В отличие от меня, Хоакин не собирался слишком долго размышлять над этим. Он выпрямился и, отряхнув руки, пожал плечами:
– Видимо, даже в магии случаются осечки. Не бери в голову. Лучше постарайся сделать так, чтобы у нас больше не было поводов встречаться, Одри Дефо.
Он вернулся к Луне и Эмиральде, обняв последнюю за талию. Та улыбнулась мне и даже помахала рукой, прежде чем скрыться в червоточине, что открылась прямо в корнях клена, – из нее веяло ароматом чили и жаром раскаленного песка. Проводив сестру, Луна повернулась ко мне, хромая на одну ногу, и щелкнула хлыстом, открывая рядом точно такой же портал.
– Как и сказал Верховный кретин, это в первый и последний раз. Больше не зови на помощь. Все равно не приду, – хмыкнула Луна, и это было единственное, что она сказала мне за всю нашу встречу. Впрочем, ничего удивительного.
– Ну-ну, тише. Есть вещи, которые не дано знать никому, даже царицам и провидицам. Ты ведь еще ребенок, – хлопотал тем временем вокруг Морган Исаак, пока та сидела в прострации на поваленном дереве. Когда наши глаза встретились, Морган тут же отвернулась, будто не хотела, чтобы я подходила к ней. Пшеничные волосы спрятали от меня выражение ее лица, блестящего от слез, но я все равно увидела, что щеки у нее неестественно красные.
– Ну что, возвращаемся домой? – спросил Коул, очутившись рядом и выдернув меня из мыслей. Весь в крови и черной запекшейся жиже, но живой и более-менее здоровый, он улыбался так тепло, что я не сдержалась и улыбнулась ему в ответ:
– Да. Возвращаемся домой.
Но прежде я заметила, как что-то поблескивает в жухлой траве рядом с кратером. Жемчужное колечко, подобранное следом за скрипкой, оказалось целым. Оно больше не жглось и не вибрировало, но выглядело все так же прекрасно.
Коул внимательно смотрел, как я надеваю его на палец, а затем взял меня за руку, и вместе мы вернулись в Шамплейн.
XV. Да здравствует семья
Несмотря на то что мы все едва волокли ноги, по возвращении в Шамплейн никто не спешил ложиться спать. Дом вдруг наполнился жизнью: повсюду звенели тарелки, пел граммофон и слышались споры да смех. Смеялись, конечно, не все: ни Тюльпаны, ни Морган даже не было видно. Зато Джефферсон опустошил весь барный глобус на пару с Исааком (кажется, после второй стопки они нашли общий язык), а Сэм и Зои что-то бурно обсуждали на кухне, стряпая несколько мясных блюд на скорую руку. Диего играл с Баксом и Баби в оранжерее, в то время как Гидеон и Ферн уединились на веранде. Оттуда не доносилось ни звука: они просто сидели плечом к плечу на садовых качелях и даже не пытались разговаривать. Коулу, однако, это все равно не нравилось, потому он расхаживал взад-вперед перед витражными окнами, как сторожевой пес. Волосы его топорщились, еще влажные после ванны, где мы оттирали друг друга больше часа и где снесли полку с шампунями, слишком увлекшись. Губы ныли, опухшие от поцелуев, и это была моя самая приятная травма за сегодняшний день.
Решив не отрывать Коула от слежки за братом, я помогла Сэму и Зои накрыть на стол. Впервые за много лет он был сервирован на целых одиннадцать человек – одновременно и поминки, и торжество. Каждому было что праздновать и каждому было о чем скорбеть. На солнечно-желтой скатерти лежали блюда со свежими фруктами, тарталетками и острым чоризо, а в кубках плескалось клубничное вино, оставшееся из запасов на Остару. Все снова улыбались и строили планы на будущее, не страшась, что его перечеркнут обсидиановыми когтями. Жизнь наконец-то возвращалась в привычное русло… Но мои мысли возвращались к кое-чему другому.
«Тимоти Флетчер и есть сосуд. Он не должен был выжить».
– Сэм ведь отвез Тимоти в участок? – спросила я Коула, обняв его со спины, когда он снова завис напротив окна в прихожей, пялясь на Ферн и Гидеона. Те выглядели наедине совсем невинно, соприкасаясь только плечами, но от одного этого зрелища Коул уже беспокойно заламывал руки.
– Да, отвез. Ох, сколько же отчетов нам с Сэмом заполнять завтра!.. Тоже до сих пор не веришь, что все закончилось?
Он вслепую развернул меня и прижал лбом к своей груди. Я растаяла, позволяя ему перебирать мои распущенные волосы – даже на его пальцах виднелись свежие шрамы. Несколько нашлось и на лице Коула – например, вдоль скулы, прямо поперек очаровательной ямочки. Залюбовавшись им, наконец-то домашним и умиротворенным, я нехотя отстранилась.
– Тебе не кажется все это подозрительным?
– Ну мне просто стыдно просить тебя снова накладывать на Миллера морок, – забормотал Коул, абсолютно не поняв, к чему я веду. – Да и улики как-то подвязать все равно нужно…
– Я не об этом! А о том, что Флетчер не должен был выжить. Согласно жертвенному ритуалу, он…
– Одри. – Коул вздохнул и, наконец-то оторвавшись от надзора за старшим братом, опустил ко мне голову. Его взгляд был теплым и обволакивающим, как шерстяное одеяло, из которого не хотелось выбираться. – Я всего лишь атташе. Я совсем не разбираюсь в магии, но… Думаю, ты зря переживаешь. В конце концов, что ни делается, все к лучшему. Благодаря тому что Флетчер выжил, родители бедных детей получат свое правосудие. Гораздо больше меня волнуют Морган и Тюльпана… Первая отказалась спускаться на ужин и попросила ее не беспокоить, а ко второй я даже стучаться боюсь.
