С тех пор прогресс продолжался, но уже не столь резво. Время от времени корабль снова замыкался в себе, тогда роботы следовали его примеру и отказывались помогать. Первый раз это произошло после того, как она поговорила с Капитаном слишком свободно, пытаясь вызвать его на диалог с помощью психологических уловок. Вольева с сожалением признавала, что никогда не была сильна в психологии. Одной из ее самых серьезных ошибок стали эксперименты с артиллеристом Нагорным, в результате которых он свихнулся. Если бы этого не произошло, то не возникло бы необходимости вербовать Хоури, и все могло бы быть иначе…
Через какое-то время жизнь на борту снова приходила в относительную норму, и роботы снова начинали помогать Вольевой. После первого инцидента она стала внимательно следить за тем, что делала и говорила. По несколько недель со стороны Вольевой не возникало никаких явных попыток пообщаться. Потом она неизменно начинала снова — и снова медленно, но верно доводила дело до приступа кататонии. Но упорно проходила этот цикл снова и снова. Ее не покидало ощущение: после каждого провала следует еле заметный, но очень важный прогресс.
Последний провал случился через шесть недель после визита Хоури, состояние ступора длилось около восьми недель. С тех пор прошло еще десять недель мирных отношений, и сейчас Вольева снова была готова рискнуть.
— Капитан… послушай. Я неоднократно пыталась докричаться до тебя. Думаю, пару раз у меня даже получилось, и ты осознавал сказанное мной. Ты просто был не готов отвечать. Честное слово, я понимаю. Но сейчас мне нужно тебе кое-что объяснить. Насчет внешнего мира, насчет того, что происходит в системе.
Триумвир стояла в огромной сфере корабельного мостика и говорила чуть громче, чем это необходимо для нормального общения. В принципе, Илиа могла произносить свою речь в любом секторе корабля и не сомневаться, что ее услышат. Но здесь, в помещении, которое когда-то было командным центром звездолета, этот спич звучал не так абсурдно. К тому же акустика сферы придавала голосу приятную глубину. Вольева даже жестикулировала сигаретным окурком, словно выступала на сцене.
— Возможно, тебе уже все известно. Я знаю, у тебя есть синаптическая связь с внешними сенсорами и камерами наблюдения. Но я понятия не имею, как ты интерпретируешь эту информацию. В конце концов, ты с этим не родился. Наверное, это странно, даже для тебя — воспринимать Вселенную глазами и ушами здоровенной четырехкилометровой посудины. Но ты всегда чертовски хорошо умел приспосабливаться. Полагаю, ты в конце концов привыкнешь.
Никакого ответа. Но непохоже, что корабль впал в ступор. Если верить контрольному браслету, работа слуг по всему кораблю продолжается в нормальном режиме.
— Но, по-моему, ты ничего не знаешь о тех машинах, про которые мы говорили с Хоури, когда были здесь последний раз — ты, наверно, слышал краем уха. Спрашиваешь, что за машины? Их сделали не люди, это точно. Мы не знаем, откуда они прибыли. И они уже здесь, в системе Дельта Павлина. Это все, что нам известно. Нам кажется, это Силвест… помнишь его? Должно быть, он случайно вызвал их сюда, когда проник в артефакт Гадеса.
Конечно, он помнит Силвеста, если вообще может что-либо помнить из прошлой жизни. Они доставили Силвеста на борт, чтобы вылечить Капитана. Но Силвест сыграл на их потребностях, его интересовал только Гадес.
— Разумеется, — продолжала Вольева, — это только догадки, но они недалеки от реальности. Хоури знает об этих машинах очень много, куда больше меня. Но она узнала о них таким способом, что ей будет непросто рассказать, что именно она знает. Во многом мы все еще блуждаем впотьмах.
Она рассказала Капитану о том, что происходило на данный момент, потом снова запустила запись на дисплейной сфере мостика. Она показала, как полчища Подавляющих начали переработку трех лун, добывая из их сердцевины нужные им элементы.
— Впечатляет, правда? Но пока они не делают ничего такого, чего не можем мы. И моему сердцу незачем уходить в пятки и там дрожать. Пока — нет. Что меня беспокоит, так это их следующий шаг.
«Горнодобывающие операции» прекратились две недели назад, совершенно неожиданно и беспричинно. Искусственные вулканы, установленные по экватору каждой из трех лун, разом перестали извергать породу. Остались лишь последние тонны измельченного материала, которые все еще кружились на орбите.
По подсчетам Вольевой, на тот момент по крайней мере половина массы каждого из спутников была выброшена в космос. Луны превратились в полупустые оболочки. Это было захватывающее зрелище — когда они сжались, как только работы завершились, и превратились в компактные оранжевые мячики из радиоактивного шлака. Некоторые машины отделились от поверхности, но многие, казалось, выработали свой ресурс и не подлежали восстановлению. Эта картина опустошения напугала Вольеву. Похоже, размеры затрат в первичном цикле обработки Подавляющих не волновали — цель оправдывала средства.
Однако миллионы более мелких машин все еще кружили около лун. Остатки колец обладали собственным тяготением. Машинам приходилось непрерывно «собирать» их, как отару овец, заставляя двигаться по ровным «дорожкам». Разнообразные устройства плавали среди них, поглощая и извергая материю. Вольева обнаружила мощные вспышки экзотического радиоактивного излучения в зонах их деятельности. Машины запустили какой-то жуткий алхимический процесс. Сырая руда, добытая из лун, превращалась в элементы и соединения, которые просто не существовали в природе.
Но еще до того, как «вулканы» прекратили выброс руды, начался новый процесс. Потоки материи покидали орбиту вокруг остатков малых планет. Крупицы переработанного материала образовывали длинные языки, которые вскоре достигли длины в несколько светосекунд. Очевидно, машины-«пастухи» придали им достаточное ускорение, чтобы преодолеть притяжение лун-прародителей. И теперь языки материи вытянулись вдоль гелиоцентрической орбиты, по мягкой параболе, лежащей в плоскости эклиптики, и продолжали растягиваться — уже до нескольких световых часов. Вольева экстраполировала все три параболы и обнаружила точку пространства, в которой они сойдутся.
Сейчас в этой точке ничего не было. Но в момент встречи потоков туда прибудет еще одно действующее лицо — самый крупный в системе газовый гигант. Вольева склонялась к мысли, что это совпадение не случайно.
— Вот что я думаю, — сказала она, обращаясь к Капитану. — То, что мы наблюдали — это добыча сырья. Сейчас его направляют туда, где начнется настоящая работа. Они что-то творили на Рухе[29], что именно — я не знаю. Но можно не сомневаться — это часть их плана.
На проекционной сфере появилась сводка данных по газовому гиганту. В центре висела схема Руха в разрезе, похожая на половинку яблока, демонстрируя все слои и оболочки с соответствующими пояснениями — экскурс в неизведанные глубины, мир сверхъестественных химических процессов и запредельного давления. Газы, обладающие меньшей плотностью и температурой, окутывали океан чистого жидкого водорода. Еще ниже — при одной мысли об этом у Вольевой начиналась мигрень — находился еще один океан водорода, на этот раз сжатого до состояния металла. Илиа слегка недолюбливала планеты как таковые, а газовые гиганты вообще считала оскорбительным намеком на ничтожный рост и хрупкость людей. В этом отношении они были немногим лучше звезд.
Но Рух ничем среди прочих планет этого класса не выделялся. Он обзавелся стандартным семейством лун, большинство которых были ледяными шарами, затянутыми его притяжением. Ионы, срываясь с поверхности его горячих спутников, окружили планету огромными тороидальными поясами плазмы, которые сохраняли идеальную форму благодаря могучей магнитосфере гиганта. Но крупных каменных лун у Руха не было — вероятно, именно поэтому машины проводили подготовительные работы в другом месте. Кроме того, Рух окружала система колец с некоторыми интересными резонансными структурами, наподобие велосипедных спиц и странных маленьких узелков. Так или иначе, ничего нового для себя Вольева не увидела.
Что нужно Подавляющим? Что начнется, когда потоки материи достигнут Руха?
— Ты понимаешь мои опасения, Капитан. Я уверена, что понимаешь. Что бы ни задумали эти машины, нам это не понравится. Это орудия уничтожения видов. Вопрос в том, сможем ли мы что-нибудь с этим сделать?
Вольева умолкла и закурила. Пока никаких предвестников кататонии не появилось, и это хороший знак. По крайней мере, Капитан готов обсуждать события, происходящие в мире. С другой стороны, она еще не касалась тем, которые обычно вгоняли его в ступор.
Ладно, это единственный шанс. Сейчас или никогда.
— Я думаю, мы можем кое-что сделать, Капитан. Пусть не уничтожить машины, но хотя бы вставить им в колеса большой гаечный ключ, — она покосилась на свой браслет и отметила, что пока на корабле не происходит ничего необычного. — Как ты понимаешь, речь идет о вооруженном ударе. Не думаю, что можно использовать веские аргументы против силы, которая разрушила три наши планеты, даже разрешения не спросив.
Что-то произошло, подумала она. Дрожь прокатилась откуда-то из глубины корабля. Такое случалось и прежде и что-то означало — но что именно? Несомненно, разум, который управлял кораблем, избрал такой способ общения, но не обязательно то, на что рассчитывала Вольева. Скорее выражение недовольства — вроде ворчания собаки, которая не желает, чтобы ее беспокоили.
— Капитан… Я понимаю, это трудно. Клянусь тебе, понимаю. Но нам надо что-то делать, и чем скорее, тем лучше. Мы можем воспользоваться орудиями из Тайника — по-моему, это единственно возможный выбор. Осталось тридцать три, а если удастся вернуть те шесть, которыми я обстреляла Гадес — тридцать девять… Думаю, и тридцати трех будет достаточно, если использовать их быстро и точно.
Дрожь усилилась, затем стихла. Это начинает действовать на нервы, подумала Вольева. Но Капитан все еще слушал.