– Зато у тебя получаются красивые стихи, – попытался приободрить меня Коул, перелистывая мой ежедневник, где я, как учила Шайя, рифмовала все свои мысли и переживания. Именно так, по ее мнению, и заводился новый магический порядок: «Заклинания – не что иное, как пение души Верховной, которое просто нужно услышать».
Я застонала и упала спиной на кровать.
– Мы обречены.
Коул сдавленно хохотнул, будто мой крах в качестве Верховной ведьмы забавлял его. Дни бежали, как река Мохаве, и иногда я просыпалась в майке, насквозь промокшей от пота. Во снах мне являлся Джулиан, держа в руках тыквенный фонарь, а затем он присваивал себе и мой ковен, и меня саму. Ожидание этого судьбоносного дня, закрепленного ритуальным порезом на ладони, угнетало, заставляя жить с ощущением спешки. Но, как бы старательно я ни перебирала ногами, я продолжала стоять на месте – моя жизнь напоминала иллюзорную пустыню, где любые усилия тщетны. Даже тот факт, что Джулиан наверняка уготовил Ферн страшную месть, ничуть не обнадеживал: мне все равно предстояла битва. Неважно, с кем – с Джулианом, с Ферн или с ними обоими.
– Полгода, Одри! Ты потратила на Завтра и свое обучение пять месяцев, – подбрасывала дрова в огонь моего самоедства Тюльпана. – Вчера в Бёрлингтоне объявились фейри. С Гражданской войны их не видела!
– Благой двор или Неблагой?
– Неблагой.
– Вот черт, – поморщилась я, вспоминая их пираньи челюсти и страсть рвать на части заблудившихся путников.
– Я выгнала эту зубастую мелкоту за черту Нью-Йорка, пусть Аврора с ними разбирается, – горделиво сообщила Тюльпана. – Но они вернутся, если не вернешься ты. Сколько ты еще там пробудешь?
– Пока не освою сотворение. Остался последний дар, Тюльпана! Я обещала Джулиану сделать его Верховным…
– Но ты же хотела убить его раньше, чем ваша клятва заставит тебя это сделать…
– Да, именно. Я придумаю такое заклинание, которое сделает переход к нему верховенства смертельным.
– Оу, – Тюльпана расплылась в лощеной улыбке. – Я заинтригована! Главное, чтобы написанное заклинание соответствовало твоим ожиданиям. А то ведь знаешь, как самовольно они рождаются…
Ее лицо рябило в отражении реки, на берегу которой я сидела. Это напоминало шипящий телевизор: хорошо слышно, но плохо видно. В какой-то момент заклинание связи и вовсе оборвалось: лицо Тюльпаны, кричащей Морган, чтобы та включила следующую серию «Секретных материалов» и велела Исааку приготовить попкорн, вдруг начало меркнуть. В конце концов оно разошлось по реке кругами, исчезнув, и я тяжело вздохнула. Ох уж эта водная магия! Нестабильнее, чем Интернет.
Я отряхнула ноги от песка и, застегнув сандалии, направилась обратно к дому. В пустыне осень совсем не чувствовалась. Если бы Коул не вспомнил о годовщине нашего знакомства и не испек в честь этого подгорелый яблочный пирог, я бы и не заметила ее прихода. Здесь не было красно-желтых листьев, слякоти и дождя, под барабанный бой которого было так сладко засыпать. Но знойная жара спала, уступив место сухому ветру.
– От Зои не было вестей? – спросил Сэм, когда я вышла к нему и к Коулу, сидящим на импровизированных качелях из связанных и подвешенных бочек.
Сэм долго выпрашивал у Завтра разрешение пройти их испытание на границе, чтобы посмотреть на ковен изнутри, и в итоге справился с ним лучше всех. Даже не потерял сознания, потратив на борьбу с внутренними демонами не больше минуты. Правда, выглядел бледным и болезненным еще сутки после этого. Тюльпана переносила Сэма в деревню почти каждый месяц (от более частых «поездок» его тошнило). Несмотря на то что ему было не по себе от местных «диковинок» и архаичного уклада, он не упускал возможности похвалиться полицейским значком перед местными девицами, но старательно избегал влюбчивую Гён, которой этот его значок приглянулся больше всех.
Привезя Коулу коробку с новыми документами и старенький ноутбук, он занес все это добро нам на крыльцо и причесал пятерней спутанные рыжие волосы. В солнечном свете они горели, как костер Белтейна, а его зеленые глаза напоминали о лесах Вермонта, по которым я истосковалась всей душой. В кои-то веки без кобуры на поясе, но в растянутой майке и спортивных шортах, Сэм потер пальцами розовый отпечаток волчьих зубов на плече, заметив, куда я смотрю.
– Так что насчет Зои? – вернул меня на землю он. Каждый раз, когда Сэм притворялся, будто ему не больно, он жевал нижнюю губу. – В последний раз она писала мне месяц назад. Сказала, что ей нужно больше времени, чтобы уладить всякие там вуду-делишки… Якобы все оказалось сложнее, чем она предполагала. Зои рассказывала тебе, что она подразумевала под этим «сложнее»? Она точно успеет к Самайну?
Я неловко замялась, стыдясь признавать, что не общалась с ней даже дольше, чем Сэм. На телефон она не отвечала, а все костяные голуби и пламенные записки, которые я ей отсылала, пропадали без вести. Моя тревога за Зои росла с каждым днем, но я топила ее в чувстве долга и понимании, что не могу разорваться на две части, борясь за ковен Вуду и за свой одновременно. Силы Зои как ведьмы, принесшей мне ковенант, все еще текли во мне – и это главное. Значит, она по крайней мере жива. Да и вряд ли убить Мари Лаво было так просто… Жаль, что этим нельзя было успокоить Сэма – Зои не простит мне, если он узнает о ее прошлом от кого-то, кроме нее самой.
– Нет, но это было понятно сразу. Такой скользкий тип, как Рафаэль, будет биться за верховенство до последнего. Но если Зои обещала успеть к Самайну, значит, успеет. Я верю в нее.
Сэм отвесил вялый кивок, явно неудовлетворенный моим ответом, и залпом допил содержимое бумажного стаканчика.
– Обалденный лимонад! Правда, забродил маленько, – сказал он, протягивая его мне, уже пустой. На дне блестели пурпурные капли. – Можешь налить еще?
Я скосила на стакан глаза и принюхалась: из него веяло горькими ягодами, ацетоном и марокканской мятой, листики которой прилипли к стенкам. Именно так еще несколько дней после Ламмаса пахло от Диего с Морган, ходивших с ведерком в обнимку. Решив не сообщать, что этот самый «лимонад» недавно положил половину деревни, я переглянулась с Коулом и послушно двинулась в дом за добавкой.
– Трое детей?! Так много?
– За все лето…
– И ты считаешь это победой?!
– По сравнению с тем, что весной пропало пятеро, – да, считаю! – Сэм повысил голос, смяв в руке папки, часть которых с космической скоростью листал Коул, будто сканируя их взглядом, а не читая. Я же притихла за углом дома с бутылкой настойки в руках, поняв, что ушла как никогда вовремя, но могу очень не вовремя вернуться. – Мы патрулируем школы, сады, площадки… Но на прошлой неделе пропал еще один.
– Тело уже нашли?
– Нет, но, боюсь, это лишь вопрос времени.
– Появились общие приметы у жертв?
– Одному шесть, другому десять… Мальчики, девочки. Хулиганы и паиньки. Американцы и иммигранты. Ему, кажется, абсолютно плевать, кто именно, – главное, чтобы не старше двенадцати лет.
Коул помассировал пальцами виски, раздумывая, и вернул Сэму папки.
– Это хлебные крошки, а не улики. Есть еще что-нибудь?
Сэм переступил с ноги на ногу, будто не знал, стоит ли показывать Коулу. Но все-таки он вынул из кармана скомканную бумажку – в желтых пятнах, обгоревшую и замасленную. Коул дотронулся до нее с омерзением, разворачивая на расстоянии вытянутой руки, чтобы прочитать без очков. Его лицо застыло.
– Что это за дерьмо? – Мне почти не доводилось слышать, как Коул бранится, но после того, что он озвучил, я и сама бы не выразилась лучше: – «Кости-кости. Леденцы. Собираю их в ларцы. Откроешь – выбегут детишки. Сыграем снова в кошки-мышки? Кости – сладость на десерт. Они на карусель мою билет. Ваши косточки я заберу и для крепких снов в подушки их набью. Кости – будущий сервиз. Ваших матерей ждет незабываемый сюрприз! Ведь нет подарка от ребенка краше, чем новая посуда из его коленных чашек».
– Да он у нас поэт, – выплюнул Сэм, пока Коул наворачивал вокруг него круги. – Я нашел это на последнем месте преступления. Не стал класть в вещдоки, решил, вдруг Одри сможет выследить его…
– Я покажу ей. – Коул спрятал записку в карман и вздохнул: – Вырывать у детей кости и выбрасывать их тела на обочину, как фруктовую кожуру… Каким же чудовищем нужно быть?
Сэм отвел глаза и чертыхнулся, сминая пустой бумажный стаканчик в кулаке.
– Не верю, что говорю это, но ты нужен полиции, Коул. Охотник со сверхъестественной чуйкой на гнильцу – вот чего нам не хватает, чтобы наконец покончить с этим уродом!
Коул прикусил нижнюю губу и покачал головой, что-то бормоча в ответ о том, что он нужен здесь, в Завтра, и его долг атташе превыше всего остального. В моих ушах эхом гудело «вырывать у детей кости». Ничего другого я уже не слышала. Поэтому вышла к Сэму с Коулом на ватных ногах и, молча протянув им настойку, оглянулась на деревню.
– Одри, ты куда?
Я не ответила, быстрым шагом поспешив к шатру на другом конце поселения. Такой же, как у Ворожеи, только в несколько раз меньше, он был огорожен розовыми кустами, а внутри весь заставлен резными тумбами и шкафчиками с ингредиентами. Шипы цеплялись за одежду незваных гостей, но меня, однако, в этот раз пропустили беспрепятственно. Коул остался снаружи, пытаясь отцепить от своей одежды безжалостные цветы и колючки, обвившие его с макушки до пят.
– Верховная Шайя!
Сначала я позвала ее тихо, боясь нарушить старческий покой, но затем окликнула громче, вспомнив о старческой глухоте. Внутри пахло лимонным курдом и полынью, а очаг приветливо замигал, стоило мне пересечь порог, нагнувшись под связками трав и ловцами снов.
Шайя сидела в кресле, изготавливая еще один, как и всегда – из ивового прута и совиных перьев. Ее глаза были безмятежно закрыты, а пальцы плели нити ловчее, чем это делали паучьи лапки. При моем появлении она чуть приподняла голову, но открывать глаза не спешила. Очевидно, ей давалось это с таким же трудом, как и говорить, поэтому вместо слов я услышала ее мысли в своей голове: