Он делал все возможное, чтобы сознание оставалось чистым и спокойным — насколько это возможно. Например, сконцентрироваться на механическом движении рук. Обратный путь, казалось, занимал намного больше времени, чем путешествие внутрь кометы. Впереди суетливо, с какой-то брезгливой осторожностью, семенил Производитель Работ, его широко расставленные нижние конечности перегораживали все пространство туннеля. Настроение робота было невозможно прочитать, но у Клавейна создалось впечатление, что робот очень рад избавиться от посетителей. Этого слугу запрограммировали на то, чтобы обеспечивать максимальную эффективность работ, но его недовольство при появлении посетителей было просто неподражаемым. Клайвену доводилось иметь дело с роботами-слугами всевозможных модификаций. У всех в программу было заложено некое подобие характера. Но ни один не демонстрировал столь искреннего неприятия человеческой компании.
На полпути к выходу Клавейн неожиданно остановился.
«Одну секунду!»
(Что случилось?)
«Не знаю. Скафандр указывает на небольшую утечку атмосферы в районе перчатки. Наверно, я задел стену и порезал ткань».
(Это невозможно, Клавейн. Стена сделана из кометного льда средней плотности. Ты бы еще сказал, что порезался дымом!)
Клавейн кивнул.
«Считайте, что я порезался дымом. Скорее всего, там был какой-то маленький острый обломок».
Он повернулся и поднял руку. На тыльной стороне перчатки действительно мигало розовое пятно в виде прицела, указывая основной район утечки.
(Он прав, Скейд), — отозвался Ремонтуа.
(Ничего страшного. Вернемся на корвет и починим.)
«У меня пальцы мерзнут. Скейд, мне уже довелось потерять руку. И я не хочу, чтобы это произошло еще раз».
Клавейн услышал, как она фыркнула — этот странный звук прекрасно выражал нетерпение.
(Тогда заделай дырку!)
Вытащив из поясника спрей, он уменьшил диаметр отверстия до минимума и ткнул носиком в центр розового пятна. Тонким червячком выползая из отверстия, серая клейкая масса скрепляла ткань и мгновенно застывала. Клавейн выписывал на ладони миниатюрные синусоиды, сначала горизонтальные, потом вертикальные, пока не измазал всю перчатку.
Рука действительно успела замерзнуть. И нещадно болела, с тех пор как он проткнул перчатку лезвием пьезо-ножа, причем не снимая его с пояса — одним быстрым движением: одна рука скользит поперек острия, а вторая наклоняет нож. Учитывая обстоятельства, Клавейн неплохо справился, рана могла оказаться более серьезной.
Наконец тюбик можно было убрать. В шлеме все еще звучал слабый предупреждающий писк, а на перчатке мерцало розовое пятно, но ощущение холода понемногу проходило. Небольшая утечка уже не могла вызвать каких-то проблем.
(Все?)
«Думаю, клея достаточно. Когда будем на корвете, проверю более тщательно».
К облегчению Клавейна, инцидент был исчерпан. Слуга засеменил дальше, люди последовали за ним. Наконец туннель вышел на поверхность. Оказавшись снаружи, Клавейн пережил обычный приступ головокружения. Гравитация кометы была настолько слабой, что едва ощущалась, и по малейшему поводу воображение рисовало человеческую фигуру, которая висит вниз головой над бездонной пропастью, приклеенная подошвами к угольно-черному льду. Впрочем, это ощущение продлилось недолго и снова сменилось уверенностью и спокойствием. Производитель Работ протолкнул себя в отверстие и исчез в недрах туннеля.
Скейд, Ремонтуа и Клавейн быстро направлялись к корвету, который поджидал их — черный клиновидный провал в россыпи звезд.
(Клавейн?)
«Да, Скейд?»
(Не возражаешь, если я задам тебе вопрос? Производитель Работ сообщил, что ты сомневался… Это правда, или робот просто запутался в твоих вековых воспоминаниях?)
«Понятия не имею».
(Теперь ты понял, что вернуть оружие необходимо? Я имею в виду — принял?)
«Здесь нет ничего неясного. Эти орудия нам нужны».
(Я чувствую, что ты честен. И что ты все понял, не так ли?)
«Думаю, да. То, что ты показала мне, многое объясняет».
Клавейн шел в десяти-двенадцати метров перед Скейд и Ремонтуа — с максимальной быстротой, на какую мог осмелиться, пока не поравнялся с ближайшим тросом, удерживающим корвет. И тут, совершенно неожиданно, остановился и схватился одной рукой за трос. Этого движения было достаточно, чтобы Скейд и Ремонтуа застыли на месте.
(Клавейн…)
Клавейн отстегнул пьезо-нож от пояса и вонзил его в пластиковую мембрану. Установив максимальную длину и минимальную толщину лезвия, он резал эпоксидное покрытие, пятясь по невидимому радиусу. Метр, два… Лезвие вспарывало упругую пленку почти без усилий. Чтобы якоря по-прежнему могли удержать корабль, разрез не должен был превышать четырех метров.
Это определялось только опытным путем, но омерзительное чувство в животе подсказало Клавейну, что пора остановиться. Лоскут за надрезом тут же начал отгибаться. Эластичная пленка сокращалась, увеличивая прорезь. Четыре метра, шесть, десять… Разрез раскрывался во всех направлениях. Фигуры Скейд и Ремонтуа, которые стояли на другом краю пропасти, начали сами собой отодвигаться назад.
