– Да, я тоже не знаю, поэтому мы будем страдать вместе. Марш вниз!
Сложно было изображать злобу, когда в душе царила весна. Но вот беспокойство мне изображать не пришлось – я действительно испытала его, когда Морган вдруг произнесла, спешно вылезая из пижамы и переодеваясь в более подходящую для ужина одежду:
– Одри, я давно хотела спросить… Я ведь всегда буду ведьмой Шамплейн, да? Что бы ни случилось?
Это была совсем не праздничная тема для разговора, но и сегодняшняя ночь напоминала праздник все меньше и меньше. Нервно покрутив в пальцах брошку, которую собиралась приколоть Морган на белоснежный ажурный воротник, я осторожно спросила:
– Почему ты спрашиваешь? Я вовсе не собираюсь выгонять тебя из Шамплейн за сговор с Авророй…
– Нет-нет, я не об этом…
– Тогда о чем? Морган, что бы ты там себе ни надумала, но Шамплейн – твой дом, а ты – часть моей семьи. Никто никогда не отвернется от тебя, даже если ты сама отвернешься от нас.
– Я не отвернусь! Никогда! – воскликнула Морган в запале. – Просто… Возможно, мне придется уйти однажды.
– Куда?
– Не знаю. – Морган облизала пересохшие губы. – Каждый раз это новые места. Они являются мне во снах, как и люди. Точнее, ведьмы. Самые разные… Зовут меня, просят о помощи, а затем исчезают. Я не хотела рассказывать, пока мы не разберемся с Пауком, чтобы не добавлять вам хлопот. Сны начались после того, как я убила Дария.
Что же… Как и говорила Аврора, все самые крупные проблемы лишь впереди.
– Цветы опадают тогда, когда приходит их время, – ответила я мягко, пригладив беспорядок на голове Морган расческой, поднятой с туалетного столика. Непослушные локоны напоминали пшеничные колоски. У меня ушло почти десять минут на то, чтобы подхватить их и скрепить нефритовыми заколками. – Мы обязательно разберемся и с твоими снами, и с предназначением Эхоидун, и с границами твоей силы. Аврора ушла, но твое обучение только начинается, так что этим ведьмам из твоих снов придется немного подождать. Ничего страшного, справлялись же как-то три тысячи лет до этого. Сейчас ты прежде всего должна думать о себе, цветочек.
Морган хихикнула, но, кажется, успокоилась. Ее действительно ждала удивительная жизнь, и я собиралась сделать все, чтобы эта жизнь не была похожа на мою. Чтобы Морган всегда нашлось где спать и что есть, чтобы она никогда не душила слезы подушкой и чтобы не боялась просить о помощи. В конце концов, быть Верховной означает не только бороться и топить врагов в их собственной крови. Быть Верховной – это значит заботиться о других.
– Давай расскажем Тюльпане правду через… парочку недель, – дернув меня за рукав, попросила Морган перед самым выходом из комнаты. – Умоляю! Я поклялась Авроре!
– На крови?! – ужаснулась я.
Морган покачала головой:
– Нет, на мизинчиках, но это тоже серьезно!
– Ладно, – сдалась я, закатив глаза. – Но расскажешь ей все сама!
Морган часто-часто закивала головой. Из столовой тем временем вовсю доносился звон посуды и смех. Спустившись, я подтолкнула Морган к арке, а сама сказала, что присоединюсь позже, и тихонько закрылась в чайном зале. Мой ковен заслуживал семейного ужина за клубничным вином и шутками. Я тоже заслуживала… Но раз взялась решать насущные проблемы, то надо решить их все до последней.
– Ведьма-ведьма, пой со мной… Сегодня ты… Черт, как там было у Тюльпаны? Хм, может, если изменить ритмику…
Я не заметила, как начала бормотать себе под нос, разложив на кофейном столике нотную тетрадь с нелинованным блокнотом, где еще в ковене Завтра училась рифмовать слова, пытаясь обуздать строптивый дар сотворения. Как и тогда, сейчас у меня выходила полная чепуха – набор слов, лишенный смысла, а порой и художественной красоты. Сосредотачиваясь под треск зажженного камина, я зашторила окна, чтобы спрятаться от рассвета, и погасила все лампы. Нужно было остаться в полной темноте, ведь по какой-то неведомой причине в моей жизни все самое прекрасное всегда рождалось из мрака. Поэтому, раскачиваясь в такт мокрому снегу, барабанящему по окнам, я щекотала перьевой ручкой свой нос и тихонько размышляла.
– Почему ты здесь?
Я ожидала, что первым меня найдет Коул, но нет – это была Тюльпана.
– Сэм налил Коулу два бокала вина, так что он уже в отрубе наверху, – пояснила она, как всегда прочитав мои мысли, и сложила руки на груди, остановившись в дверях. – Так что ты делаешь?
– Хочу закрыть гештальт.
– Ты пытаешься придумать, как вернуть Ферн ее магию?
Я кивнула, кожей чувствуя немой упрек Тюльпаны.
– Я обещала… Ферн ведь сдержала свое слово. Даже вышла против Паука с одним ножиком! Знаю, это риск, но чем я лучше Ферн, если обману ее? К тому же я не думаю, что она все еще представляет для нас угрозу. Все, кому она хотела отомстить на самом деле, уже давно мертвы.
Тюльпана испустила тяжелый вздох – так вздыхают матери, когда их непоседливое чадо все-таки сделало сальто с высокой горки и разбило нос. Обойдя меня по кругу и отодвинув кофейный столик, Тюльпана сковырнула ногтем дощечку в полу и выудила из-под нее маленькую плетеную куколку.
