Каждый, кого мы встречали, махал нам рукой или кланялся, но вскоре поспешно возвращался к делам. Между собой они говорили на языке, который я знала лишь по своему гримуару, – древневаллийском, языке первозданного колдовства. Я внимательно осматривала одноэтажные хижины с резными наличниками: старые, но крепкие и надежные, с массивными перекладинами из цельного дерева и крышей из плетенного хвороста. У многих не было дверей – вместо них развевались полупрозрачные занавески из тюля, а под крыльцом пели музыкальные подвески из связанных косточек игуан и сверкающих минералов.
На ступеньках одного из домов сидел мальчик с копной тонких косичек на голове, затянутых медными бусинами. Он играл с деревянными фигурками животных, вручную выточенных из орешника и разукрашенных смородиновым соком. Фигурки двигались сами собой, прыгая через его колени туда и обратно. Мальчик заливисто смеялся, но замолчал, стоило Коулу приблизиться. Фигурки застыли, безжизненно завалившись на бок. Маленький колдун оглядел странствующего охотника с недоверчивым прищуром и, будто разглядев что-то, расслабился, протягивая ему резного оленя.
– Красивый, – заторможенно улыбнулся Коул, покрутив его в руках и аккуратно поставив на место.
Пожилая женщина с длинными седыми волосами, убранными под тюрбан, что-то пробормотала. Она сидела на пороге дома и, видимо, следила за мальчиком. Ее глаза были закрыты красной повязкой, а сама она не двигалась, выдыхая в воздух клубы пузырящегося янтарного дыма, будто курила невидимый мундштук.
Коул осторожно попятился и, взяв меня под руку, повел дальше, стараясь не оглядываться.
– Они странные, – изрек он, когда мы минули жилую улицу и ступили в сердце поселения с открытой ярмаркой и мастерскими – от мебельной до ювелирной.
– Скорее… самобытные. Никогда не встречала таких ковенов. Посмотри! – Я дернула Коула за пояс штанов, чтобы он повернулся к каменной стене с древними петроглифами, делящей площадь на две половины, – все вокруг, кроме нее, было сделано из дерева. – Это наскальная живопись ковена. Старая традиция… Должно быть, осталась как монумент. Видишь? – Я очертила сорванной травинкой рисунки парада планет и рун – скандинавских, норвежских и даже славянских. – Здесь так много ковенов… Ведьмы со всего мира! И оглянись: у них даже нет электричества!
«Вообще-то электричество у нас есть, просто в праздники Колеса года мы предпочитаем обходиться без него. Это дань уважения прошлому».
Я вздрогнула и, выронив травинку, закрутилась волчком. Голос, хриплый и шелковистый, принадлежал явно не Коулу, но я так и не нашла его источник. Мимо нас брели люди, но никто из них даже не смотрел в нашу сторону. В отличие от улицы с жилыми домами здесь всем было не до этого: тут работали кузнецы и трубочисты, ворочающие мешки и телеги. Они были менее приветливы, но точно так же счастливы. Звенели браслетами, как у Гён, и красовались перьями в волосах.
– Праздник Колеса года… – вспомнила я. – Какое сегодня число, Коул?
– Тридцатое апреля, – растерянно ответил он. – А завтра…
– Майский день… Ох, совсем забыла! Вот что за праздник имела в виду Гён. Сегодня же ночь Белтейна.
«Да, она самая! Прости за вторжение. Я боялась, что вы заблудились. Вам нужно направо. Ага-ага, вон туда!»
– Одри? – встревоженно позвал меня Коул, когда я глянула за угол мельницы и обнаружила там нечто, похожее на шатер.
– Кажется, нас уже ждут.