Я вздохнула, уже представляя себе это безудержное веселье, но послушно кивнула, ластясь к шершавой руке Коула щекой.
– Я с этим разберусь. Заодно поищу обломки от ошейника Анхеля. Ты их, случайно, не видел? Они куда-то запропастились. Если бы мы только сразу знали, что в качестве шкатулки для диббука может сгодиться лишь его личная вещь…
На веранде кто-то закопошился, и Коул вновь утратил к беседе интерес, устремив взор в окно. Там Гидеон уже поднялся с качелей и, сложив руки на груди, встал напротив, у перил, с таким видом, что стало ясно: ему просто надоело чувствовать себя бактерией под микроскопом. Смутившись, Коул помялся еще несколько секунд, но затем набрал в легкие побольше воздуха и наконец-то решился выйти на веранду. Витражи, как и многие красивые вещи, искажают реальность, но, кажется, Гидеон улыбнулся в тот момент, когда открылась дверь.
Что же, пусть каждый снова занимается своим делом.
– Тюльпана, можно мне…
Едва я успела постучать в дверь, как та распахнулась и чуть не пробила мне лоб. Внутри спальни было темно и царил полный кавардак: зашторенные окна, сорванные с петель дверцы шкафа, прожженный балдахин и обломки сломанной мебели. Сама Тюльпана, однако, выглядела безукоризненно: переоделась в чистое платье, натянула каблуки и заколола волосы нефритовой фибулой. Черные стрелки и тени идеально сочетались с фиолетовой помадой и фарфоровой кожей, мерцающей от пудры, как жемчуг.
– Тюльпана, я…
Не дав мне договорить, она шагнула вперед и потрясла у меня перед лицом загадочным белым свертком:
– Ты свой палец вернуть не хочешь?
– А?
– Палец, говорю, будем пришивать?
Тюльпана размотала салфетку, демонстрируя мне плашку кости и короткий ноготь в знакомом розовом лаке… Ах да, это же был мой ноготь! И мой палец.
– Фу, Тюльпана! – отпрыгнула я. – Какая мерзость!
– Что значит «мерзость»?! Это же твой пальчик родненький! – воскликнула она, активно жестикулируя им в воздухе. – Бросила его в цирке прямо в грязи! Скажи спасибо, что я вспомнила и подобрала. Нет, конечно, ты можешь и четырехпалой ходить, мне-то какая разница…
Я тяжко вздохнула, стягивая с руки бинт, заботливо наложенный Коулом по приезде. Затем Тюльпана нетерпеливо взяла меня за запястье и без всяких церемоний прижала оторванный синюшный палец прямо к культе.
– Знаешь, я никогда не слышала, чтобы дар исцеления позволял пришивать отрубленные конечности… Может, не стоит? Он как-то попахивает странно… Вдруг у меня начнется сепсис?
– Не знаю. Посмотрим.
Я хотела возмутиться, но было поздно: Тюльпана произнесла «Adenill» и заставила мою кость и нервные окончания срастись.
– Ай!
И, судя по всему, неправильно.
– Ну как? – спросила Тюльпана, озадаченно оглядывая результат своего труда. – Пошевелить можешь?
Я поджала губы, пытаясь согнуть черно-синий палец, но не вышло. На стыке образовался жирный неаккуратный рубец, будто мне пришили палец ржавой сапожной иглой. Зато, кажется, я начинала чувствовать подушечку и легкое покалывание…
– Уверена, скоро заработает, – отмахнулась Тюльпана и как ни в чем не бывало двинулась к лестнице, захлопнув за собой дверь в разгромленную спальню элегантным ударом каблука.
– Эй, постой!
Тюльпану всегда было сложно понять, но еще сложнее ее было поддержать. Однако я все равно собиралась попробовать. Ведь недаром она вернулась в Шамплейн раньше всех остальных: ей не нужны были свидетели, когда она рвала и метала, выплескивая свою боль на несчастную мебель, прежде чем спрятать эту боль под роскошным платьем и макияжем. В этом была вся Тюльпана – как бамбук, она гнулась, но не ломалась. С каждым днем я восхищалась ею все сильнее… И любила ее все больше, а потому, догнав, спросила:
– Ты вернешься в ковен Шепота?
Тюльпана резко остановилась. Ее ладонь легла на перила, выточенные из цельного кедра, и крепко сжала их.
– Зачем? – спросила она, отчего я вконец растерялась.
– Ну… Аврора была Верховной. – Язык начал предательски заплетаться под свинцовым взглядом аметистовых глаз. – А ты ее единственная наследница и тоже владеешь восемью дарами. Ты законная Верховная ведьма Шепота, Тюльпана, а без тебя ковен…
– Распадется и низвергнется в хаос, как ковен Вуду, который Зои, кстати, тоже бросила, – протянула Тюльпана удивительно веселым тоном, нагнувшись ко мне: в своих любимых лаковых сапожках с шипами она была ростом почти с Коула. – Я решила взять с нее пример и не возвращаться в Шепот.
– Но ты же сильнее меня! – воскликнула я, и, судя по тому, как белоснежные брови Тюльпаны взметнулись вверх, она была удивлена слышать такое от меня. Но я всегда умела признавать свою слабость и чужую силу – именно это и помогало мне выживать все эти годы. – У тебя огромный потенциал! Это ведь ты спасла мой ковен от Ферн, лишив ее магии. Именно ты была готова пожертвовать собой, чтобы завершить сегодняшний ритуал. Ты свергала Аврору, переживала десятки предательств, но все равно сохранила человечность. Ты могла бы стать великой Верховной, Тюльпана, даже могущественнее Авроры…