Все это заняло одну или две секунды. Однако для Скейд этих секунд было более чем достаточно, чтобы понять намерение Клавейна.
Через одну или две секунды после того, как нож вонзился в мембрану, Объединившаяся мертвой хваткой впилась в его сознание. До сих пор Клавейн даже не подозревал о подлинной мощи Скейд. Сейчас она действовала в полную силу, плюнув на вопросы секретности и безопасности. Он уловил алгоритмы поиска и уничтожения, которые пролетели сквозь вакуум, подобно радиоволнам, проникли в его череп и понеслись по уровням сознания, исследуя и проверяя основные и побочные связи. Скейд искала способ парализовать его, лишить сознания или убить. Будь на месте Клавейна любой другой из Объединившихся, ей хватило бы микросекунд — отдать его имплантатам приказ на самоуничтожение, слившись в едином всплеске жара и давления, что означало немедленную смерть. Вместо этого у Клавейна возникло ощущение, словно ему в голову одним жестоким, точно рассчитанным ударом всадили железный кол.
Он потерял сознание — не больше чем на пару секунды, но первым ощущением по прошествии этих секунд была тотальная потерянность. Клавейн не мог вспомнить, где он находится и что делает. Все, что осталось — сухой приказ, записанный в его крови бурлящим адреналином. Причина этого состояния оставалась непонятной, но само чувство было знакомо. Древний животный страх. Надо бежать, спасаться, его жизнь под угрозой. Одна рука сжимала туго натянутый металлический трос, за счет чего тело сохраняло вертикальное положение. Клавейн поднял глаза и увидел корвет, висящий прямо над головой. Судя по всему, бежать необходимо именно туда.
Клавейн полез по тросу к кораблю. В сознании начали проступать воспоминания: он затеял нечто важное, и это необходимо осуществить во что бы то ни стало. Затем последовала новая вспышка боли, и Клавейн снова провалился в бессознательное состояние.
Он очнулся и понял, что двигается вниз — не «падает», это было бы слишком сильно сказано, — к какой-то упругой мембране. И снова почувствовал настоятельную необходимость что-то сделать, хотя слабо понимал, где и почему оказался. Над головой висел корабль — Клавейн помнил это с прошлого раза. Значит, он полез по тросу, чтобы добраться до корабля — дюйм за дюймом. Или ему надо было спуститься вниз, чтобы спастись от чего-то, находящегося на борту?
Он поглядел вниз и увидел две фигуры, стоящие на упругой поверхности. Они махали, подзывая его.
(Клавейн…)
Голос — женский, возникший у него в голове — звучал властно, но это было не единственным: в нем проскальзывали нотки сожаления, какое испытывает наставница к талантливому ученику, которому удалось ее превзойти. И огорчения. Но почему? От того, что Клавейн совершил ошибку? Или от того, что он почти добился успеха?
Он не знал. Он чувствовал: если была бы возможность все обдумать, одна-единственная минута спокойствия и одиночества, он собрал бы все кусочки головоломки. Ведь он же должен знать, что это такое. Что это за комната, полная темноты и зловещих теней.
Все, что нужно — покой и спокойствие.
В голове звучал слабый звенящий сигнал тревоги. Клавейн вспомнил. «Давление падает». Он оглядел свой скафандр, пытаясь найти розовое пульсирующее пятнышко. Вот и оно: на тыльной стороне перчатки, на руке, сжимающей нож. Клавейн прикрепил оружие на пояс, и рука сама полезла в поясник. Там спрей. Стоп: он уже пользовался спреем. А на фоне розового пятна затейливо змеилась нитка затвердевшего клея. Неподвижный серый червячок, изогнувшийся в строчку рунической вязи.
Клавейн повертел ладонью, разглядывая перчатку под разным углом, и наконец прочел надпись. Червячок образовывал слово «КОРВЕТ».
Это был его почерк.
Фигуры уже обошли оконечность пропасти, похожей на резаную рану во льду, и двигались в его направлении — так быстро, как только могли. Клавейн прикинул, сколько им потребуется, чтобы добраться до места крепления якорей. Около минуты. Примерно столько же ему нужно, чтобы подняться по тросу. Может быть, прыгнуть, уповая на точность расчета, которая не позволит пролететь мимо корабля? Однако из глубин сознания уже всплывала мысль: липкая мембрана не позволит оторваться от поверхности. Значит, остается только ползти по металлическому тросу, несмотря на боль в голове и постоянную угрозу потери сознания.
Он снова провалился в темноту, но в этот раз отключка продолжалась куда меньше. Клавейн посмотрел на перчатку, на две фигуры, которые двигались к нему, и решил, что стоит попытаться достичь судна. Он коснулся люка как раз в тот момент, когда первая из фигур, с гребнем на шлеме, приблизилась к месту крепления якоря.
Теперь восприятие представляло поверхность кометы вертикальной стеной, а тросы — горизонтальными линиями. Преследователи походили на мух, сидящих на черной бархатистой ткани, и становились на четвереньки, чтобы забраться на «мост», по которому он только что прошел. Он вошел в отверстие и включил контроллер давления. Внешний люк начал бесшумно закрываться, в шлюзе ворвался мощный поток воздуха. Боль в голове мгновенно утихла, и дышать стало легче.