Ли и я любим Камарг особой любовью: ведь здесь, на окраине Нима, всего в двадцати пяти минутах езды от сердца великих болот, на двадцати пяти акрах плато Гарриг раскинулась наша маленькая вотчина — Ма Мишель. Сколько незабываемых часов провели мы в этом доме, трапезничая и отдыхая, загорая и купаясь, наблюдая за похожими на предзакатные облака малиново-розовыми фламинго, переливающимися, словно опалы, щурками и лососиново-розовыми удодами. На улицах Арля мы любовались парадом камаргских gardiens[4] (местных ковбоев), гордо восседавших на своих белых лошадях вместе с разодетыми в старинные платья прекрасными дамами. По окончании торжественного выезда gardiens, уже одни, перестраивали лошадей, образуя угол, напоминавший наконечник стрелы, а в центре, стесненные лошадиным эскортом, находились черные, словно вороново крыло, быки, которых галопом гнали по улицам города в направлении арены. При этом толпа изо всех сил пыталась пробить брешь в лошадиной линии, чтобы быки разбежались, покрыв gardiens несмываемым позором. К этому времени, влекомые толпой, мы оказывались перед миниатюрной, из светло-золотистого камня, римской ареной, до отказа забитой народом, отчего она походила на причудливую корзину с шевелящимися в ней цветами. Под увертюру к опере «Кармен» ворота распахивались настежь, и из темноты, откуда в давние времена выпускали на арену диких животных и христианских мучеников, появлялся один-единственный бык — черный, сверкавший, как гагат, небольшой, мускулистый, с острыми цвета слоновой кости рогами и короткими, сильными ногами, легкими, словно у балерины. Ворота захлопывались, и он оставался стоять на арене — маленькое чернильное пятнышко на светлом песчаном полу. Бык оглядывался, фыркал, трусил вперед, потом останавливался, наклонял голову и начинал с ожесточением бить копытом. Вызов брошен. Начинается бой быков.
Предвижу, что в этот момент негодующий читатель может отбросить книгу и взяться за перо, чтобы напомнить зарвавшемуся натуралисту о жестокости боя быков. Спешу сказать в свое оправдание, что существует два вида корриды, и в той, о которой пойдет речь, быку не угрожает никакая опасность. Напротив, у него есть блестящая возможность расправиться, и подчас беспощадно, со своими извечными противниками — razateurs[5]. А уж если бык войдет во вкус борьбы, его от арены просто за уши не оттянешь, чему я сам неоднократно являлся свидетелем. Черные камаргские быки с удовольствием принимают участие в такой корриде и иногда входят в такой раж, что могут нечаянно убить партнеров.
Коррида происходит следующим образом. Перед выходом на арену к рогам быка с помощью резиновых жгутов прикручивают небольшие яркие султаны, так называемые кокарды. Цель корриды (которую уместнее было бы назвать состязанием в быстроте и ловкости) — сорвать кокарды с рогов быка за те двадцать минут, что он находится на арене. По сигналу на поле появляется группа одетых во все белое, точно теннисисты, razateurs. К правой руке у них привязаны похожие на щетки для чистки лошадей забавные приспособления, с помощью которых они пытаются срезать кокарду с бычьих рогов. За каждую кокарду назначено определенное вознаграждение. Чем дольше находится она на бычьих рогах, тем выше ее цена. Опытные razateurs, имея дело с быками-дебютантами, нарочно оттягивают процедуру снятия кокард до конца корриды. Но такая игра возможна лишь с новичками. Опытный бык непременно оставит партнера в дураках. Тогда в конце боя в честь быка-победителя исполняется знаменитый марш из оперы «Кармен», под звуки которого его торжественно уводят с арены, погружают в грузовик и отвозят на родину, в зеленые сверкающие долы и камышовые заросли Камарга. Несколько лет назад, снимая фильм о бое быков, я часто посещал такого рода зрелища и могу засвидетельствовать, что бывалые быки обожают выступать в корриде.
Выйдя на арену, бык-профессионал, точно актер на воскресном спектакле, молча оглядывает публику. Далее следует увертюра под названием «Ну, держитесь», сопровождаемая громким всхрапыванием, мотанием головой и взрыванием копытами песка. При этом бык делает вид, будто вовсе не замечает осторожно приближающихся к нему razateurs в белых костюмах. Неожиданно развернувшись и нагнув голову, бык молнией бросается на противников и начинает их преследовать. Словно подхваченные порывом ветра снежинки, они спасаются бегством и в мгновение ока перелетают через заграждение высотой в шесть футов с легкостью, которой позавидовал бы сам Нуриев. Иногда бык, чтобы доказать свою свирепость, вонзает рога в толстые доски, вдребезги разнося барьер. В редких случаях, увлекшись погоней, бык перемахивает через заграждение, и тогда зрители первых трех рядов в панике разбегаются, возвращаясь на места после того, как быка вновь загонят на арену. Часто бык после звонка, возвещавшего о конце двадцатиминутных состязаний, ни под каким видом не желает уходить с арены и его приходится выдворять с помощью вожака стада с колокольчиком на шее. Никогда не забуду, как однажды вожак, посланный за собратом, так увлекся, что вместо того чтобы вывести упрямца с арены, сам бросился преследовать razateurs. Потребовалось вмешательство третьего быка, прежде чем был восстановлен порядок. Путешествие в Камарг не может считаться удачным, если вам не удалось побывать хотя бы на одном из этих потешных спектаклей. Многие быки снискали себе на этом поприще такую популярность, что публика приезжает издалека, чтобы посмотреть на своих любимцев, чья спортивная карьера волнует истинного провансальца ничуть не меньше, чем болельщиков судьба иного знаменитого футболиста или чемпиона по боксу либо борьбе.
