Шаховской сел на диван, потер руками колючее от щетины и краски лицо, наткнулся на усы, приклеенные новейшим немецким клеем, сморщился от отвращения. Алябьев говорил что-то про этот самый клей. Утром, еще когда был жив.
Варвара Дмитриевна подошла, села рядом и взяла Шаховского за руку.
– А остальные?
– Арестованы. Не подвел Петр Аркадьевич и его «молодцы».
– Вы ни в чем не виноваты, Дмитрий Иванович.
Он глянул на нее и ничего не сказал.
– Это же война, – продолжала Варвара Дмитриевна храбро. Она понимала, чувствовала, что нужно как-то его утешить, сказать нечто важное, что сразу все расставит по своим местам, только вот что именно сказать?.. – На войне так полагается – кто кого. Люди могли погибнуть. Много людей! А вы предотвратили.
– Значит, пусть другие погибнут, так? – под нос себе пробормотал князь. – Ведь их всех повесят!.. Всех до одного.
– Они-то как раз на войне. А те, кого предполагалось взорвать, нет. И воевать не собираются!
– Я все это знаю, Варвара Дмитриевна. И говорю себе, но пока что-то не действует.
– Вы поступили так, как вам велел долг. И ваше чувство справедливости. Правильно ли, нет ли, но по-другому вы поступить не могли.
– Могу я все же узнать, в чем дело? – громко спросил отец Варвары Дмитриевны и задрал подбородок воинственно, очень похоже на дочь, заложил руки за спину и выдвинулся на самую середину ковра, как раз на блеклое чернильное пятно.
Шаховской поднялся с дивана и одернул пиджак, сидевший на нем очень неловко.
– Дело в том, что я хотел бы попросить руки вашей дочери, – твердо сказал он. У Варвары приоткрылся рот, а отец ее вытаращил глаза. – Варвара Дмитриевна редчайшая девушка, мой давний друг и верный соратник, нет, не соратник, а девушка, достоинства которой нельзя переоценить, в обстоятельствах трудных и страшных проявленные, а также красота и ум ее…
Тут он сбился, запутался и замолчал.
– Господи боже мой, – пробормотал отец. – Нашли время…
– Папа! – вскрикнула Варвара Дмитриевна.
Даже в неверном свете раннего петербургского утра видно было, как горят ее щеки – густым, сплошным румянцем.
– А что же избранница ваша на сей счет?
– Папочка, я… ты и сам ведь знаешь… я… Дмитрий Иванович и я… наша дружба…
– Что ты будешь делать, опять дружба!
– Папа!
– Дочка!
Шаховской подошел к Варваре, она взяла его под руку. Отец вздохнул. Генри Кембелл-Баннерман за его спиной вздохнул тоже.
– Коли избранница согласна, мы ее счастию мешать не намерены. Жена то же самое скажет, не сомневаюсь. Только уж вы у матери как следует дочкиной руки попросите, Дмитрий Иванович. Мы, старики, по старинке привыкли. Нам новые веяния трудно даются.
– Благодарю вас, – сказал Шаховской и, как будто израсходовав весь запас сил, отошел к дивану, сел и опять потер лицо. И вдруг улыбнулся Варваре. – А бриллианты-то мои пропали, Варвара Дмитриевна. Вместе с чашкой так и исчезли. В суете и столпотворении никто и не заметил. Я, когда вспомнил, хватился, а уже и след их простыл.
На улице мело. Снег валил, как за деревенской околицей, отвесный, сплошной, зимний, и не таял, вот удивительное дело! Черный асфальт, черная неприглядная осенняя земля вокруг редких деревьев вдруг оказались белыми, и от этого на мрачной улице стало светлее, просторней. Варвара поскользнулась, схватила Дмитрия Ивановича за рукав и засмеялась. Он улыбнулся ей так, что она, посмотрев внимательно, спросила:
– Дим, ничего не случилось? Я что-то не поняла.
– Ничего не случилось, – уверил ее Шаховской.
– Нет, вы как-то странно выглядите! Или я пропустила что-то важное?
Она ничего не пропустила, слышала все то же, что и он, но для него жизнь изменилась, и изменения эти он не мог с ней обсуждать.
– У меня все пальто пропахло кошками, – пожаловалась Варвара, сунула нос за отворот и сморщилась. – И свитер, наверное, тоже.
– Наверное, – согласился Дмитрий Иванович.
Варвара Звонкова вдруг начала под снегом снимать пальто. Он стоял и смотрел, как она снимает.
– Подержите, – она сунула ему сумку. Он взял.
Варвара стянула пальто и несколько раз с силой его тряхнула, чуть не задев профессора по носу. Он отшатнулся, моргнул и вдруг удивился.
– Что вы делаете?!
– А как вы думаете? – Она опять с силой тряхнула.
– Не знаю.
– Я вытряхиваю пальто.
– Зачем?!
– Оно воняет.
Шаховской закинул ремень ее сумки себе на плечо и перехватил пальто.
– Хватит дурака валять, – велел он. – Одевайтесь.
Дальше они пошли, держась друг от друга на некотором расстоянии.
– Вы мне не расскажете, что с вами такое? – спросила она.
Он помотал головой – не расскажет.
– Ну, как хотите. Я вам тогда тоже ничего рассказывать не буду.
– Мне нужно подумать, Варвара.
– Вы и так все время думаете.
– Я думаю очень медленно, – сказал он с досадой. – Медленно и плохо!.. А моя работа как раз и состоит в том, чтоб думать быстро.
– И хорошо, – подсказала Варвара язвительно. – Вы проводите меня домой или у вас нет времени на такие пустяки?
Он посмотрел на нее. Вид у нее сердитый, глаза блестят, щеки румяные на холоде. Из-под маленькой шапочки выбивается завиток, очень красиво. Профессор вдруг позабыл, о чем именно должен думать и что жизнь его изменилась.
