– О чем ты? – нахмурилась я.
Эмиральда вдруг сделала шаг вперед, а я – шаг назад. Это заставило ее рассыпаться в очаровательном звонком смехе, похожем на перезвон колокольчиков. Она явно находила мою опасливость забавной, а оттого смеялась целую минуту, прежде чем постучать указательным пальцем по своему виску.
«Эта башня не просто живая – она голодна, как свора бешеных псов, – произнесло нечто голосом Луны в моей голове. Это было далекое воспоминание о моем пребывании в пустыне Мохаве. – Иди туда, но знай…»
– …что прежней тебе оттуда не вернуться, – договорила Эмиральда, и, несмотря на мексиканское пекло, я похолодела.
Она просто читает мои мысли? Или голос говорит ей то же самое, что и мне? Мы слышим одно и то же? Я и Эмиральда…
– Навсегда остались в той башне, – сказала она, перебирая в длинных, обугленных тьмой пальцах блестящие ножницы. – Когда Башня не говорит с тобой, то говорит со мной… Любит рассказывать о тебе. О рыжем коте, о паприкаше, о бесплодной любви Верховной и атташе, лишенной будущего…
– Бесплодная любовь?.. Лишенная будущего?..
– Еще Башня рассказала мне о маленькой царице и той правде, что оказалась острее ножниц. Я люблю слушать. Это успокаивает – знать, что ты не единственная, кто сошел с ума.
– Что? Я не… Я вовсе не сошла с ума! В отличие от тебя! К твоему сведению, я выдержала испытание в Башне…
– Разве? – Эмиральда склонила голову набок и снова приблизилась: – Думаешь, быть сумасшедшей – это плохо? Если бы не сумасшествие, ты бы не нашла способ победить Ферн и Джулиана. Ты бы не догадалась, кто такой Паук и где он прячется… Ты бы не пришла в Санта-Муэрте.
«Она права».
– Но я. Не. Сумасшедшая! – повторила я по слогам. Сам факт того, что у нас с Эмиральдой есть что-то общее, скручивал нутро до тошноты. Как давно она следит за мной через этот «Глас»? Как много знает обо мне? Неужели для окружающих я выгляжу такой же чокнутой, как она? Только я ведь на самом деле… – Не сумасшедшая!
Эмиральда вдруг отпрянула. Глаза ее лихорадочно забегали. Затем она ни с того ни с сего бросилась в глубь оврага, пока не добежала до кромки джунглей и не нырнула в них, оставив меня наедине с подступающей паникой.
Глубоко вздохнув, чтобы успокоить мысли, я взглянула на собственные руки.
– Я точно это знаю. Я не сумасшедшая…
– Знаешь, чем чаще ты повторяешь это вслух, тем больше я начинаю сомневаться.
Я ахнула, обернувшись так резко, что закружилась голова. Вот почему Эмиральда сбежала – за моей спиной стоял Коул, и пальцы его еще блестели от цветочной пыльцы. Он подхватил меня под руки, не дав упасть, и его лицо вытянулось при виде моей бледности и крови, струящейся по ногам.
– Что здесь произошло? Кто тебя столкнул?!
Коул присел передо мной на корточки, чтобы осмотреть разбитые колени, хотя мой седьмой дар без проблем исцелил бы такие ссадины. Однако, глядя сверху вниз на то, как он, сорвав папоротниковые листья, оборачивает их вокруг моих ран, я снова почувствовала себя ребенком. Руки Коула тоже были ободраны на локтях: очевидно, безопасный спуск в овраг не удался. Когда мы с Джулианом падали с карусели, брат точно так же первым делом всегда осматривал меня, даже если сам хлюпал носом, рассеченным о металлическую балку.
Молча покачав головой, я наклонилась и быстро вытерла подолом юбки кровь. Мысли все еще разбегались, но от близости Коула и ощущения его рук паника быстро отступила.
– Эмиральда, – призналась я с усталым вздохом. – Луна была права. У ее сестры не все дома. Я-то в порядке, а вот Диего…
– Что с Диего?
– Надо найти его. – Я неохотно отстранилась от Коула, когда он выпрямился и обнял меня. Лицо у него было недовольным и хмурым, будто Штрудель снова изодрал в клочья обивку его машины. – Эмиральда сказала, что он ищет какую-то правду и что Хоакину это не понравится. Я ничего не поняла, но мне не по себе. Боюсь, как бы Диего не натворил бед.
– Адель сказала, что Хоакин поговорит с нами после окончания церемонии. Она начнется на закате, – напомнил Коул. – Меньше часа осталось…
Я подняла глаза на небо и лишь тогда заметила, как его располосовал закат: солнце уходило за горизонт быстро и безжалостно, как и наше драгоценное время.
– Значит, придется поспешить. Разделимся.
Коулу никогда не нравилось оставлять меня одну, особенно в ковене чужих ведьм. Он скуксился, цепляясь своими пальцами за мои, но прекрасно понимал, что помощь может понадобиться не только мне – и Диего, и Исаак были одинаково уязвимы поодиночке.
Вместе мы выбрались из оврага, а затем разошлись в противоположные стороны, договорившись встретиться у собора через двадцать минут.
Эмиральда сказала, что Диего ищет правду «на дне могилы названого отца». Интересно, где в Санта-Муэрте находится кладбище?
«Оставь мертвецов в покое. Ступай туда, где двери ведут в океан. Ступай домой».
