Ритуал наконец-то был завершен.
Первую минуту ничего не происходило. И вторую минуту тоже. Абсолютная тишина, как вакуум – вода заложила уши. Выжидая неизвестно чего, я перебрала пальцами мелкие камешки, которыми было застелено дно. Они, подсвеченные моей магией, напоминали драгоценные малахиты: зеленые, светящиеся, как я сама, мысленно повторяющая заклинание светлячков, чтобы не оказаться в кромешной тьме.
– Смотри на меня, Джулиан! Дыши же!
Это прозвучало так близко и вместе с тем далеко – здесь, на глубине, и одновременно там, на берегу. Связанная с братом и кровью, и солнцем, от которого спину щипала вода, я слышала его. И видела тоже: Джулиан, распластанный на траве, сотрясался в конвульсиях. Из его рта вытекала вода, так много, будто он выпил Ниагарский водопад. Джулиан хрипел и захлебывался, ведь из нас двоих только я была рождена в Шамплейн. Только я не могла утонуть.
– Джулиан! Rhowch ef…
Ферн пыталась удержать его голову на своих коленях, повторяя заклинание за заклинанием, пытаясь разорвать нашу с ним связь, порожденную ритуалом. Звучание скрипки не просто забирало мою магию и, деля ее пополам, отдавало ему – оно буквально делало нас единым целым. Я слышала все, что происходило с ним. Я видела, как мой брат медленно наливается синевой, раздирая ногтями горло. Как белки его глаз окрашиваются в красный и как тяжелеет пиджак от исторгаемой воды. Я чувствовала то же, что чувствовал он, умирая, – нескончаемый страх, растерянность и небывалую тоску по семье.
Все, что происходит с одним, происходит с другим. Рожденное вместе, оно должно и умереть вместе.
Вцепившись пальцами в песок, я снова вдохнула, тем самым вынося Джулиану смертный приговор.
Озеро пошло рябью и заклубилось. Поднялся песок: переливаясь, он обрел знакомые черты и явил мне образ моего брата-близнеца. Физически Джулиан все еще был там, на берегу, но сознанием – или душой? – он был со мной. Притянутый ко мне силой солнца, кровоточащего на наших спинах, и собственной любовью. Всего лишь мираж, но Джулиан беззвучно шевелил губами, пытаясь что-то сказать, пока там, в реальности, он умирал на руках у Ферн. Предсмертная агония вытравила из него скверну, освободив человеческое естество на последних минутах жизни. То пришло, чтобы проститься. Раскаяние в серых глазах было мукой для нас обоих.
Я прижалась к груди Джулиана, как в детстве, и позволила неосязаемому видению обнять меня. Если это было не прощение, то хотя бы принятие.
Прощай, брат. Надеюсь, ты обретешь покой. Мы оба.
Пальцы прошли сквозь плечи Джулиана, хватая пустую воду, и его образ померк. Песок опустился обратно мне в ноги, и я снова осталась одна, а та моя часть, что разделяла боль Джулиана и вопила во все горло, наконец-то затихла. Я увидела заплаканное лицо Ферн над собой и бескрайнее черное небо, на котором проступили звезды… А затем серые глаза, которые стали моими глазами, остекленели. Сердце Джулиана застыло, и наша связь оборвалась.
Я запрокинула голову, чувствуя, как дрожит озеро, скорбя по нему – последнему Верховному. Над его гладью клубилось электричество – магия, выпущенная на волю с последним вздохом. Без сосуда Верховенство не могло существовать, а я не была согласна принять его обратно. Потому оно чистым пронзительным светом впиталось в воду и на миг осветило собою все озеро, ослепив даже меня.
Но почему же с Ферн ничего не происходило?
Она была третьей. Она была в нашей цепочке. Я сосредоточилась, проникая в ее разум, который должен был сплестись с моим тугим узлом, но я по-прежнему ничего не чувствовала. Ферн сидела там, на берегу, совершенно невредимая, и лишь слезы бежали по ее лицу – никакой озерной воды. Вот почему она ничего не почувствовала и даже не поняла, что именно произошло… Ритуал действительно не сработал. Но ведь… кровь от крови. В одном кругу. Одна музыка. Что же не так?!
Песок снова поднялся со дна: я стукнула по нему кулаком, беззвучно крича. Все старания впустую!
Я встала. Пора было возвращаться – туда, где мне предстояло попытаться победить Ферн еще раз, теперь по старинке. Туда, где она рыдала над телом Джулиана и где стоял ее оглушительный визг. Оттуда же что-то нырнуло со сломанного пирса следом за мной.
Бульк!
«Ты что, с ума сошел?! Ты же плавать не умеешь, идиот!»
Последнее, что я ожидала увидеть на глубине озера, куда бросилась умирать, – это лицо Коула, пришедшего спасти меня, когда спасать теперь надо было его. Ведь ему даже не нужно было прилагать усилия, чтобы уйти на дно, – он и так плавал, как булыжник. Хаотично гребя руками, Коул очутился совсем рядом, и я притянула его к себе за шиворот футболки. Зеленый свет вокруг задребезжал от моего беззвучного смеха, отразившись в перепуганных глазах Коула. Заметив, как он корчится от подступающей гипоксии, я поцеловала его, делясь и своим счастьем, и дыханием магии.
