Заключенный внутри мины-пузыря заряд был исключительно сложным, практически необъяснимым, как и устройство гипометрического оружия. Эти технологии были в чем-то схожи, и сходство позволяло предположить, что они созданы одной расой инопланетян или по крайней мере в один период галактической истории. По мнению Ремонтуара, мины-пузыри представляли ранний этап разработки затворниками технологии изменения метрики космоса. Как известно, затворники научились умещать целые звездные системы в малые объемы преобразованного пространства-времени, наделенные к тому же сверхъестественными оборонительными свойствами. При взрыве же мины-пузыря образовывалась нестабильная оболочка диаметром всего двадцать километров. Через несколько секунд пузырь сдувался, таял в нормальном пространстве-времени, исчезал из бытия, разбросав во все стороны экзотические кванты. Там, где только что находилась сфера, в параметрах континуума оставались крошечные следы стрессового воздействия.
При помощи технологии, полученной от Ауры, невозможно было создать сферу большего диаметра или хотя бы существующую на секунду дольше.
Выпущенные Ремонтуаром пузыри уже схлопывались, пропадали в случайной последовательности.
Он оценил нанесенный противнику урон. Там, где возникли сферы, угодившие в них ингибиторы прекратили существовать. В строю кубических машин появились круглые, математически правильные полости. Там мелькали кривые молнии, их бешеная пляска говорила о боли и ярости, охвативших неприятельскую армию.
«Кто сказал, что нельзя бить лежачего?» – подумал Ремонтуар и мысленно приказал кораблю выпустить оставшиеся мины веером в сторону окружающих его машин.
Однако на этот раз ничего не случилось. На его разум обрушился град сообщений об ошибке: механизм выброса мин, поврежденный в ходе недавнего обстрела, не сработал. Ремонтуару еще повезло, что корабль сумел отправить часть мин.
Ремонтуар впервые позволил себе пережить несколько мгновений ужаса – настоящего, замораживающего в жилах кровь. Запас средств защиты существенно сократился. У корабля не было брони: хоть Аура и предоставила сведения об этой инопланетной технологии, как и о технологии подавления инерции, вблизи укрепленного корпуса гипометрическое оружие работало нестабильно. Броня досталась от личинок; гм-оружие и мины-пузыри – от другой культуры. Увы, совместимость оставляла желать лучшего. Ремонтуар поступился штатными средствами защиты, чтобы вооружиться гипометрической пушкой, но пустить ее в дело до сих пор не решился.
Корабль вздрогнул, выпустив обычные торпеды. Ядерные взрывы испятнали небо. Через имплантаты Ремонтуара пронесся электромагнитный вихрь, разум и поле зрения наполнились мерцающими абстрактными образами.
Но ингибиторы упорно гнались за ним. Он выпустил две ракеты класса «Жало», и они унеслись с ускорением в двести g по траекториям перехвата. Безрезультатно: им не удалось даже толком взорваться. Лучевого оружия у Ремонтуара не было, средства противодействия закончились.
Он сохранял полное спокойствие. Если верить опыту, гипометрическая пушка его не спасет, зато даст ингибиторам шанс узнать принцип своего действия. Он также знал, что волкам еще не удалось захватить ни одной исправной гм-пушки, и нельзя допустить, чтобы это случилось.
Ремонтуар подготовил команду на самоликвидацию, проверил цепь из термоядерных мин, ждущих своего часа в отсеках для инопланетного оружия. Отличный получится взрыв, почти такой же яркий, как та вспышка, что последует за ним, – уничтожающая сочленительский двигатель. Хотя вряд ли этот фейерверк вызовет восторг у зрителей.
Он настроил сознание так, чтобы не испытывать ни страха, ни сожаления по поводу своей гибели. Осталась только слабая досада оттого, что он не сможет узнать о дальнейшем развитии событий. Мысли же о скорой гибели доставляли не больше неудобств, чем нарастающий зуд в носу – скорей бы уж прочихаться. Что ж, подумал он, судьба сочленителя дает кое-какие преимущества.
Он уже был готов отдать команду, как вдруг ситуация изменилась. Недобитые волки рванули прочь, понеслись с возрастающей скоростью. Датчики корабля Ремонтуара уловили движение больших масс и выстрелы позади стаи машин. Это взорвались пузыри, но оставленные ими сигнатуры в метрике космоса отличались от следов его торпед. Затем в ход пошли боеголовки с антиматерией и обычные термоядерные, пронеслись ракеты, чертя пространство струями выбросов, и наконец полыхнул мощнейший взрыв, – должно быть, сработал пробойник планетарной коры.
В обычных условиях эта атака вряд ли могла увенчаться успехом, но Ремонтуар ослабил ингибиторов своими торпедами. Детектор массы определил присутствие одного малого корабля, по всем параметрам соответствующего корвету класса «Мурена».