– Что-то ты больно разговорчивым стал, дружок, – пробубнила я себе под нос, но, усмирив тревогу и гордость, послушалась. В конце концов, даже если это Глас моего сумасшествия, он еще ни разу не посоветовал мне дурного.
«Изумруд с трещиной все еще изумруд…»
– Да, ты это уже говорил.
Я взобралась на холм, где стоял особняк, и взглянула с мраморного крыльца на низину: ее усеяли макушки жителей Санта-Муэрте, бредущих в сторону разноцветных огней туда, где находился собор. Он уже сиял, расплываясь в сумерках и мешая мне разглядеть что-то, кроме далеких факелов и гирлянд. Где-то там же играл трубный оркестр – церемония была на подходе. Юркнув за колонну особняка, я мельком оглядела его: все окна темные и безжизненные, словно туда давно никто не заглядывал. Но входная дверь при этом оказалась открыта: мне показалось, замок сам щелкнул и отворился для меня от дуновения ветра. Списав это на воображение и везение, я прошмыгнула внутрь.
Тяжелая, из темно-орехового дерева дверь закрылась за мной с неприлично громким хлопком. В прошлый раз у меня не было возможности осмотреться, поэтому я принялась наверстывать упущенное, изучая вестибюль. Панели на стенах, скамьи, стулья, комоды и даже люстра – все из кедра или тиса. Коричнево-зеленые оттенки и жесткий ковер из прутьев на полу добавляли интерьеру аскетичности. Стараясь передвигаться бесшумно и на всякий случай держа в уме заклятие невидимости, я двинулась по центральному коридору с резными дверями.
И что же именно мне здесь искать? Может, попробовать заглянуть в одну из комнат?
Я остановилась перед случайно выбранной дверью. Круглая бронзовая ручка охотно поддалась, но стоило мне отворить ее, как в лицо ударила соленая вода Тихого океана.
«Не туда».
Я захлопнула дверь, и шторм, к которому вел еще один телепорт Санта-Муэрте, остался за ней. Мне потребовалась целая минута, чтобы, привалившись спиной к стене, восстановить дыхание и вспомнить слова Адель о том, что здесь столько же телепортов, сколько городов в Мексике. Как же узнать, какая дверь ведет в обычную спальню, а какая в бушующий океан?
– Ладно, еще раз, – шепнула я и, подойдя к следующей двери, робко потянулась к ручке.
«Не туда».
– Черт! – Я испуганно отдернула руку. – А куда тогда?
«Вперед».
Закатив глаза, я неохотно послушалась. Снова.
Удивительно, как ловко Адель ориентировалась в хитросплетении коридоров, ведь я успела заблудиться в них всего за пять минут. Вправо, влево, вправо… Я была уже близка к истерике, когда наконец-то увидела что-то знакомое – скульптуру Венеры Милосской, за которой должна была располагаться комната Микаэлла.
«Чик-чик, чик-чик», – вдруг раздалось в голове.
А затем еще раз и еще.
«Чик-чик…»
Да заткнись ты уже!
«Чик-чик…»
Спустя две минуты я дошла до той самой спальни – единственной, что стояла сразу раскрытая нараспашку. Обои с флер-де-лис, заваленный стол, ворох платьев на кровати в алькове… Комната Микаэлла была пуста, но я все равно чувствовала чужое присутствие.
Чик-чик!
На этот раз звук был реальным и доносился из конца коридора. Вместо ожидаемого тупика там оказалась еще одна развилка – короткая, всего в два шага, и ведущая к маленькому закутку метр на метр. На его полу сгорбилась тень, и блестящий предмет в ее руках, отражающий свет, издавал тот самый звук.
Чик-чик!
– Опять ты, – раздраженно заметила я, шепнув заклятие светлячков, чтобы осветить закуток и разглядеть лицо Эмиральды в зеленоватых бархатных всполохах. – Что… Господи, что ты делаешь?!
– Чик-чик, – ответила она, улыбаясь, и снова щелкнула ножницами, разрезая свои запястья до сухожилий.
Кровь бежала по худым рукам – темная и вязкая, почти дегтярная, как ее пульсирующие вены, отравленные тьмой Шепота. Судя по закушенной губе и полуприкрытым глазам, Эмиральде нравилось это. Она то щелкала ножницами, просовывая запястья между лезвий, то с размаху полосовала себя ими, как бритвой – словом, пыталась отрезать себе руки и так и эдак.
Оцепеневшая, я смотрела, как завораживающе мерцает ее кровь в моем магическом свете. Просачиваясь в швы каменной кладки, пропитывая подол ее полупрозрачной нижней юбки, натянутой на согнутые колени… Это было ужасно. И грустно, ведь что бы Эмиральда ни пыталась сделать с собой, у нее это не получалось: спустя две секунды все раны срастались. «Эмиральда должна была стать Верховной вместо меня», – вспомнила я слова Луны. Потенциальная Верховная… Дар исцеления. Он работал против ее воли – она регенерировала, и с каждым щелчком ножниц это подталкивало ее к бешенству. Вскоре блаженное выражение ушло с лица Эмиральды, губы скривились, а ножницы защелкали чаще. Я видела белые ниточки сухожилий, настолько глубоко она вонзала лезвия в себя, и пучки вен, выплевывающие фонтанчики крови.
– Почему не выходит? – Эмиральда захныкала, как ребенок, и спутанные клубничные локоны упали ей на лицо, прилипнув к залитым слезами щекам. – Выходи, выходи!