– Ты, случайно, не знаешь, где тут кладбище? Если Диего нет здесь, значит, он где-то там, – прошептала я Коулу, опомнившись, и тут за спиной раздалось:
– Диего до сих пор не вернулся?!
Я была уверена, что Адель ушла вместе с Хоакином и Эмиральдой, но нет, она стояла совсем рядом. Видимо, уже успела сбегать туда и обратно, пока мы с Коулом озирались, восхищались и соображали, что делать дальше.
– Диего! – процедила Адель, и лицо ее покраснело, почти слившись с цветом волос и платьем: то было таким же ядрено-красным и с разрезом до бедра. – Maldita sea![17] Ладно… Спокойно… Уф. – Она сделала несколько вдохов и выдохов, успокаиваясь. – Нет времени. Хоакин просил привести вас сразу после того, как закончится церемония. Нужно идти сейчас.
Она ринулась через толпу в сторону особняка, не оставляя нам с Коулом иного выбора, кроме как пойти следом. Исаак был слишком увлечен початком жареной кукурузы и задушевной болтовней с несколькими старушками – дергать его после всего, что он и так пережил из-за нас, казалось мне слишком жестоким.
Напоследок я оглянулась на деревянную платформу. Мне вдруг померещилось, что Санта-Муэрте провожает нас с Коулом взглядом пустых черных глазниц. Рот ее, тоже выточенный из дерева, будто бы приоткрылся шире и изогнулся… От сухого ветра, треплющего белоснежное платье с цветочным узором, казалось, что грудная клетка статуи действительно вздымается, как у человека, а руки дрожат, с трудом удерживая вес монет и украшений, нанизанных на худые запястья.
«Нет, не показалось. Уж больно Госпоже понравилось платье, которое ты для нее сделала!»
Я сглотнула и быстро отвернулась, побоявшись проверять, дразнится неведомый голос или же говорит всерьез.
Уже через пять минут мы стояли на крыльце особняка Верховного. После захода солнца в Мексике заметно холодало, и Коул мягко растирал мои плечи, пока мы шли, бормоча что-то о том, что стоило надеть кофту с длинными рукавами. Однако риск заболеть был не так велик, как риск не узнать об Анхеле Де’Трасте ничего полезного и вернуться в Шамплейн ни с чем.
– Я думал, свадьба везде как свадьба. То есть… Разве Верховный не должен праздновать вместе со своим ковеном? – поинтересовался Коул, когда Адель заперла за нами ореховые двери и повела по извилистому коридору дома.
– Хоакин очень… замкнутый человек, – произнесла Адель осторожно. – Он предпочитает отмечать все праздники наедине с Эмиральдой. Так уже давно повелось. Свадьба – не исключение. Ковен – отдельно, Верховный – отдельно.
На последних словах она не сдержала недовольства, сморщив нос. Раздвинув створки в конце коридора, до которых я не успела дойти в прошлый раз, Адель пропустила нас внутрь обеденного зала. Он был простым, но уютным: лимонные стены, люстра с вязаным абажуром, старенький граммофон в углу, крутящий пластинку с испанской классикой, и сервант с изысканным хрусталем. Стол, застеленный безукоризненно белой скатертью, был сервирован на четверых, и под каждым фарфоровым блюдом лежали домотканые салфетки. Блюда стояли те же самые, что и на общем столе на площади, но до свадебного пиршества застолье явно недотягивало. К тому же здесь не было молодоженов – только один Хоакин. Он уже сидел во главе стола и даже не удосужился встать при виде нас – лишь молча указал на два противоположных стула, приглашая меня и Коула сесть.
Адель молча вышла, незаметно заламывая пальцы от невысказанного раздражения. Не обмолвившись словом ни с ней, ни с нами, Хоакин взялся за столовые приборы с затертой позолотой и принялся непринужденно накладывать себе еду. Переглянувшись, мы с Коулом последовали его примеру, но лишь из вежливости.
– Невеста к нам не присоединится? – невзначай спросил Коул, бросив взгляд на четвертое место за столом, оставшееся пустым. Я тут же пожалела, что не успела рассказать ему об Эмиральде: Хоакин сжал в руках вилку так крепко, что, казалось, еще чуть-чуть – и она согнется. Новенькое обручальное кольцо из черного металла, огибающее его палец, звякнуло.
– Да, Эмиральде… нездоровится. Ей ни к чему сейчас нервничать. Она присоединится ко мне позже. После того как вы уйдете, – ответил он со скрипом, и Коул бросил на меня вопросительный взгляд. – Кстати, до меня дошла молва, что вы помогли моему ковену в подготовке к церемонии. – Хоакин прожевал спелую виноградину и запил ее крепленым вином из бокала. Точно такое же плескалось и в моем: оно пахло сухофруктами и будущим похмельем. – Благодарю вас за проявленное уважение к нашим традициям, но я не припомню, чтобы просил вас об этом.
– Что ты! Нам несложно. Со времен шабаша Вуду любим участвовать в том, в чем совсем не разбираемся, – отшутилась я, как будто не заметив колкого тона Хоакина. – Ты сказал, Эмиральда присоединится к тебе после того, как мы уйдем… Что же, может, тогда покончим со светской беседой и перейдем к сути?
– Деловой подход, – похвалил Хоакин, откинувшись на спинку стула. Кажется, вино немного расслабило его. – Итак… Что именно вы хотите знать?
Я мысленно отметила, что Хоакин не стал спрашивать, как и откуда мы узнали об Анхеле – значит, и без того в курсе. Поэтому, чтобы не тянуть резину и не испытывать на прочность его терпение, я спросила в лоб:
– Анхель Де’Траст был прошлым Верховным?
– Анхель Де’Траст был гнилым плодом на фамильном древе, – парировал Хоакин сквозь зубы, резко хватаясь за бокал с вином. – Ни одно его заклятие не было вписано в гримуар, ни один фолиант не запечатлел его имени. И ни одна ведьма или колдун не запомнили его лица. Мои предки хорошо позаботились о том, чтобы никто не узнал, какой тварью испорчен наш род. Анхель – позор ковена Санта– Муэрте, поэтому память о нем передается лишь от Верховного к Верховному. Оскверненный еще до рождения, он творил с невинными людьми невообразимые вещи: свежевал, обезглавливал, пытал… Участь ненасытного демона – закономерный итог после всех страданий, что он принес.
«Осквернен еще до рождения». Я уже слышала это прежде…
По телу растекся жар, такой же болезненный, как и те воспоминания, что пробудились от услышанного.
Я перегнулась к Хоакину через стол, поставив локти на скатерть, и пристально посмотрела ему в глаза:
– Анхель родился колдуном?
Его молчание длилось всего секунду, но мне показалось целой вечностью.
– Нет.
Несколько минут после этого Хоакин вежливо ждал, когда я приду в себя, с грохотом ударив кулаком по столу. Он будто и впрямь сочувствовал мне, безмолвно качая головой, пока Коул жевал губы и ерзал на стуле, жалея, что нас рассадили по разным сторонам и он не может дотянуться до моей руки, чтобы поддержать.
– Ты поняла верно, Одри, – продолжил Хоакин, когда понял, что я, залпом осушившая полбокала вина, готова слушать дальше. – Анхель был как Джулиан Дефо. Тоже рожден от смертного мужчины и тоже не имел права обладать магией. Однако моя прабабушка возомнила себя выше законов природы… В точности как твоя мать. Ненасытный, вечный голод Анхеля поставил наш ковен под угрозу вымирания. Но, в отличие от Джулиана, на тот момент Анхеля некому было остановить. Мне жаль твоего брата, – сказал Хоакин неожиданно, и взгляд его стал чуточку мягче. – Но его смерть была благом. Насколько я знаю, душа Джулиана спаслась. Все потому, что он сохранил в себе крупицу света, даже если эта крупица – неправильная любовь к родной сестре. Анхель же был безнадежен. Его любимой пыткой была пытка ядовитыми пауками, а публичная казнь женщин и детей – ежедневной забавой. Скверна Анхеля оказалась до того сильной, что в тот миг, когда восемь членов ковена окружили Анхеля и закололи атамами, скверна убила и их тоже. Это жертвоприношение тоже не вошло в историю и не сохранилось, но лишь благодаря ему мой ковен поныне жив. Только вот… В момент смерти Анхель запечатал себя в чокер-амулет, что годами носил на шее как материнский подарок. Так зло осталось в прошлом, но сберегло себя на будущее. Микаэлл обещал своему отцу, что будет сторожить амулет, а я, в свою очередь, обещал это Микаэллу… Но мы все знаем, что Ферн плевать хотела на чьи-либо обещания.
Хоакин мрачно усмехнулся и опустошил свой бокал, после чего потянулся к хрустальному графину, чтобы долить еще. Я тоже сделала глоток, надеясь, что смогу растворить в алкоголе мысли о Джулиане. Воспоминания о нем оседали на языке уксусной горечью.
– Поскольку вы очень интересуетесь Анхелем и его происхождением, – протянул Хоакин, как только вино снова возымело эффект и позволило ему вновь вальяжно откинуться на спинку стула, – могу предположить, Ферн уже пустила его в ход. Даже без магии она сумела найти способ испортить вам жизнь…
– Угадал, – вздохнула я. – И себе тоже.
– Что ты имеешь в виду?
Вместо слов я запустила руку в глубокий карман юбки и выложила на белую скатерть две половины разрубленного ошейника из черепашьего дерева.
– Когда-то Ферн уже подселяла диббука в тело моего отца. Тогда мы сняли с него про́клятую вещь, и диббук вернулся в нее, оставив отца в покое… В этот раз мы поступили так же – сломали обруч, однако ничего не произошло.
Хоакин уставился на ошейник в упор, а затем медленно поднял на меня глаза:
– Ты хочешь сказать, одержимость не прошла?
– Да. Теперь это существо зовет себя Пауком.
Я хорошо разбиралась в людях. По крайней мере, легко разоблачала притворство и желание показаться сильнее, чем есть на самом деле. Барабаня синими ногтями по сжатым губам, Хоакин сейчас делал именно это – прятал свой страх за задумчивостью.
– Ты сказал, восьми членам ковена удалось убить Анхеля. Как нам остановить его теперь? – спросила я.
С трудом оторвав взгляд от половинок обруча, Хоакин посмотрел на меня и открыл рот…
А затем дверь в обеденный зал распахнулась.
– Unda!
Бокал Хоакина полетел на пол, а следом полетела и вся остальная посуда. Дребезжание стекла заглушило заклинание ворвавшегося Диего. В порванной грязной майке, он истекал кровью из свежих, зигзагообразных порезов. На поясе Диего висели атамы, в числе которых я узнала кирпан с рубином на рукояти: именно ими он наносил себе ритуальные сигилы, собственноручно… Какой бы ритуал ни потребовал этого сейчас, он явно высосал из Диего все силы: дар метаморфоза сошел с его бирюзовых волос, как дешевая краска, обнажая истинный вороновый цвет. Зато васильковые глаза горели ярко-ярко, как и щеки, будто Диего пробежал целый марафон. Они тоже были чем-то испачканы, кажется, землей… Наверняка могильной.