Поскольку наш дом все еще ремонтировали, нам пришлось снять номер в прелестном загородном отеле на окраине Арля, с красивым тенистым садом, в котором было удобно отдыхать и обсуждать сценарий. Всего несколько минут езды — вы в самом центре Камарга. Погода была прекрасной, что совершенно неудивительно для юга Франции, и наш режиссер пребывал в отличном настроении. Вначале мы решили посетить сооруженные в заповеднике многочисленные укрытия, откуда было удобно снимать места массового сосредоточения водоплавающей птицы — одни сооружали здесь гнезда, другие находились «проездом».
Нашим проводником оказался некто Боб Бриттан, невысокий худощавый человек, похожий на озорного уличного мальчишку; он проработал в Камарге несколько лет и знал его как свои пять пальцев. Мы, не сговариваясь, окрестили его Британникусом — это прозвище очень к нему шло.
Колоссальные скопления наземных и водоплавающих птиц впечатляли по-своему ничуть не меньше, чем птичьи базары на Шетлендских островах. Необозримая, сияющая водная гладь и ярко-зеленые просторы болот, сплошь покрытых шевелящимся птичьим ковром, — поразительное зрелище. Тучи зеленоголовых селезней и рыжеголовых свиязей, аккуратные зеленоглазые чирки, утки-пеганки в карнавальном черно-зелено-каштановом оперении, красноголовые нырки плавали или садились на воду, перелетая с одного конца болота на другое. На мелководье охотились аисты. Время от времени то одна, то другая парочка поворачивалась друг к другу, закидывала назад головы и начинала щелкать красными клювами, издавая звуки, напоминавшие ружейную перестрелку лилипутской армии. Процеживая богатый планктоном ил лопатообразными, похожими на деформированные ракетки для пинг-понга клювами, степенно вышагивали белоснежные колпицы. Словно гигантские розовые лепестки, неподалеку бродили фламинго, издавая неприятные хрюкающие звуки, так не сочетавшиеся с их изысканной внешностью. Попадались желтые цапли светло-карамельного цвета, с черно-голубыми клювами и ярко-розовыми (в брачный сезон) ногами. Неброско одетые выпи, похожие на мрачных управляющих банков, обнаруживших превышение кредита, соседствовали в камышовых зарослях с разбойничьего вида кваквами с зоркими красными глазами, черными спинами и черными шапочками на головах, украшенными забавными белыми свисающими хохолками. Рядом расположились рыжие цапли с извивающимися змееподобными телами и длинными, каштанового цвета шеями; их резкие крики напоминали выступления рок-группы «Юрайя Хип». Попадались и другие виды болотных птиц: смешно ковылявшие в тине кулики, напоминающие впервые надевших высокие каблуки школьниц; травники и улиты большие; чернокрылые ходулочники с растущими как у очаровательных длинноногих американок, словно из подмышек, ногами. И наконец эталон красоты — шилоклювка, грациозно скользящая на своих иссиня-черных ногах, в черно-белом одеянии, созданном, несомненно, одним из фешенебельных парижских домов моделей, с аристократически загнутым кверху кончиком носа, который она изредка окунает в воду и изящно раскачивает из стороны в сторону наподобие метронома. По краям болот из вырытых в земле гнезд выпархивали отливающие на солнце сине-зеленым щурки; а среди стоявших группами, словно сбившиеся в кучу мохнатые зеленые зонты, сосен гнездились подобные сияющим звездам на изумрудном небосклоне египетские цапли.
Вокруг кипела такая бурная жизнь, что мы растерялись, не зная, с чего начать. Легкие заигрывания и серьезные ухаживания; добывание корма и ссоры, доходящие до драк; полеты в поднебесье и приводнения в тучах брызг. Даже находясь в засаде, вы постоянно отвлекались — то паук-волк с похожими на драгоценные камни глазами заманивал в свои сети поденку, то куколка превращалась в бабочку. В камышовых зарослях, со всех сторон обступавших укрытие и заполонивших дренажные рвы, обосновались блестящие, словно покрытые эмалью, упитанные цветастые лягушки, за которыми охотились змеи. На каждом из узких, мечеподобных листьев тростника маленькими черными печатками проступали очертания древесных лягушек. Стоило осторожно перевернуть лист — и прямо перед вами, плотно приклеившись к нижней его стороне, сидел изумрудно-зеленый, влажный и липкий, как конфетка, крошечный пучеглазый лягушонок.
Трудности съемок заключались в том, что сценарий по ходу дела приходилось постоянно перекраивать. Например, я хотел показать бобров, обитающих, по весьма распространенному мнению, лишь в Канаде, а в Европе совсем не встречающихся. Но ограниченность съемочного времени не позволила нам этого сделать. Пришлось заменить бобров более доступными нутриями.