Ремонтуар догадался, что это тот самый корабль, который он пощадил. Сочленители вернулись, а может быть, следовали за ним на расстоянии. Теперь они делали все возможное, чтобы отвлечь от Ремонтуара ингибиторов. Он нисколько не сомневался, что атака корвета – чистое самоубийство: у этих сочленителей нет шансов добраться живыми до своих. Но они решили помочь Ремонтуару, хоть он и отказался передать гипометрическое оружие, и даже вступил с ними в бой. Типично сочленительская логика, отметил он. Стремительная подстройка под обстоятельства, смена тактики в последнюю минуту. Любые меры оправданны, если они несут выгоду Материнскому Гнезду. Сомнение, сожаление, стыд – все это чуждые для сочленителей понятия.
Они пытались торговаться с Ремонтуаром, а когда тот не пошел на уступки, решили применить силу – и получили показательную порку. Ремонтуар мог легко уничтожить их, но пощадил. И что же, теперь его пытаются отблагодарить? Скорее всего, дело тут не в благородстве, подумал он. Самоотверженный приход на помощь предназначен для тех, кто следит за боем, для союзников Ремонтуара и других сочленительских фракций: пусть видят, как герои принесли себя в жертву, пусть убедятся в чистоте их помыслов. Двадцать восемь тысяч попыток начать переговоры не дали плодов, но этот красивый жест, возможно, сдвинет дело с мертвой точки.
Впрочем, сейчас Ремонтуару было не до раздумий на эту тему. Имелись дела поважнее.
Его корабль вырвался из объема пространства, где ингибиторы сцепились с сочленителями Скади. За кормой бушевали чудовищные силы, сокрушая физику космоса, норовя ее снести до самых основ. Небо залилось сиянием невероятной интенсивности; Ремонтуар готов был поклясться, что черный корпус корабля не стал препятствием для этого света.
Он сосредоточил внимание на новой стае ингибиторов, которая уже почти достигла планеты. При максимальном увеличении увидел, как черная масса снизилась в нескольких часах от теневой границы планеты и зависла над поверхностью. Волки что-то затевали.
Глава двадцать третья
Куэйхи находился в своей мансарде один, если не считать резного скафандра. И не слышал иных звуков, кроме собственного дыхания и голоса отзывчивого ложа. Жалюзи были полуопущены, пол расчерчен на параллельные полосы свирепым алым светом.
Он мог чувствовать – только потому, что научился этому, – слабейшую боковую и продольную качку движущейся вперед по Вечному Пути «Пресвятой Морвенны». Эти движения нисколько не раздражали его, скорее придавали уверенности. В тот самый миг, когда собор станет намертво, Куэйхи поймет: они упустили из виду Халдору. Но собор не останавливался вот уже больше века, разве что на несколько часов для починки реактора. Все это время, увеличив свой размер и вес сначала в два, а потом и в четыре раза, он двигался по поверхности спутника с неизменной скоростью, чтобы газовый гигант всегда оставался над крышей, как можно ближе к зениту, и зеркала могли направлять изображение планеты в лицо настоятеля, в его навеки раскрытые, возведенные горе очи. Никакой другой собор не мог похвастаться таким достижением: ближайший соперник «Пресвятой Морвенны», «Железная леди» пятьдесят девять лет назад остановилась на целый оборот. Триста двадцать дней «Железная леди» ждала, пока остальные соборы не догонят ее и не пройдут мимо, – и по прошествии шестидесяти лет позор все еще лежит на ней тяжким грузом. Все соборы, включая «Пресвятую Морвенну», обзавелись витражным окном в память об этом унижении.
Ложе приблизилось к западному окну, немного наклонилось, чтобы обеспечить хозяину лучший вид. Стоило Куэйхи пошевелиться, и зеркала вокруг тоже приходили в движение, сохраняя в поле зрения Халдору. Не важно, в каком положении Куэйхи устанавливал койку: Халдора всегда доминировала в зеркалах. Настоятель видел ее, даже отраженную многократно; свет ломался под прямым углом, снова и снова поворачивал; ахроматические линзы увеличивали и уменьшали изображение. Но это был настоящий облик Халдоры, а не вторичное или третичное изображение на экране.
И этот облик не оставался неизменным. Прежде всего, в течение сорокачетырехчасового цикла сокращалась площадь освещаемой поверхности газового гиганта, вплоть до того, что оставался узкий месяц на краю охваченной бурями ночной стороны. Но и в пределах любой конкретной фазы сочетания света и теней не повторялись никогда. Этого было достаточно, чтобы Куэйхи не казалось, будто от продолжительного наблюдения образ планеты впечатался в его мозг.
Разумеется, он видел не только это. Халдору окружала темно-серебристая кольцевая тень, а чуть дальше, уже размытое до неразличимости, находилось ее ближайшее окружение. Куэйхи мог смотреть в сторону, оставляя Халдору на периферии зрения, поскольку зеркала фокусировали изображение на всем глазу, а не только на зрачке. Но Куэйхи проделывал такое не слишком часто – боялся, что исчезновение произойдет в тот миг, когда его внимание будет сосредоточено на планете не полностью.
Но он научился пользоваться периферийным зрением, даже глядя прямо на Халдору. Настоятель поражался способности своего разума заполнять пробелы, восстанавливать детали, которые глазу не удавалось различить. Не раз и не два Куэйхи думал о том, что если бы люди в полной ме