– Вот. – Она буквально кинула в меня куклой. – Скажи Ферн, чтобы сожгла ее, и сила вернется.
– Ты это серьезно?!
Я смахнула локтем все тетради со своими никчемными закорючками и вцепилась пальцами в куклу из обрывков пряжи. Она выглядела просто ужасно: с круглой топорщащейся головой, разметанными руками, больше похожая на бесформенный клубок нитей. Пряжа была жесткой на ощупь и желтой, как солома, и я вспомнила, что точно такой же была и та пряжа, которую мы растягивали с ведьмами Шепота вокруг Ферн, заманив ее в центр колдовской паутины. Мы тянули нить за нитью, передавали пряжу друг другу и вязали на ней заговоренные узелки. Мы резали магию Ферн по кускам, забирали крупица за крупицей, пока не опорожнили ее окончательно…
– Да, но мы не успели затянуть последний узел, – сказала Тюльпана, садясь рядом со мной на диван. – Поэтому кокон, в который мы заточили магию Ферн, еще можно расплести. А чтобы этого не произошло случайно, мне пришлось спрятать остатки пряжи, сделав из них куклу. Сейчас эта кукла – единственное, что стоит между Ферн и ее мечтой снова стать ведьмой.
– Почему ты не рассказывала?
– Привычка. – Тюльпана виновато потупилась, поставив локоть на спинку дивана и играя с фибулой в волосах. – Твоя излишняя доброта все еще пугает меня. Но теперь кукла твоя. Делай с ней что посчитаешь нужным, Верховная.
Тюльпана мимолетно погладила меня по руке и, собрав с пола разбросанные тетради, вышла из чайного зала, оставляя меня наедине с необходимостью принять важнейшее в жизни решение.
Впрочем, я приняла его уже давным-давно, а если бы передумала, то постыдилась бы носить фамилию Дефо.
– Теперь мы в расчете.
Ферн что-то выронила из рук, застигнутая врасплох, – да уж, без магии она действительно стала той еще трусишкой! Весь дом давно погрузился в тишину, и даже Гидеон, не отлипающий от нее весь вечер, уже спал в гостиной в обнимку с Баксом. Лишь Ферн копошилась в коридоре на первом этаже, зачем-то исследуя шкаф со старым тряпьем. Однако она быстро забыла о своем занятии, когда я вручила ей маленькую куколку из пряжи.
– Что это? – Ферн скептично приподняла бровь. Держала она куколку на расстоянии вытянутой руки – видимо, боялась, что я подложу ей порчу.
– Твоя магия, – ответила я, поправляя лямку ночной рубашки, в которую уже успела переодеться: мне хотелось поскорее разобраться с долгами и тоже лечь спать. – Сожги куклу, и все станет как раньше.
– Как раньше?..
Ферн молчала почти минуту, а взгляд ее, недоверчивый, прыгал с куклы на мое сонное лицо и обратно. Дернув за бархатный шнурок, она зажгла угловой торшер и поднесла куклу к лампе, чтобы хорошенько ее рассмотреть. Свет упал на шрамы Ферн, змеящиеся по ее открытым плечам, и на потрепанный рюкзак, спрятанный под вешалкой.
– Хм, надо же, – прошептала Ферн. – Ты и правда сдержала обещание.
– Да, я ведь не ты. До сих пор этого не поняла?
– Поняла. Поэтому и пришла в Шамплейн накануне Йоля.
Ферн шмыгнула носом и стиснула куклу в кулаке. Затем она покачала головой и обошла меня, направившись к лестнице.
– Ты что, не планируешь ее сжигать? – нахмурилась я и ткнула пальцем в открытые настежь двери чайного зала. – Я там специально камин оставила…
– Спасибо, но мне некуда больше спешить. – Ферн остановилась на ступеньках и улыбнулась уголком губ. – Сожгу позже… Как-нибудь потом. Сейчас я просто хочу поспать.
– Хм, ладно. Ты… – Я замялась, пытаясь придумать, что сказать напоследок. Этот момент лучше всего подходил для прощания: только мы вдвоем, друг напротив друга, как в самом начале. Лунный свет, преломленный витражными окнами, расписал лицо Ферн павлиньими красками, но взгляд ее оставался бесцветным. Я не надеялась услышать от нее извинения, но и враждовать больше не видела смысла, поэтому… – Мне жаль, что все так получилось.
– Мне тоже жаль… Очень…
– Уже придумала, чем займешься дальше?
– Не переживай. Я определенно начну с того, что исчезну из твоей жизни. – Ферн отвернулась, задумчиво наблюдая за тем, как снег оседает на витраже окон и тут же тает от тепла, что источал дом, вновь полный умиротворения и жизни. – Клянусь тебе, Одри, ты больше никогда меня не увидишь.
– М-м… – я замычала, смакуя эту мысль. – Звучит просто чудесно!
Ферн усмехнулась и, даже пожелав мне спокойной ночи, поднялась наверх. Мы разошлись по комнатам. Я забралась под руку сопящему Коулу и сладко заснула в его объятиях, наконец-то не страшась завтрашнего дня. А утром, когда все проснулись, в память о Ферн остался лишь голубой ободок, забытый на кухонном столе. Вместе с ней пропал походный рюкзак Исаака, с которым тот путешествовал в Санта-Муэрте, вчерашние салаты, пара моих любимых платьев и тысяча долларов из заначки Сэма под матрасом (из-за чего он так ругался на недавно выученной латыни, что чуть не призвал Баала). Я не винила Ферн – в конце концов, теперь мы поменялись местами. Но ей всяко было лучше, чем мне когда-то: она была свободна, и ей не от кого было бежать, кроме самой себя.