– Сколько вам лет, Варвара?
– Двадцать восемь будет, а что?..
– А у вас есть муж?
– Нет, а что?
– Я собираюсь на вас жениться, – объявил Шаховской. – Чем быстрее, тем лучше. А то мне уже сорок.
Тут она покатилась со смеху, и он не понял, почему.
– Вы не согласны?
Она махнула на него рукой в варежке и продолжала хохотать. Он помолчал.
– Вы мне отказываете?
– Дмитрий Иванович, миленький, – провсхлипывала Варвара Звонкова. – Вы с ума сошли?
– Нет, – сказал он, недоумевая. – Мне кажется, наоборот. Я только что начал понимать хоть что-то. До вас я ничего не понимал.
Варя перестала хохотать, стороной посмотрела на Дмитрия Ивановича, сгребла варежкой снег с ветки и слепила снежок, очень маленький и неровный.
– То есть вы не шутите.
– Нет.
– И вот сейчас делаете мне предложение?
– Да.
– А вдруг я стерва? Или малахольная какая-нибудь?
– Какая? – переспросил Дмитрий Иванович.
– Мне кажется, ерунду придумали, – задумчиво сказала Варвара. – Так не бывает.
– Вы мне отказываете?!
Она кинула снежок в темноту, где кончался свет фонарей и колыхалась настоящая зимняя метель.
– Пойдемте лучше к нам чай пить, – сказала она странным, напряженным голосом. – Так полагается, когда делают предложение. Пить чай с родственниками.
– Значит, вы согласны?!
От бульваров до Мясницкой они шли под снегом долго и в полном молчании. Варвара в сторону новоиспеченного жениха даже ни разу не взглянула, а его, по обыкновению, одолел приступ самоедства.
…Зачем я сказал эту глупость – выходите за меня? Нет, я, кажется, как-то по-другому сказал, еще хуже, пошлее!.. Конечно, она решила, что я ненормальный старый козел, который на улице пристает к зазевавшимся девушкам. Я знаю ее всего несколько дней. Нет, я ее вовсе не знаю. Я знаком с нею несколько дней! Я поставил ее в идиотское положение. Из деликатности или из жалости она не послала меня к черту сразу и теперь вынуждена тащиться со мной пить какой-то чай, и ей, должно быть, так же неловко, как и мне, если не хуже. Я должен освободить ее от всей этой канители прямо сейчас!..
– Вот здесь, – неожиданно сказала Варвара и потянула его за рукав пальто. – Кондитерская, очень неплохая. Она тут всю жизнь, сколько себя помню. Может, имеет смысл купить торт?
– Зачем?
– Чтобы съесть, – объяснила она сердито. – Зайдем?..
Двери в магазин открывались со скрипом, в тесном тамбуре стояла лужа талой воды, и нужно было или наступать в нее, или обходить по стеночке, зато внутри оказалось тепло и вкусно пахло сдобой и свежемолотым кофе. Дмитрий Иванович никогда здесь не бывал. Деревянные витрины с полукруглыми стеклами, в которых отражался желтый свет ламп, были уставлены всевозможными тортами в кремовых завитушках и без завитушек, в лотках щедро насыпано печенье, орехи в шоколаде и конфеты в бумажках. За прилавком помещалась величественная женщина в белом халате и высокой накрахмаленной наколке. Шаховской посмотрел сначала на женщину, а потом по сторонам. Стены обшиты деревянными панелями, а потолок – чтоб рассмотреть, пришлось закинуть голову – с лепной розой посередине и люстрой на длинных цепях.
– Здравствуйте, – поздоровалась Варвара.
– «Подарочного» нет, – отозвалась продавщица. – С утра был, так к обеду весь разобрали! Может, «Ленинградский»?
Варвара подумала немного.
– Я хочу с кремом.
– Так «Сказку» возьмите! И крем вкусный, и бисквит коньяком пропитан, все как положено.
Варвара согласилась на «Сказку» и еще попросила взвесить конфет «Ананасовых» и «Суфле». Дмитрий Иванович все смотрел, не мог оторваться.
– У нас торты самые лучшие в Москве, – говорила продавщица, завязывая коробку. – Для ГУМа пекут и для нас, больше никуда не отдают, мало их. А нынешние торты разве можно есть? Несъедобные. Делать разучились, рецепты все позабыли! Сырный торт, это надо такую ерунду придумать!.. Торт! Из сыра! Какое-то месиво, а сверху три малинки и еще клубника, на четыре части разрезанная, так за эту ерунду какие деньжищи дерут!.. Ни масла настоящего, ни сливок, ничего, одна химия маргариновая. Полдня постоит, и водой отходит! Из торта вода отсекается, разве можно!.. – Она возмущенно потрясла своей наколкой и попробовала узел на прочность. – Печь не умеют, зато калории наперегонки считают! Какие такие калории? Не надо тебе калорий, не ешь торт-то! А если уж ешь, так вкусный, а не из сыра с водой!.. Конфет сколько вешать?..
Они вышли из магазина под снег – Дмитрий Иванович нес торт, а Варвара кулек с конфетами, – и она сказала:
– Так я люблю этот магазин! Всегда вкусно пахнет, и все свежее. – Ему казалось, что она говорит, просто чтобы не молчать, от растерянности. – Я первое сентября терпеть не могла, так мы из школы всегда сюда заходили и покупали самый дорогой торт, такой, знаете, с шоколадными зайцами и медведями. И это сразу все меняло. Конечно, учебный год начался, чтоб ему провалиться, но торт-то у нас есть! И большой, на несколько дней хватит. Зайца я сразу съедала, а медведя на потом оставляла.