Его звенящая паника поглотила меня. Я стояла в нескольких метрах и смотрела на два бельма, перекрывших теплый ореховый цвет. Тело окаменело, не слушаясь, и я не могла двинуться с места, пока Коул не провыл снова:
– Одри?
Я крепко обняла его за плечи. Он схватился за меня, утопая в темноте. На его лице все еще мерцал едкий серебряный порошок, омываемый смешением слез и крови, что струились из-под слипшихся ресниц.
– Одри…
– Все хорошо, – выдавила я, и лишь чудом мой голос не дрожал от рыданий, беззвучно сотрясающих грудь. – Все будет хорошо, Коул… Скоро это пройдет. Я сделаю так, что пройдет. Все нормально…
– Я тебя не вижу, – повторил он едва слышно, уставившись в одну точку на уровне моей шеи, и протянул трясущиеся руки, трогая мое лицо – мягко, плавно, ласково очерчивая подбородок и соленые губы. – Ты плачешь?
– Нет, – соврала я, перебирая пальцами каштановые кудри.
– Что с моими глазами?
Я сглотнула желчь, и Коул снова погладил меня по лицу, давая силы, чтобы ответить.
– Это мэцубуси – порошок из толченого стекла и кварца. Он ослепляет, Коул. Навсегда. Но я найду способ все исправить! Найду. Я клянусь тебе.
К счастью, сдерживать клятвы – моя коронная фишка.
Эпилог
Толченая гвоздика. Так пахли ее волосы, когда он помогал заплетать их в длинную тугую косу. Порошок из жареных какао-бобов. Она любила залить их горячим молоком и мятным сиропом, чтобы получился изысканный вкус, свежий, но согревающий, как их объятия под велюровым одеялом. Серо-голубая свеча. Такого же цвета был залив озера, когда они лепили песчаные замки на его берегу.
– А я думала, ты готовишь нам «Маргариту».
Джулиан шикнул. Ферн со скрипом отодвинула стул и уселась напротив. Губы у нее были синие, точно ежевика, соком которой Джулиан начертил на дне чана раздвоенное солнце.
– Это не сработает, – уверила его Ферн, но Джулиан постыдился бы носить фамилию Дефо, если бы не попытался.
– Проклятье!
Бледный шрам, рассекающий ладонь, снова открылся и закровоточил. При встрече с Одри Ферн даже не заметила, чтобы у нее был точно такой же, но это и неудивительно: у той шрам давно зажил, ведь это не Одри пыталась нарушить священную клятву день ото дня.
Джулиан, в который раз претерпев неудачу, швырнул медный чан в стену вместе с кипой трав, а затем обмотал скатертью руку.
Амброзия, рассыпанная по полу и впитавшая в себя его кровь, капающую сверху.
– Я даже увидеть ее не могу, – процедил Джулиан, глядя на инструменты, которые должны были приоткрыть для него окно в жизнь Одри. В буквальном смысле. – Хоть бы одним глазком…
– Такова клятва. Ее жизнь неприкосновенна для тебя целый год. Смирись.
Джулиан пнул ногой чан, и тот со звоном покатился по полу. Взяв себя в руки, он взглянул на Ферн и будто лишь тогда заметил, что она вернулась домой.
– Ты сделала, что я просил?
– Устранила ли я охотника? – уточнила она. – Можно сказать и так. Я его ослепила.
– Неплохо, но его вырванное сердце, принесенное на алтарь Баала, порадовало бы меня больше.
– Всему свое время. В канун Йоля нужно быть благодарными за то, что и так имеем, – ухмыльнулась Ферн.
Джулиан оглядел ее, разминая в руках папортниковый мох – тиудиум.
– Выглядишь паршиво.
– У Одри есть шеду, – поморщилась Ферн, растирая ухо, отекшее и лиловое. – Ядовитый, но не смертельно.
– Шеду?.. Не припомню, чтобы хоть у кого-то из моего ковена был личный защитник.
– Да, Одри, похоже, из везучих. Хотя это как посмотреть… Он назвал себя Принцем Дураков. По легендам все «подопечные» Принца кончали весьма рано и плачевно. Гудини, Распутин, Кюри… Одри, – хохотнула она, но колкий взгляд Джулиана отрезвил ее. – Я просто шучу.
Съедаемый любовью и ненавистью – жалкое зрелище. Она завидовала тому, как светлеет его лицо, стоит кому-то лишь произнести имя Одри. Словно мальчишка, завидевшей колпак Санта-Клауса из дымохода. Такой преданности, граничащей с одержимостью, Ферн не знала, поэтому до сих пор не могла понять, тошнит ее от этого или же пробивает на слезы.
Перламутровый и безупречно белый жемчуг, как та падающая звезда, под которой они загадывали желание всегда быть вместе, как и подобает близнецам. Он должен был висеть на шее Ферн, но его не было.
– Где мои Вестники?
Ферн вздрогнула и помолчала несколько секунд, прежде чем набраться смелости и ответить:
– Королева Шепота украла ожерелье.
Даже не глядя на руки Джулиана, лежащие поверх стола, она услышала, как они сжались в кулаки.
– Так верни его! Ты обещала мне Вестники…
– Они уже твои. Всему свое время, дорогой брат, – повторила она, кажется, уже в сотый раз.
– Если Одри узнает, на что я их обрек… – Джулиан требовательно понизил голос, нависнув над ней. – Она и так винит меня в их смерти! Тогда мне точно не будет прощения.
– Да ни о чем она не узнает! Расслабься. Души в сохранности, – прошептала Ферн, с упоением глядя ему в глаза. – Маркус, Чейз, Хлоя, Дебора, Эмма… И как его там… Ах да, Ноа! Все они надежно спрятаны в Вестниках даров. Никто, даже Аврора Эдлер, какой бы хитрой и могущественной она ни была, не догадается, что там не только их магия. А когда придет время… Твоя семья снова будет вместе, и Одри все поймет.
– Наша семья, – поправил ее Джулиан, и от этого в груди у Ферн потеплело. – Я обязательно познакомлю тебя со всеми ними. Вы поладите, а Одри простит меня… Да, она действительно поймет. Все станет как раньше.
– Именно, – Ферн нежно улыбнулась ему, как несмышленому малышу, который верил в сказки. Им, впрочем, Джулиан и был. Открыв походную сумку, она разложила перед ним рукодельные карты Таро, которая рисовала источенными карандашами, еще сидя в прямоугольной башне в свете фальшивых витражей. Старшие арканы заменяли города: Нью-Гэмпшир, Бёрлингтон, Новый Орлеан, Нью-Йорк… Мохаве. – А теперь давай продолжим делать то, что получается у нас лучше всего, – будем искать заблудших ведьм и возвращать им отнятое.
Выжженная солнцем пшеница, как ее волосы, и две серебряные монеты, как его глаза.
Джулиан поднял чан с пола и кинул в него травы и металл, плавя их заклинанием.
– Да, приступим.