В лифте поднимался вместе с каким-то мужиком. Мужик смотрел на зеленую стенку лифта, а я – на него, и думал: как это странно, что с соседом Лидии Палны я уже даже за грибами ездил, и крышу ему чинил, и самогон пил, а тут я своих соседей совсем не знаю. Мелькают какие-то лица в подъезде, что мне их разглядывать. Я узнаю их только по собакам, потому что, если сталкиваюсь в дверях или в лифте с человеком, который идет выгуливать собаку, я рассматриваю, конечно, собаку, а не человека. Собаки как-то разнообразнее, чем люди, и реагируют спокойно, когда ты их разглядываешь. На человека, даже на собственного соседа, так смотреть не станешь. А потом, встречая на улице знакомую собачью морду, понимаю: это соседи, и здороваюсь. Однажды в лифте я ехал с девушкой, которая держала на руках лопоухую голую кошку, совсем без шерсти. Я спросил:
– Можно ее потрогать?
Девушка сказала: да, и начала рассказывать про эту породу. Голая кошачья кожа была очень теплой, бархатной. Я погладил ее, двери лифта открылись, и я вышел, а девушка все продолжала быстро-быстро говорить мне об этой своей кошке, хотя я уже стоял в коридоре. Двери лифта закрылись, и я подумал, что надо было мне, наверное, с этой девушкой познакомиться, она показалась мне очень одинокой. Может, у нее, как у кошки, тоже была теплая и бархатная кожа. Эту девушку я больше никогда не видел. Ситуации в лифте – они все-таки особенные, тут надо быстро соображать и ничего не откладывать на потом.
Мужик, который ехал теперь со мной в лифте, был без собаки и тем более без кошки и вполне мог оказаться Витюшиным приспешником, но не оказался, потому что вышел на два этажа ниже моей квартиры. Так что никаких быстрых реакций, кроме как поздороваться, от меня не потребовалось.
Поворачивая ключ в дверях, я представил себе мельком, что моя ипотечная однушка вся перевернута вверх дном. И капитан Волков, которого я, конечно, сразу вызову, спросит серьезно и озабоченно:
– Что они так старательно искали у вас, Антон? Что может быть такого в вашей жизни, что привлекло бы внимание человека такого уровня, как Виктор Парщиков – хозяина банков, и прочая, и прочая? Что у вас есть, кроме бизнеса в кредит и квартиры в ипотеку?
– Ха! – скажу я капитану полиции. – У меня есть праздник! Я дарю людям радость жизни, и деньги здесь совершенно ни при чем!
Капитан – немолодой, с седыми усами и добрыми морщинками вокруг глаз – сразу проникнется, покивает и тепло пожмет мне руку на прощание.
Да нет, конечно, все в квартире оставалось так, как и было. Даже грязная тарелка в мойке, даже соскользнувшее на пол полотенце в ванной. Мобильный еле держался на одном проценте зарядки и показывал кучу непринятых. Я дал ему подкормиться несколько минут, сварил пока себе кофе, вытащил из холодильника кусок сыра и стал смотреть, кто мне звонил. Раз сто позвонили Верочка и Светлана. Светлана написала еще три сообщения: «Антон, в магазине выбита витрина. Вызываем полицию. Ждем вас», потом «Не волнуйтесь, украдено по мелочи только из витрины. У вас все в порядке?» и последнее «Антон, позвоните срочно Илларионову». Илларионов тоже позвонил раза четыре. Еще два звонка с незнакомого номера. Я достал бумаги, которые дала мне Верочка, сравнил – да, это был номер капитана Волкова. Пару раз позвонил Серега.
Потом я поговорил по телефону с родителями. Послушал про соседей, огурцы и папину язву. Рассказал, что у меня все хорошо.
Потом достал из кармана бумажку, на которой Мидия написала мне свой телефон, и набрал номер. Почему-то волновался. Длинные гудки. Подождал немного, допил кофе, снова позвонил, и опять никакого ответа. Блин, почему я у Миши номер телефона не взял, сейчас бы набрал его, и он сказал бы мне: да, видел, что Лидия приехала, вон она копается на клумбах своих. И все, я мог бы спокойно заниматься своими делами. Позвонил бы этому капитану, узнал бы, что и как. Илларионову бы позвонил, послушал бы, как он орет. Он, вообще, нормальный мужик, но заводится с пол-оборота. Но как-то мне было не до всех этих звонков, пока я не поговорил с Мидией.
И тут я вспомнил, что у меня есть еще ее городской адрес. И решил, что поеду. Не знаю, может, просто хотелось сесть за руль. Спустился во двор. Кошка с машины уже ушла, оставив на капоте маленькие противные следы грязных лапок, и я подумал, что ее могли спугнуть Витюшины приспешники. Они увидели, что я вернулся, и установили под днищем машины взрывное устройство. И как только я поверну ключ в замке зажигания, раздастся взрыв. Кузов машины разорвет на металлические ошметки, в небо поднимется облако огня и дыма. В окна повысовываются любопытные лица, завоют сиренами испуганные автомобили. Я все это так себе представил, что, когда поворачивал ключ зажигания, реально трусил. Ну, не то чтобы трусил, но мандражировал. Все, конечно, обошлось, и я разозлился на себя. Ну не дурак ли?
Лидия Павловна жила в хрущевской пятиэтажке недалеко от нашей школы. Я поднялся на второй этаж, долго звонил в дверь. Потом опять набрал ее номер. Длинные гудки. Опять зачем-то позвонил в дверь, хотя было понятно, что в квартире никого нет. По лестнице мимо шла какая-то тетка, несла пакет с помидорами.
– Там нет никого, – сказала она мне.
– Я вижу, – говорю.
– А вы точно к Скороходовой? Не перепутали квартиру?
– Не перепутал, я к Лидии Павловне.
– Я почему спрашиваю: она ведь все лето на даче.
– Да, я знаю, но вчера она приехала в город. И мы должны были встретиться, – сказал я, глядя на красные помидоры в ее пакете.
– Не было ее вчера, – убежденно сказала тетка с тревожно-красными помидорами. – Она, когда с дачи приезжает, обязательно ко мне заходит. Всегда. Я, пока Лидии дома нет, беру ее почту. А она, когда приезжает, сразу за ней заходит.
– А может, в этот раз просто забыла и не зашла, – возразил я.
– Нет, она бы зашла, – сказала тетка и пошла по лестнице наверх.
Я снова набрал номер Лидии Палны, и на этот раз телефон оказался выключен.
Вечером
Я припарковался напротив входа на противоположной стороне улицы, вышел из машины и стоял теперь, разглядывая здание банка. Бетонная коробка, увешанная рекламой их собственных услуг, лицами улыбающихся девушек в белых рубашечках с бланками в руках. Добрые надежные лица – такая ясноглазая не обманет. Ни одна из улыбающихся девушек не была похожа на невесту Витюши.
Я стоял и обдумывал, как расспросить Серегу так, чтобы он рассказал мне спокойно, без истерик и домыслов, все, что случилось после того, как я уехал, и тут заметил, что за стеклянными дверями банка началась какая-то движуха: кто-то пробежал, потом вышли два амбала и остановились, придерживая двери. А потом я увидел, как через банковский зал по блестящему полу мимо стеклянных стоек идет к выходу Витюша. Даже глазам своим не поверил. Это точно был он: я хоть и видел их генерального в тот вечер всего пару минут, но внешность у него такая, что не спутаешь. Слишком высокий, худощавый, рыжий, холеный, сегодня в спортивном клетчатом пиджаке и узких брюках. Но главная прелесть Витюши была в другом: от него даже на другую сторону улицы, даже туда, где я стоял, добивало запахом денег. Реального бабла: зеленых долларов, пестреньких евро, ну, может, с ноткой красненьких отечественных пятихаток, мельче которых, он, думаю, и в руках-то никогда не держал. Остановился у дверей, что-то втирает какому-то мужику в спортивной куртке.
Глупо, но я, наверное, немного испугался. Или растерялся. Все эти дни думал об их генеральном, представлял себе, что он, может быть, ищет меня, хочет избить или разорить. И вдруг вот он – стоит себе на противоположной стороне улицы, подходи да спрашивай: а вы меня случайно не искали, Виктор как-там-вас по богатому батюшке? Так вот он я, стою перед вами, никуда не прячусь. Давайте поговорим про вашу невесту и про потерянные документы. Только вы и я, и не надо втягивать в эту историю ни вашего сотрудника Сергея Минченко, ни уж тем более нашу школьную учительницу. Уж она-то тут совсем ни при чем.
А к банковским дверям уже подкатывает крутая тачка, стоимостью с десяток садовых участочков моей Лидь Палны. И Витюша сейчас должен сесть в нее и уехать.
И тогда я резко, чтобы не передумать, рванул на другую сторону улицы.
Витюшин амбал моментально принял меня и положил мордой в асфальт. Он действовал как натасканная собака, которая если видит, что человек делает быстрое движение в сторону хозяина, то сразу хватает. Это произошло так неожиданно, что мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, почему у меня перед глазами вдруг появился асфальт и почему не получается пошевелить руками. Но потом, почти сразу, я все-таки вывернул голову вбок, чтобы видеть хоть что-то, и закричал:
– Эй вы! Виктор как там вас по отчеству! Парщиков! Это я, Антон Скворцов!
Амбал сильнее прижал меня к асфальту, и какое-то время вокруг было тихо. Потом я из этого скрученного положения увидел, что ко мне подошли дорогие замшевые ботинки, такие чистые, как стоят только на витринах в обувных магазинах. Кто-то наверху этих ботинок спросил:
– Это откуда?
– Подскочил сзади, Виктор Николаич, – сказал надо мной амбал так спокойно, как будто говорил о пролетевшей мимо бабочке, которую он прикрыл сачком. У него даже дыхание не сбилось, а я пыхтел, как раненый бегемот, во всяком случае, не тише. И пополам с этим пыхтением я снова крикнул:
– Это я, Антон Скворцов.
– Антон Скворцов, – также спокойно повторил амбал, и я подумал, что он, наверное, пожал плечами. А может, наоборот, многозначительно поднял брови. Типа: тот самый Скворцов. И сейчас Витюша сделает ему глазами знак, амбал накинет мне на голову темный мешок и потащит на задний двор банка. Заставит встать на колени, приставит ко лбу пистолет и скажет: «Любого, кто лапает невесту моего начальника, ждет неминуемая смерть!» И спустит курок. Голова мотнется назад, и я стану медленно заваливаться набок. И когда я наконец упаду, он пнет мое бездыханное тело, и оно скатится в канаву, к другим несчастным, попавшимся на удочку этой Витюшиной русалки. Я зажмурился, а Витюша спросил: