Антуанетта с трудом сдержала улыбку. Подобные комплименты ей часто говорил отец, но от другого их услышать было вдвойне приятней. Это ведь означает, что отец не просто хвалил дочь, а по-настоящему высоко оценивал ее способности.
– И что?
Ксавьер пожал плечами:
– Мужчина хотел позаботиться о дочери, только и всего. Разве это преступление?
– Не знаю… И как они договорились?
– Лайл поселится на «Буревестнике» и сымитирует прежний интеллект гамма-уровня, чтобы ты никогда не заподозрила о существовании ангела-хранителя. Лайл должен был осторожно присматривать и подправлять, следить, чтобы ты не попала в опасную переделку. Знаешь, с Лайлом могло хорошо получиться, он славился отменным инстинктом самосохранения.
Антуанетта припомнила случаи, когда Зверь пытался отговорить ее от тех или иных поступков. Такое случалось не раз, и всегда она считала странные попытки машины следствием чересчур осторожной программы судового интеллекта. И ведь не ошибалась. Это и была осторожность. До трусости. Только не программная.
– И Лайл согласился?
– Пойми, он страшно мучился совестью. Заедал себя буквально до смерти. Первое время то отключался, уходил в спячку, то убеждал друзей стереть его. Содеянное тяжело на него давило. Он не хотел жить.
– Но ведь благополучно живет!
– Потому что Джим дал ему смысл жизни – заботу о тебе.
– А что это за ерунда с «юной леди»?
– Маскировка. Надо отдать парню должное, он держался превосходно – пока дело не приняло крутой оборот. Но в той ситуации вряд ли можно его винить за панику.
– Наверное, нельзя, – сказала Антуанетта, вставая.
– Так что? Ты больше не будешь? Ну, насчет этого?
Антуанетта обернулась, сурово посмотрела ему в глаза:
– Нет, Ксав. Я буду. Я все понимаю. Даже то, почему ты мне лгал столько лет. Но лучше от этого не становится.
– Прости, – проговорил он, глядя в пол. – Я всего лишь пообещал твоему отцу…
– За это я тебя не виню, – ответила она.
Позже они занялись любовью. Было не хуже, чем раньше. А может, и лучше, потому что злость, отчаяние, ярость, облегчение еще плескались все разом в ее душе. Она и в самом деле больше не винила Ксавьера. Услышав его рассказ, поняла: он не мог сказать правду – по крайней мере, до тех пор, пока Антуанетта не выяснила бо́льшую ее часть сама. И отца она не слишком винила. Он всегда заботился о друзьях и вдесятеро больше – о дочери. Все так типично для Джима Бакса.
Но оттого принять правду было не легче. Когда Антуанетта думала, сколько времени провела на борту «Буревестника», не зная, что рядом Лайл Меррик, постоянно подслушивавший, а может, и подглядывавший… ее захлестывала горечь. Это же так глупо! И подло!
Вряд ли это можно вот так запросто простить или забыть.
Днем позже Антуанетта хотела пройти на «Буревестник», ожидая, что, ступив на родную палубу, сможет простить многолетнюю ложь самому близкому человеку, которому она доверяла больше всех в мире. Не важно, что это была ложь во благо, ради заботы и защиты.
Когда подошла к стапелям, держащим судно, дальше пройти не смогла. Старый «Буревестник» показался вдруг незнакомым, угрожающим. Это уже не ее корабль, а чужая холодная железяка, от которой лучше держаться подальше.
Антуанетта заплакала. У нее украли огромный кусок жизни, и потерянного не возвратить. Девушка повернулась и ушла прочь.
Решение принято, сомнения преодолены – и дело пошло быстро. Скади приказала уменьшить ускорение до одного g, велела техникам сократить зону поля до субмикронного размера и питать его лишь крохотной толикой прежней энергии. Это позволило высвободить бо́льшую часть аппаратуры. Затем началось радикальное преобразование корабля, в соответствии с информацией, полученной от «Пролога».
В кормовых трюмах «Паслена» хранилось множество контейнеров, наполненных устойчивыми к эпидемии низкоуровневыми наномашинами-репликаторами. Их выпустили, запрограммировали размножаться, изменять свои функции, превращаться в слизь, меняющую форму и структуру материи субсветовика. Слизь целиком заполнила корму, растворяя переборки и балки, формируя их заново. Немалая доля аппаратуры, подавляющей инерцию, подверглась действию корабельной слизи. За собой она оставляла обсидианово-черные стеклянистые образования: тонкие арки, спирали, выступающие за кормой, словно жала и щупальца морской твари. На них, как присоски и ядовитые железы, бугрились узлы приборов. При работе эти щупальца и жала задвигаются, подобно молотящим цепам, очерчивая определенные объемы пространства, преобразуя вакуум. Посреди, в зоне, не затронутой движением, родится область четвертой фазы квантового вакуума величиною в кварк, где инертная масса станет в буквальном смысле мнимой.
Крошечный пузырь нового вакуума начнет колебаться, его граница потеряет устойчивость, а потом за время много меньшее планковского скачкообразно расширится до размеров корабля.
Аппаратура, предназначенная стабилизировать зону четвертой фазы, была сделана с фантастической точностью, практически на Гейзенберговом пределе. Насколько переделки необходимы – сказать трудно, обдумывать нашептанное «Прологом» нет ни возможности, ни времени. Остается лишь надеяться, что модификации не повредят аппаратуре настолько, что та окажется полностью неработоспособной. А про то, что она может заработать совершенно непредвиденным образом, лучше и не думать.
При первом запуске не случилось ничего страшного. Аппаратура заработала, чувствительные датчики зарегистрировали слабые изменения вакуума – а не менее чувствительные детекторы движения показали: «Паслен» не продвинулся и ангстремом дальше расстояния, на которое звездолет переместила обычная работа двигателей.
Разозленная прежде всего на себя, Скади кинулась в черные внутренности машины. Вскоре отыскала того, у кого можно потребовать объяснений, – Моленку, специалиста по «Прологу». Та была мертвенно-бледной.
– Что не так? – обрушилась Скади.
Растерянная Моленка выдала объяснение, загрузила в мозг начальницы поток технических данных. Та пробежалась по ним, выделила главное. Ага, не совсем идеальна конфигурация ловушки, удерживающей поле. Зона второй фазы оказалась нестабильной, вакуум перешел в обычную нулевую фазу, прежде чем накачка смогла преодолеть потенциальный барьер и загнать вакуум в магическую четвертую фазу, в тахионное состояние. Но, кажется, аппаратура осталась целой и невредимой.
– Хм, я понимаю, что вы уже разобрались в причинах неудачи? Теперь осталось внести нужные изменения и начать заново.
– Скади…
– Что такое?
– Произошло ужасное… Я не могу нигде отыскать Жаструзяка. Когда эксперимент начался, он был ближе меня к аппаратуре. Но его нет теперь. И найти не могу, и даже признаков его существования не вижу.
Скади выслушала этот бред лишь вежливости ради. Выждала, пока женщина завершит поток абсурдных мыслей, выдержала паузу в несколько секунд, затем осведомилась осторожно:
– Жаструзяк? Да?
– Он же мой партнер! – сообщила женщина, отчего-то с облегчением. – Второй эксперт по «Прологу».
– Моленка, на корабле никогда не было человека по имени Жаструзяк.
Лицо женщины вовсе обесцветилось. Она выдохнула:
– Нет…
– Заверяю вас, на борту нет и не было никого по имени Жаструзяк. Команда невелика, я знаю всех.
– Это невозможно! Двадцать минут назад я была здесь вместе с ним! Мы вместе готовили машину к испытанию. Клянусь, Жаструзяк был тут, он отправился поближе к машине, подрегулировать ее перед запуском!
– Возможно, – согласилась Скади, раздумывая, не забраться ли в сознание Моленки и не установить ли блокаду на воспоминания последних пары часов.
Но ведь это не устранит конфликта между воспринимаемой реальностью и искаженными представлениями Моленки о ней. Остается лишь действовать применительно к обстоятельствам.
– Моленка, я понимаю, как вам сейчас трудно, но, пожалуйста, продолжайте работать с аппаратурой. Извините, я на мгновение забыла о Жаструзяке, имя вылетело из головы. Обещаю, мы его разыщем. На корабле появилось так много новых закоулков.
– Не надо меня…
Скади не дала ей окончить. Стальной палец уперся вдруг в подбородок женщины.
– Моленка, не возражайте, не надо. Не думайте, не сомневайтесь. Просто возвращайтесь к аппаратуре. Внесите нужные изменения. Ради меня, хорошо? Ради Материнского Гнезда.
Женщина задрожала. Скади подумала, что та всерьез испугана – так беспомощно трепещет зверек, попавший в безжалостные когти хищника.
– Да, Скади, – промямлила Моленка.
Имя «Жаструзяк» никак не шло из головы, казалось поразительно знакомым. При первой же возможности Скади подключилась к коллективной базе данных субсветовика и его экипажа, чтобы найти все отсылки к этому или сходному имени. Она задалась целью определить, что именно заставило подсознание Моленки взбунтоваться столь удивительным образом, создав воображаемого партнера посреди важнейшего испытания.
Слегка удивившись, Скади обнаружила: Жаструзяк и в самом деле существовал и обитал в Материнском Гнезде. Жаструзяка рекрутировали сочленители во время оккупации Города Бездны. Он быстро получил разрешение Внутреннего святилища на самую ответственную работу с двигательными системами. Жаструзяк входил в группу специалистов, основавших исследовательскую базу на астероиде и работавших над уменьшением нейтринного шума сочленительских двигателей.
Как оказалось, работа была рискованной. Группа Жаструзяка в числе первых убедилась в этом. Взрыв уничтожил базу и вырвал огромный кусок полушария, где она располагалась.
Так что Жаструзяк был мертв уже много лет.
Но если бы он не погиб, то Скади обязательно захотела бы включить его в экипаж «Паслена». Наверняка он был бы ученым уровня Моленки.
Но какой во всем этом смысл? Скорее всего, просто странное совпадение.
– Мы уже готовы, можем повторить эксперимент, – сообщила Моленка.
Скади заколебалась. Может, все-таки сказать ей про Жаструзяка? Но быстро передумала. Вместо того скомандовала: