Скорпио огляделся. Он находился в другой части корабля и был пристегнут ремнями к креслу. Ремонтуа сидел напротив, аккуратно сложив руки на коленях. За его спиной находилась впечатляющий пульт управления в виде крыла, сияющий, как казино. Поверхность усеивали бесчисленные датчики, систем управления и полусферические навигационные дисплеи. Скорпио имел некоторое представление о конструкции кораблей. Контрольный интерфейс Конджойнеров создавался по принципу минимализма и стремился к невидимости.
— Надеюсь, это не повторится, — сказал Ремонтуа.
Скорпио уставился на него.
— Что не повторится?
— Ты пытался задушить меня. У тебя не получилось и, боюсь, никогда не получится. Мы вживили тебе имплантат, Скорпио. Очень маленький, он расположен на стенке твоей сонной артерии. И сжимает ее в ответ на сигнал из другого имплантата, того, что у меня в голове. Я могу посылать эти сигналы совершенно осознанно, если ты угрожаешь мне, хотя стараюсь этого не делать. И еще твой имплантат сработает автоматически, если я потеряю сознание или умру. Ты скончаешься чуть позже.
— Но я жив.
— Это потому, что у меня сегодня неплохое настроение. К тому же начинать лучше с предупреждения. Считай, что тебя предупредили.
На этот раз Скорпио был сухим и одетым. И чувствовал себя лучше, чем после пробуждения в «расколотом яйце».
— Так чего мне бояться, Ремонтуа? Ты обеспечил мне отличный способ самоубийства, вместо того, чтобы скинуть Конвенту, верно?
— Я не передам тебя Конвенту.
— Маленький самосуд, так?
— Ничего подобного
Ремонтуа развернул свое кресло. Оказавшись лицом к пульту управления, он заиграл на нем, как пианист, не глядя на руки — он просто в этом не нуждался. Над пультом и обеим сторонам каюты, в голубоватой стали, открылись иллюминаторы. В помещении стало немного темнее. Скорпио услышал, как изменился звук двигателей, и нутром ощутил перемены в оси гравитации. Потом снизу выплыл огромный охряный полудиск. Йеллоустоун. На большей части планеты царила ночь. Суденышко Ремонтуа летело почти в одной плоскости с анклавами Ржавого Обода. Отсюда он был едва виден — темные брызги на фоне освещенной стороны планеты, легкая россыпь молотой корицы. Но по другую сторону терминатора[36] цепочка станций превращались в драгоценное ожерелье. «Камушки» вспыхивали и переливались, когда анклавы поворачивались, и по иллюминаторам шаттла скользили лучи их прожекторов или блики гигантских зеркал солнечных батарей. Красота этой картины завораживала. Но Скорпио знал, что видит только бледное подобие знаменитого Блестящего Пояса. Того, чем был прежде Ржавый Обод, прежде чем его выкосила Комбинированная Эпидемия. До Эпидемии число анклавов достигало десятков тысяч; теперь их осталось несколько сотен, и не все из них были заселены. Однако в темноте покинутые анклавы становились невидимыми. Лишь драгоценная пыль освещенных поселений сверкала на фоне диска планеты, словно колесо истории так и не повернулось.
Йеллоустоун, казалось, был совсем близко — рукой подать. Пленник почти слышал, как из-за облаков, подобно песне сирен, доносится гул Города Бездны. Там находились убежища и укрепления, которые до сих пор удерживали люди-свиньи и их союзники, их оплот в самом сердце Малча — огромного гнойника на теле города, империи беззакония, лоскутного одеяла из множества территорий, принадлежащих криминальным группировкам. Сбежав от Перепела, Скорпио стал подданным этой империи — подданным самого низкого ранга. Тогда он был всего лишь перепуганным иммигрантом, который сохранил лишь одно воспоминание: как выжить в опасном чужом окружении и — что не менее важно — превратить это окружение в механизм, который будет работать на тебя. По большому счету, этим знанием он был обязан Перепелу. Но это вовсе не означало, что Скорпио испытывал к нему благодарность.
О том, что происходило до встречи с Перепелом, он почти ничего не помнил. Основная часть доступных ему воспоминаний была получена через вторые и третьи руки, и Скорпио это знал. И хотя восстановить удалось лишь главные детали прошлого существования — жизни Скорпио на борту яхты, — подсознание не теряло времени даром и устраняло оставшиеся пробелы с энтузиазмом газа, врывающегося в вакуум. Во время просмотра воспоминаний, самих по себе далеких от реальности, в памяти иногда всплывали следы еще более впечатляющих событий. Впрочем, кто знал, насколько эти воспоминания были правдивы? У Скорпио не было возможности в этом убедиться. По большому счету, достоверность не имела значения. Сейчас уже никто не сможет подтвердить ее или опровергнуть. Все непосредственные участники событий были безжалостно убиты Перепелом и его бандой.
Самыми жуткими были первые внятные воспоминания о Перепеле. Скорпио пришел в себя после долгого сна или чего-то более глубокого, чем сон, и стоял в холодной бронированной камере, трясущийся и сбитый с толку — в точности как после пробуждения на корабле Ремонтуа. Здесь же находились еще одиннадцать человеко-свиней. Все были в грубой одежде, кое-как сшитой из кусков жесткой темной материи. Именно там Скорпио впервые увидел Перепела — высокого человека с асимметричной огментацией, которого сначала принял за Ультра или представителя одной из немногочисленных фракций вроде Скайджеков или Атмосферных Устричников. За спиной Перепела толпилось еще полдюжины людей подобного же вида. У всех было оружие — от ножей до широкоствольных низкоскоростных пулевых винтовок, — и все смотрели на свиней с нескрываемым предвкушением забавы. Перепел, чей язык Скорпио понимал без труда, объяснил, что свиней доставили сюда (камера находилась на борту большого корабля), чтобы команда могла расслабиться после какого-то неудачного дела.
В некотором смысле — хотя, возможно, не в том смысле, какой имел в виду Перепел — именно так оно и было. Команда хотела поохотиться. Правила оказались достаточно просты: свиньям позволялось свободно перемещаться по кораблю, прятаться везде, где получится, и использовать все, что попадется под руку, в том числе и оружие. Того, кто по истечении пяти дней останется в живых, ожидала жизнь и свобода — по крайней мере, так сказал Перепел. Людям-свиньям предоставили выбор: прятаться всем вместе или разделиться на маленькие группы. И даже дали шесть часов форы.
Впрочем, это не слишком помогло. Половина товарищей Скорпио была убита в первый же день охоты. Они приняли условия без вопросов; Скорпио сам чувствовал странное стремление исполнять все, что ему говорили, и ощущение, что обязан выполнять приказы Перепела и других людей. Он боялся и очень хотел жить, но прошло почти три дня, прежде чем в его голову пришла мысль о сопротивлении. И даже тогда, просто обдумывая новую идею, Скорпио чувствовал огромное внутреннее сопротивление, словно нарушал какое-то табу.
Сначала Скорпио прятался вместе с двумя другими людьми-свиньями. Один из них был нем, второй едва мог выстраивать несвязные фразы и предложения, но они составляли отличную команду и предвидели действия друг друга с невероятной легкостью. Уже тогда Скорпио знал, что двенадцать пленников прежде работали вместе, но это было единственным внятным воспоминанием о прошлом — о том, что осталось за бортом корабля Перепела. Несмотря на то, что команда хорошо справлялась с задачей, примерно через восемнадцать часов Скорпио покинул товарищей. Они хотели отсидеться в убежище, которое им удалось найти, но Скорпио понимал: единственный шанс спастись состоит в том, чтобы непрерывно перемещаться вдоль основной оси корабля, от кормы к носу.
Именно тогда свин сделал первое из трех своих открытий. Пробираясь через трубу, он порвал правый рукав и увидел на своей коже край ярко-зеленого рисунка, который покрывал почти все плечо. Скорпио отодрал лоскут, а чуть позже, обнаружив отражательную панель, смог рассмотреть рисунок полностью. Это был скорпион, прорисованный со всеми подробностями. Проводя пальцем по изумрудной татуировке, словно поглаживая скорпиона, свин почти ощутил остроту его жала. Прикосновение словно наполняло энергией, которую только он, Скорпио, мог направлять и использовать. Он чувствовал, что скорпион как-то связан с его личностью, и все, что делает его самим собой, заключено в этой татуировке. Это было началом самоосознания. Он наконец-то понял, что у него было имя — или, по крайней мере, мог дать себе имя, которое явно связывало его с прошлым.
Примерно полдня спустя Скорпио сделал второе открытие. Выглянув в иллюминатор, он обнаружил еще один корабль, намного меньших размеров. При дальнейшем рассмотрении Скорпио узнал плавные, точно выверенные обводы внутрисистемной яхты. Обшивка, отливающая тусклым бледно-зеленым металлом, корпус с соблазнительными обтекаемыми формами ската манты, капотированные воздухозаборники, похожие на пасти гигантских акул… Скорпио разглядывал яхту и почти видел ее планировку, словно она просвечивала сквозь обшивку. Он знал, что может управлять судном, почти не думая; может выявить и устранить любую неполадку. Желание оказаться на борту яхты было неодолимым. Казалось, что только там, в окружении механизмов и инструментов, он будет по-настоящему счастлив.
Тогда же у него родилась гипотеза. Двенадцать человеко-свиней были командой яхты, которую захватили люди Перепела. Трофейный корабль взяли на буксир, а экипаж заморозили, чтобы позже скрасить унылые будни. Похоже, у Скорпио была «амнезия оттаивания». Обнаружив эту связь с прошлым, пусть даже эфемерную, он ощутил почти физическое наслаждение. Все еще пребывая в этом состоянии, он сделал третье открытие.
Он нашел своих товарищей, которые остались в убежище, казавшемся таким надежным. Их поймали и убили вскоре после того, как Скорпио ушел. Охотники Перепела подвесили их на цепях, закрепив наручники в отверстия ребер жесткости, пересекающих потолок коридора. Выпотрошенные, со снятой кожей, люди-свиньи были еще живы, когда Скорпио их обнаружил. И тогда он понял, из чего была сделана одежда, которую он носил. Свиней, которые становились «добычей», одевали в кожу их собратьев. Экипаж захваченной яхты определенно не был в числе первых жертв. Эта увлекательная игра продолжалась гораздо дольше, чем Скорпио подозревал изначально.