Мы провисели так в воде еще несколько минут, сжимая друг друга в объятиях, и не было ничего прекраснее этого. Но, ткнув пальцем вверх, я подтолкнула Коула, помогая ему всплыть, а сама обернулась на легкое прикосновение к плечу. Из тьмы озера показалась тощая рука, сплетенная из водорослей, останков рыб вместо косточек и самой воды. На пальцах с липкими присосками, напоминающих осьминожьи щупальца, висело мое жемчужное ожерелье.
«Спасибо, что придержала его у себя, Нимуэ».
Я застегнула Вестники на шее и блаженно сомкнула веки. Прежде хранящие колдовство, сворованное из несчастных новоодаренных, они вдруг открылись и отдали его мне без остатка. Я почувствовала их согласие, их поддержку, и страх не выстоять перед Ферн растаял сам собой.
Кивнув зубастой Озерной деве, я поплыла вслед за Коулом.
Он, то и дело подталкиваемый моими руками и заклятиями, всплыл первым, жадно вздохнув. Я же вытошнила воду, набранную по самый желудок. Голова шла кругом, и, если бы не Коул, вытянувший меня на склон берега, я бы наверняка ушла обратно на дно.
Рука об руку мы ступили на сушу, и блуждающие огни, застрявшие в тыквах, вдруг переменились. Они мигнули и залили весь холм рубиновым светом, как кровью – отражение злости Ферн, от которой сорвался ее голос, дребезжа:
– Что ты наделала?!
В глазах с потекшей тушью дрожали слезы, делая дымную радужку глаз металлической. В последний раз проведя рукой по щеке Джулиана, лишенной всяких оттенков, Ферн поднялась с земли и шагнула ко мне навстречу.
– Ты убила нашего брата! – закричала Ферн, и воздух вокруг уплотнился от ее магии.
Одним ловким движением Коул подобрал навахон, отброшенный в схватке с Гидеоном. Тот, не успев помешать ему, обнажил копье и замер напротив, не зная, что делать. Атаковать родного брата первым? Ждать? Бежать? И Коул и Гидеон прекрасно понимали: вторая драка неизбежна, но так же просто, как раньше, ее не разрешить. Оба будут защищать сокровенное изо всех сил – один против воли, а другой против здравого смысла.
Я выжала майку и стряхнула с босых ног песок, подбирая шерстяное платье, чтобы одеться.
– Да, – ответила я, не глядя на Ферн и тело Джулиана, посиневшее и блестящее от влаги. – Я его убила.
Вдалеке, на вершине холма, что-то загрохотало. С этой части берега открывался прекрасный вид на особняк: его и озеро разделяло всего двести-триста метров. Сокрытый в ночи, покрытый пляшущими тенями от блуждающих огоньков, бросившихся врассыпную, дом вдруг начал разваливаться на части. Темные окна, освещенные уютным пламенем камина, лопнули, взрываясь друг за другом витражным фейерверком. Все три этажа накренились, будто дом пытался сложиться пополам: вдоль стен и колонн поползли глубокие трещины, рвущие мрамор на куски.
Перевезенный и выстроенный из того же камня, что и наш первый дом во Франции, особняк испокон веков служил ковену Шамплейн священной обителью. Он повидал единицы врагов, неприступный. Он слышал крики сотни новорожденных, вселюбящий. Он скорбел по каждой из ведьм, что встретила старость и смерть в его лоне. Дом был плотью нашей многовековой традиции, а сам ковен – ее душой. И то и другое умирало вместе со своим Верховным, ведь без него ничего из этого не имело смысла.
– Что происходит? – прошептала Ферн, обернувшись на шум грохочущих камней.
Куски мрамора и гранита падали, стены рушились, а крыша прогибалась все ниже, пока не проломила дом до основания. Тот рухнул, обратившись грудой булыжников. Вся скорбь и горе ушли вместе с особняком, но те, кто был его заложником, успели выбежать…
– Ковен умер, – улыбнулась я, глядя на руины своего дома. – Да здравствует ничего.
Ферн посмотрела на меня, и я впервые увидела в ее глазах страх, граничащий с… Уважением? Все это время она хотела, чтобы я поняла ее – готовую пожертвовать всем ради единственной цели. Ферн хотела слепить из меня саму себя… И у нее получилось, но она никак не хотела признавать, что между нами всегда будет одно различие, которое не истребить.
Она не боялась запачкать руки ради самой себя, а я не боялась запачкать их ради тех, кто спустился с холма и выстроился за ее спиной, оставаясь моим ковеном, даже когда его не стало.
– Ты не просто разделила с Джулианом верховенство – ты соединила себя с ним. И со мной пыталась, – поняла Ферн наконец-то и издала странный звук, похожий одновременно и на всхлип, и на смешок. – Только ничего не вышло, да? Я тебе не по зубам! Только почему же ты сама не сдохла, захлебнувшись?
Я пожала плечами, задумчиво озираясь на серый залив.
– Семейные причуды. Тебе не понять. Конечно, жаль, что с тобой это не сработало, но попытка не пытка. Не вышло так – попробую иначе.
– Да ты оптимистка! Драться со мной в лоб… Хитрость была твоим преимуществом, но ты его упустила, – произнесла Ферн, и голос ее просел, напоминая шелест ветра, раскачивающий верхушки деревьев. – Теперь я уничтожу тебя и всех, кого ты любишь!
– Меня – может быть, но не их. – Я взглянула на своих друзей позади нее. Плечом к плечу они, перепачканные каменной пылью, обступили Ферн полукругом. Гидеон прислонился к ее спине своей, вскидывая копье. – «Если я не буду Верховной, ты не тронешь мой ковен». Помнишь такое?