— Если мне не изменяет память, вы говорили что-то насчет нескольких лет?
Вуалюмье улыбнулась.
— Это было небольшое преувеличение. Для пользы дела.
Позже, в ходе «шатания по кораблю», как выразился про себя Овод, Вуалюмье и Ирина продемонстрировали ему ангар — необъятную пещеру, битком набитую всевозможными посудинами для полетов внутри системы. Трансатмосферные и межкорабельные шаттлы стояли на стыковочных стендах, похожие на гладкокожих акул или толстых колючих золотых рыбок. Большинство из них были слишком малы, чтобы использовать их для массовой эвакуации, но Овод не мог отрицать: зрелище впечатляло.
Ему выдали скафандр и ранец с портативными двигателями. Овод должен был полюбоваться теми шаттлами, которые будут доставлять жителей Ресургема на борт «Ностальгии по Бесконечности». Овод сам поставил такое условие: малейшие подозрения, что какой-нибудь из шаттлов — муляж, — и он отказывается от этой затеи. Но это огромное помещение и неопровержимый факт существования внутрисистемных кораблей… Все это должно было рассеять любые сомнения — по крайней мере, насчет реальности «Ностальгии».
Но… одно «но» все-таки оставалось. Да, он собственными глазами видел корабль, ходил по нему, ощущал явную разницу между его искусственной центробежной гравитацией и тяготением Ресургема, к которому успел привыкнуть за свою взрослую жизнь. Звездолет не мог быть подделкой. Ангар и шаттлы, которые в нем находились, тоже крайне трудно подделать. Но сама угроза? Вот в чем загвоздка. Они показали ему много, но не достаточно. Информацию о катастрофе, нависшей над Ресургемом, он получал явно не из первых рук. Создать такой голофильм легче легкого.
Он не сможет до конца поверить в реальность этой угрозы, пока не убедится в этом сам. Даже если по его просьбе женщины покажут ему что-нибудь еще. Даже если выведут его пределы корабля, поставят к телескопу и предоставят возможность разглядывать поверхность газового гиганта. Это тоже не помешает им сфабриковать фальшивую картинку. Даже если ему предложат полюбоваться на Рух невооруженным взглядом, укажут на какое-нибудь пятно на освещенной части планеты и скажут, что это признак деятельности машин. Он не поверит.
Он не из тех, кто легко принимает слова на веру.
— Ну как, Овод? — спросила Вуалюмье, помогая ему выбраться из скафандра. — Этого достаточно? Теперь ты видишь, что мы тебя не обманывали? Чем быстрее ты вернешься на Ресургем, тем быстрее приступишь к организации эвакуации. Я повторюсь, время драгоценно.
Овод поглядел на маленькую женщину с дымчатыми глазами, которая выглядела смертельно опасной, и кивнул.
— Вы правы. Вы мне много всего показали, не спорю. Теперь я уверен, что насчет корабля вы не лгали.
— Вот и славно. Что дальше?
— Этого недостаточно.
— Что?!
— Инквизитор, вы опять просите, чтобы я серьезно рисковал, принимая вашу историю на веру.
— Ты видел свое досье, Овод, — в ее голосе зазвенел металл. — Этого достаточно, чтобы отправить тебя к амарантянам.
— Не сомневаюсь. Хотите, еще подброшу материала? Это ничего не изменит. Я не собираюсь втягивать людей неизвестно во что. Уж больно это смахивает на ловушку правительства.
— Ты до сих пор считаешь, что это ловушка? — спросила Ирина, издав в конце странное цоканье.
— Я не могу исключать такую возможность, вот и вся песня.
— Но мы показали тебе Подавляющих.
— Нет. Вы показали мне голофильм на проекционном устройстве. А где объективные доказательства, что машины реально существуют?
Вуалюмье возвела очи горе.
— Боже пресвятой, Овод… Что тебе еще показать?
— Не знаю, — бросил он. — Что-нибудь такое, чтобы я мог полностью в это поверить. Как вы этого добьетесь — всецело ваши проблемы.
— У нас нет времени, Овод.
Овод был изумлен. Инквизитор произнесла эту фразу с такой настойчивостью, что на миг развеяла все сомнения. В ее голосе отчетливо звучал страх.
Что бы там ни происходило на самом деле, Инквизитор Вуалюмье была по-настоящему напугана…
Он оглянулся и поглядел на люк ангара.
— Может какая-нибудь из тех посудин подбросить нас поближе к Руху?
Войны Утренних Зорь началась из-за металла.
Почти все тяжелые элементы в обозримой Вселенной возникли в недрах звезд. Большой Взрыв породил лишь небольшое количество водорода, гелия и лития, но каждое последующее поколение звезд обогащало палитру элементов, существующих в космосе. В тонко сбалансированных реакциях термоядерного синтеза гигантские солнца сливали друг с другом атомы легче железа — блок за блоком, пока запас легких элементов не истощался. Но когда звезда начинала сжигать кремний, это означало начало конца. Итогом кремниевой стадии синтеза становился железный панцирь, сковывающий ядро звезды — железо уже не могло быть вовлечено в термоядерную реакцию. Примерно через день после начала кремниевой стадии звезда вдруг становилась катастрофически нестабильной и схлопывалась под действием собственной тяжести. В то же время взрывная волна, порожденная коллапсом, расшвыривала оболочку звезды по окружающему пространству. Вспышка затмевала сияние целых галактик. В этом чудовищном взрыве рождались новые элементы — кобальт, никель, железо, различные продукты радиоактивного распада, — которые наполняли облака разреженного межзвездного газа. Именно межпланетный медиум[35] снабжал сырьем новые поколения звезд и планет. Но этим последствия коллапса не ограничивались. В облаках газа, расположенных относительно недалеко друг от друга и прежде сохранявших стабильность, начинали возникать колебания. Взрывная волна сверхновой порождала завихрения, формируя узлы повышенной плотности. Собственная, пока еще призрачная гравитация сжимала эти сгустки вещества, уже обогащенные железом предыдущих сверхновых. Так формировались раскаленные, плотные звездные инкубаторы, в которых рождались яркие молодые звезды. Впрочем, иногда там возникали холодные карлики — они поглощали звездное топливо так медленно, что могли пережить саму Галактику. Но другие — супермассивные солнца высокой светимости — жили и умирали в течение долей галактической секунды. В момент гибели они выбрасывали в пространство огромные массы металлов, чтобы положить начало новым циклам рождения звезд.
Этот процесс продолжался до появления жизни. Жаркие взрывы умирающих звезд наполняли Галактику, и каждая сверхновая пополняла запасы сырья для строительства миров — и для самой жизни. Но металлы не распределялись равномерно по всему диску Галактики. На ее окраинах звезды рождались и умирали намного медленнее, чем в непосредственной близости от неистово кипящего ядра.
Именно там, возле ядра, начали формироваться первые каменные планеты — когда содержание металлов в межзвездном газе впервые достигало некоторой критической массы. Именно там, в тысячах килопарсеков от центра Галактики, появились первые цивилизации, шагнувшие в космос. Они бросали взгляды в бескрайнюю космическую пустыню, посылали зонды через тысячи световых лет, и воображали себя одинокими, уникальными и в чем-то обездоленными. Это было время печали — и огромных, как сам космос, возможностей. Они представляли себя богами созидания.
Но в Галактике нет места слишком простым процессам. Примерно в эту же галактическую эпоху возникало множество различных цивилизаций, и не только здесь. Были и другие группы звезд, пригодных для обитания. А также районы, богатые металлами, но удаленные от звездных систем. Статистические колебания позволяли разуму, использующему машины, возникать в тех местах, где жизнь существовать в принципе не может. Но пока еще не было речи о полном господстве в Галактике: ни одна из первоцивилизаций еще не сумела распространиться настолько, чтобы волны экспансии столкнулись. Пока скорость расселения была обманчиво низкой и определялась первоначальными условиями.
Условия уже не были прежними. Огромные звездные печи не затухали. Несколько раз в столетие тяжелые звезды превращались в сверхновые и умирали в ослепительной вспышке. Обычно это происходило за завесами черной как сажа пыли, и о гибели звезд можно было узнать лишь по выбросам нейтрино или гравитационным волнам, пробегавшим по Галактике подобно сейсмическим колебаниям. Но металлы, выброшенные звездой, находили путь в облака космического газа. Новые и новые солнца и планетные системы рождались из плазменных сгустков, обогащенных каждым из предыдущих звездных циклов. Это колоссальное космическое производство не знало перерывов и не обращало внимания на разум, которому позволило процветать.
Однако ближе к центру Галактики содержание металлов стало выше оптимального. Новые миры, которые формировались вокруг новых солнц, были чрезвычайно массивны. Их ядра составлялись тяжелыми элементами, и следствием этого становились более мощные гравитационные поля и более переменчивая химия, чем на других планетах. Жизнь тектонических пластов была недолгой: их мантии не выдерживали постоянных смещений коры. Эти планеты были подобны зданиям, которые строятся без проекта и непрерывно перестраиваются. Кометы, сталкиваясь с ними, орошали их поверхность водой. Огромные океаны, которые время от времени проглатывали всю планету, дремали под тяжелыми небесами. Здесь редко развивались сложные формы жизни — слишком мало было ниш, слишком однообразен климат. Цивилизации, которые пересекали космическое пространство и достигали этих миров, находили их малопригодными для существования. Как только очередная планетная система, в перспективе представляющая ценность, начинала формироваться из облаков межзвездного газа с повышенным содержанием металлов, старшие цивилизации вступали из-за нее в спор. Стычки, которыми не раз оканчивались эти споры, более чем наглядно демонстрировали мощь, которая стояла за процессами слепой галактической эволюции. Но по сравнению с тем, что ждало впереди, это было ничто.
По мере возможности избегая конфликтов, древние цивилизации двинулись к границам Галактики. И даже этот процесс не протекал беспрепятственно. Волна распространения жизни была единственным центростремительным процессом в Галактике — в течение полумиллиона лет зона, оптимальная для обитания, существенно сдвинулась от ядра к периферии. В районах, которые