ь с ним в следующее воскресенье.
– Что?
Ферн улыбнулась и дернула на себя его руку, схватив за запястье. Ножницы чиркнули ее по подбородку, оставляя кровавую полосу, но она перехватила их и развернула. Лезвие вошло в живот Гидеона так легко, словно Ферн резала ломоть топленого масла. Он поперхнулся и опрокинулся на спину, придавленный к полу каблуком ее сапога.
– Теперь ты готов слушать? – глянцевые губы Ферн сложились в улыбке, и она выдернула ножницы, швырнув их в огонь камина. Полена затрещали, окропленные священной охотничьей кровью. – Великолепно. Тогда позволь мне рассказать тебе, зачем я здесь, и предложить сделку…
– Земля вызывает Одри!
Зои щелкнула пальцами у меня перед носом, и я вдруг обнаружила, что мы уже едем в машине из бёрлингтонского молла на Черч-стрит. У меня в руках собрался целый ворох пакетов с дизайнерской одеждой, который я безжалостно смяла, сама того не заметив.
– Ну и где ты была? – спросила Зои. За пакетами мне было не видно ее лица, но я чувствовала растущее в ней беспокойство. – Я рассказывала Сэму, какое классное платье мы тебе прикупили! Краснее его только кишки. Ты ведь должна выглядеть сногшибательно на этих выходных…
– Ага. На все двести долларов, которые это платье стоит, – буркнул Сэм, сидя за рулем и листая одной рукой эсэмэс в телефоне о списании средств с кредитной карточки. – Ты ведь знаешь, что весь день безбожно тратила деньги своего парня? Я заставлю Коула мне все вернуть! И еще с процентами.
– Эй, Одри?.. Ну вот опять! Ау!
Я стряхнула образы, которые никак не хотели уходить, и подняла голову.
– Извини, это… Никак не проходит… Прошлое…
– О, ты видишь прошлое? С ним сладить еще тяжелее, чем с будущим! Так, давай помогу. – Зои отложила пакеты и пододвинулась ко мне вплотную, обхватив мою голову руками. Я почувствовала, как из ее ладоней струится тепло: оно проникло в мою голову, и тот скомканный клубок видений, что давил на мой череп изнутри, словно растворился. Картинка, сплетенная из воспоминаний, которые мне не принадлежали, наконец-то исчезла. Я окончательно вернулась в реальность.
– Что ты сделала? – спросила я восторженно, когда видения ушли, оставив лишь приятную пустоту и умиротворение.
– Ничего особенного. Просто перенаправила поток. Когда ищешь, не надо дергаться во все стороны. Прорицание – река, а не водопроводный кран. Так не крути вентили, – загадочно улыбнулась Зои, пряча под ресницами янтарное свечение глаз. Ее зрачок сделался узким, как у ящерицы, но быстро округлился обратно.
– Ты стала другой, – озвучила я то, в чем не была уверена до этого момента, пока не ощутила Зои внутри себя. Буквально.
– Да, ты тоже. Меняется каждый, кто доживает до следующего утра, слышала поговорку?
Я нахмурилась, но Зои уже вытащила из пакета голубое платье-футляр, какие прежде никогда не носила, и защебетала на ухо сидящему впереди Сэму о том, куда еще успела спустить его кровно заработанные деньги. За окном тянулась вереница невысоких зданий из красного кирпича: мы как раз проезжали Университет Вермонта, высокие шпили которого можно было увидеть чуть ли не из любой точки города.
– Ты больше не переживаешь? – осторожно спросила я Зои, подпрыгнув, когда мы переехали через лежачего полицейского. – Ну, насчет того, что пришел Рафаэль и все-таки отнял у тебя череп Мари Лаво…
– Ни в коем разе! – отмахнулась Зои беззаботно, пряча голубое платье обратно в пакет. – Я впитала в себя все, что еще оставалось в моей матери. Рафаэль забрал лишь бренные кости. Ну, и мое любимое вместилище для кокса… Впрочем, это даже к лучшему. С ним давно было пора завязывать!
Я удивленно приподняла брови, но промолчала. После того ночного инцидента с Рафаэлем, жабоподобными тварями и Ферн, Зои на самом деле сильно переменилась. Она все еще смеялась над моими шутками и приглаживала волосы Сэма каждый раз, как он показывался в поле ее зрения, но стоило присмотреться к ней поближе… Прямая осанка, медленная походка, пастельные цвета в одежде. Больше спокойствия и сосредоточия. Кажется, с той поры я ни разу не видела ее нос запачканным в мерцающем порошке, зато не раз заставала за утренней гимнастикой и раскуриванием пучков трав в разных частях дома. Она пыталась вывести скверну, которую принес сюда ковен Ферн, но я-то знала, что теперь наш дом никогда не очистить.
– Вы самое главное-то купили? – вдруг опомнился Сэм, петляя по улочкам Бёрлингтона, но успевая посматривать на меня через зеркало заднего вида.
В ответ я расстегнула сумку и вынула оттуда несколько футляров.
– Супер, – усмехнулся Сэм как-то уж слишком ехидно. – Теперь он сойдет за своего в бухгалтерском отделе.
– Только посмей подкалывать его на этот счет, и я превращу тебя в гуся! – раздраженно предупредила я, пнув спинку водительского кресла.
Сэм театрально надул щеки и крякнул, сворачивая с главного шоссе в сторону Шелберна.
До особняка Шамплейн было рукой подать, но мне казалось, что едем мы целую вечность. Пригород встретил нас ярким солнечным заревом и шелестом ветра в верхушках сосен. Где-то там, в лесу, мимо которого мы проезжали, мелькала та злополучная тропа, которая недавно привела меня к новым проблемам. Едва Сэм припарковался возле особняка, как я, похватав свои пакеты, вылетела наружу и бросилась к дому. Перетаскивать прочий багаж выпало на долю Сэма, несчастно стонущего от боли в пояснице.
– Кофеварка?.. Три кофеварки?! Боже, Зои, куда тебе столько?! – донеслось до меня, когда я юркнула за дверь, гостеприимно распахнутую Тюльпаной.
– Ура, в доме станет еще больше пыли и хлама, – поприветствовала нас она привычным брюзжанием, со скептичным прищуром наблюдая за надрывающимся Сэмом, но не выражая никакого желания ему помочь. – Что вы все находите в этом шопинге? Терпеть его не могу!
Когда я услышала о ненависти Тюльпаны к магазинам в первый раз, то драматично схватилась за сердце – клянусь, оно было готово разорваться на части лишь от одной мысли, что ведьма не любит красивые вещи! Но теперь я лишь закатила глаза и молча прошла в дом.
Подниматься по лестнице с десятком пакетов оказалось не так-то просто. Из-под штор с ламбрекеном вынырнул Штрудель, изрядно похудевший после визита Ферн: сегодня он впервые набрался смелости вылезти из своей коробки для обуви, где прятался все эти дни, распушившись, как меховая шапка. Наконец оправившись от потрясения, он вновь терся о ноги каждого встречного, убаюкивающе тарахтя.
Вместе мы дошли до библиотеки, где громко бубнил монотонный голос:
– Понедельник… двадцать третье февраля. Ее живот растет с каждым днем. На завтрак… она съела оладьи с кленовым сиропом, омлет, хот-дог, затем запила это апельсиновым соком и молоком. Несмотря на то что я… начинаю ее побаиваться, у меня щемит сердце от нежности. Врач сказал, это мальчик. В Ордене еще не знают… И не узнают. Эта новость станет для нас клеймом, а я не хочу… однажды… увидеть, как мой сын берет в руки меч, которым я четвертовал женщин лишь за то, что они родились другими. Это… не та участь, которую родители желают своим детям. Поэтому я обещаю себе: мы уедем… из города так далеко, что Орден нас не найдет. Четверг, двадцать восьмое февраля. Я сказал Лиссе, если род… родит… Все, надоело.
Запинки и паузы, которые Коул без конца делал, превратили его речь в невнятное бормотание. Его силуэт едва просматривался сквозь витраж дверей. Коул безостановочно наворачивал круги по библиотеке, пока Исаак восседал в кресле-качалке, как на троне, поучая его с умным видом:
– Почему ты остановился? Продолжай.
– Да я не вижу ни черта! – Коул демонстративно поднес книжку ближе к лицу. – Вблизи даже заглавия прочитать не могу!
– Это называется дальнозоркость, мой друг. Ты бы в любом случае познакомился с ней, просто обычно это происходит после сорока лет…
– Класс. – Коул захлопнул дневник и швырнул его на кожаный диван. – Самое время покупать вставную челюсть и ходунки.
– Зато ты прекрасно видишь вдаль. Все остальное поправимо. Плюс три – это не так уж и много. Или ты бы предпочел не видеть вовсе?
Коул осекся и пристыженно взглянул на невозмутимого Исаака:
– Разумеется, нет! Я безмерно счастлив, что снова вижу. Снова могу самостоятельно мыть за собой посуду и не хватать лишние удары по лицу, – поморщился он, падая на диван рядом с отцовским дневником и прикладывая палец к рассеченной нижней губе, которая все еще заживала после встречи с Джулианом. – Просто… какой ценой?
Вопрос повис в воздухе шаровой молнией. Исаак так и не понял, что Коул говорит о Гидеоне, разговоры о котором превратились в негласное табу. Зато все прекрасно поняла я. А потому немедленно толкнула плечом дверь и ураганом ворвалась в библиотеку, неся с собой не только модные обновки, но и спасение от уныния, в котором Коул и так пребывал слишком долго. Штрудель поддержал мою затею и проскочил у меня между ног, запрыгнув Коулу на руки.
– Выбирай! – торжественно объявила я, кинув рядом стопку футляров с очками. – Я не знала, какие тебе подойдут, поэтому взяла сразу десять штук.
Почесывая Штруделя между ушами, Коул растерянно перебрал несколько экземпляров и странно нахмурился, явно несогласный с моими представлениями о стиле. Он примерил сначала очки в круглой оправе, как у Джона Леннона, затем в квадратной от Prada, а после самые простые. Все они вызывали у меня оскомину, но когда Коул остановился на роговых с овальными стеклами…
– Идеально, – изрекла я, расплывшись в улыбке. – Попробуй теперь.
Я подала ему раскрытый дневник Дэниэля Гастингса, и Коул, скользнув по нему взглядом, дочитал абзац, который ни в какую не давался ему еще пять минут назад:
– «Я сказал Лиссе, что если родится мальчик, то мы назовем его Абрахамом, в честь моего отца. Тогда она открыла запечатанный сундук, достала свой танто и начала шинковать им салат к ужину. Намек понят. Гидеон так Гидеон».
Внизу живота у меня скрутился раскаленный жгут, и я невольно выдохнула: