали с Ломейко наедине?
Тот кивнул.
– Никогда и никого у него не встречали?
– Нет, почему, встречал. Какого-то парня видел несколько раз, но он сразу уходил, как только я приезжал. А однажды тетка во дворе митинговала. Ее не пускали, что ли, она хотела к директору зайти. Но она не в себе, по-моему.
– Почему вы так решили?
– Да видно же! Одета странно, кричала.
– А что кричала, не помните?
– Ну, «пустите меня, мне нужно»! Нет, не помню.
– А парень?
– Парень как парень, самый обыкновенный. Я его тоже особенно не разглядел, он быстро ушел, говорю же. Они какие-то планы рассматривали, когда я вошел.
– Планы?
– Мне так показалось. Как будто чертежи. Этот парень бумаги со стола собрал и был таков. Должно быть, смету на следующий ремонт готовили, уроды!..
Парень, подумал Шаховской. Девушка со странным именем Милана тоже упоминала какого-то человека, с которым Павел Ломейко собирался написать совместную научную работу или что-то в этом роде. Впрочем, полковник Никоненко утверждал, что у убитого был огромный круг знакомых!
…Может, нужно думать именно в этом направлении? В направлении непонятной научной работы или статьи, которую Ломейко собирался писать, если на самом деле собирался? Зачем ему научная работа?.. Ну, докторское звание понятно зачем – для статуса и дальнейшего получения соответствующих мест, да и вообще все приличные люди нынче доктора наук, – а работа или статья зачем? Особенно после скандала с диссертацией! Логичней было бы о себе не напоминать, по крайней мере какое-то время, чтоб история с плагиатом подзабылась, и дремучее, консервативное «научное сообщество», сплошь состоящее из странных людей, именуемых «порядочными», ничего не понимающих ни в жизни, ни в добывании «доходных мест», ни в «освоении бюджетов» в свою пользу, немного успокоилось, сообразило, что Павлу Ломейко лучше не мешать, он все равно своего добьется! А в случае чего папа поможет, тоже большой ученый!
При чем тут статья? И что это за статья?..
Возле подъезда Думы, где всегда так сильно задувал ветер, что приходилось поворачиваться к нему спиной и поднимать воротник, Шаховской изложил свои соображения Варваре.
– Нужно у Игоря спросить. Наверняка в кабинете Ломейко остались какие-то записки, бумаги.
– Наверняка остался планшет с фотографиями и перепиской, Варвара! Бумаги – это очень скучно и несовременно. – Он повернулся и шел спиной вперед, вел Варвару за руку. – Продвинутые и успешные молодые менеджеры выкладывают свои портреты с подписями «Я за рабочим столом» или «Я на совещании». А еще «Я в бассейне» и «Я в караоке». И «Я кушаю», это обязательно.
Она засмеялась.
– Но бумаги какие-то должны быть. И бабка, о которой вы все толкуете!.. Бурлаков тоже сказал, что она приходила и митинговала!
Тут Дмитрий Иванович вдруг понял, что ни к какой бабке идти не хочет, а хочет гулять по ветреным бульварам, держать Варварину ладошку, слушать, как она говорит, смотреть, как она улыбается и поднимает воротник пальто, закрывая покрасневшее от ветра ухо.
– А может, не пойдем сегодня к бабке? – спросил он, и ему стало неловко. – Может… завтра пойдем?
…Если она согласится, завтра будет продолжение. Ничего не закончится сегодня.
– Мы же вроде бы сейчас собирались!
– А пойдем завтра.
– Ну, хорошо, – согласилась Варвара. – Завтра так завтра. А сейчас по домам?
Как же это так получилось, что огромная часть жизни, в которой назначают девушкам свидания, приглашают гулять по бульварам, разговаривают о пустяках, страшно важных, не боятся выглядеть смешно или глупо, прошла мимо него? Прошла, а сейчас вдруг вернулась, и он понятия не имеет, что нужно делать!
– Варя, – сказал Дмитрий Иванович, к которому вернулась огромная часть жизни и теперь ожидала неподалеку, – я не хочу с вами расставаться. Разве вы этого не понимаете?
1906 год.
– Ну-с, можете взглянуть, Дмитрий Иванович.
Мучитель несколько отступил в сторону, полюбовался работой и, кажется, остался доволен.
Шаховской, очень сердитый, выбрался из кресла, в котором он просидел битый час с четвертью, подошел к зеркалу и посмотрел.
Не было в зеркале никакого князя Шаховского, секретаря председателя Думы. Там отражался солидный господин возраста, далеко перевалившего за средний, в усах, с пробором в набриолиненных седых волосах и в визитке.