Мы прошли несколько метров, озираясь по сторонам, как туристы. Пальцы Коула мягко перебирали мои – он так успокаивал не то меня, не то себя, все еще напряженный в новых условиях, где его инстинкт защищать становился безоговорочным и возобладал над доводами рассудка. Мы прошли мимо сеновала и курятника, когда шатер впереди приобрел свои очертания. Сначала показались стены из войлока с витиеватым орнаментом желто-синих цветов, а следом – куполообразная крыша. Дом напоминал не то юрту, не то индейский вигвам. Он стоял поодаль от прочих сооружений, почти на отшибе, окруженный лишь кустами люпина и пиками дюн. Чем ближе мы подходили, тем сильнее становился запах сухой древесины и трав.
– Ты помнишь, что еще сказала Гён? – спросил меня Коул, когда до шатра оставалась минута ходьбы. – «Она подберет домик для вас…» Гён думает, мы останемся здесь жить?
– А почему нет? – улыбнулась я, замедлив шаг. – Моя мама ведь тоже жила здесь какое-то время. В конце концов, дары не за день познаются. Ох, черт, твоя работа…
– Меньшая из бед, если мы поселимся в пустыне бок о бок с первобытным ковеном, – буркнул Коул, все еще опасливо поглядывая на полураздетых детей, которые, в свою очередь, поглядывали на него, перешептываясь. – Ты ведь видела зубы Гён…
– Вам совершенно не стоит ее бояться! Зубы нужны ей для охоты на дичь, а не на людей.
На этот раз голос прозвучал уже не в моей голове. Женщина с бронзовой кожей и темной лохматой гривой, забранной в дреды, вышла к нам из шатра. На ее шее и поясе висели золотые пластины, соединяя шелковые платки, заменяющие юбки, и полосу обычной хлопчатой ткани, обмотанной вокруг груди. На конопатом лице высыхала зеленая краска: от внешних уголков глаз до линии челюсти тянулись спирали, напоминающие виноградные лозы. Из многочисленных проколов на ушах торчали маленькие резные косточки, огибающие ушную раковину от самой мочки. Они смешно подпрыгивали, когда она вертела головой, чтобы как следует осмотреть нас рубиновыми глазами.
Ветер приподнял край шатра, и я разглядела его внутреннее убранство, заполненное зыбким дымом от благовоний: арабские ковры, поющие чаши и плоские рейки на стенах, скрепленные ремнями из сыромятной кожи, чтобы дом не развалился, как карточный домик.
– Гён – ачери, – пояснила женщина, подойдя ближе.
– Кто? – переспросил Коул.
– Демон. Так индейцы называли засуху и смерть, притворяющуюся маленькой девочкой, – подсказала я, и женщина кивнула.
– Но Гён абсолютно безобидна! Мир меняется, и глупо считать, что вместе с ним не меняются те существа, что населяли его еще до появления людей. Гён с нами уже несколько столетий… Она бывает кусачей да вредной. Обожает в шутку двигать камни по пустыне[8] и дурить смертных. Гён – моя лучшая помощница, именно поэтому я и поручаю ей встречать наших гостей.
– А вы… – начала я, и женщина заспешила представиться:
– Ах да! Меня зовут Ворожея. Я знаю, зачем ты пришла, Одри Дефо из ковена Шамплейн. Ты не просто похожа на мать, но и идешь по ее стопам. Уверена, тебе найдется место среди нас, если ты захочешь завершить начатое, – Ворожея обвела указательным пальцем получерные бусины на моей шее.
– Спасибо, вы очень добры, мисс Ворожея, – учтиво сказала я, низко поклонившись. Коул попытался повторить этот жест, но вышло так неуклюже, что Ворожея захихикала. – Ваш ковен чудесен! Было бы замечательно познакомиться с ним поближе. Но… Спрошу сразу. На ваш взгляд, сколько времени займет мое обучение?
Ворожея призадумалась, двинувшись от шатра к жилым улицам. Мы с Коулом последовали за ней, держась позади. Была в этой импозантной высокой женщине какая-то необычайная сила – первобытная, дикая, истинно женская. Даже не колдовская… Что-то выше этого и поэтичнее. Эта сила прослеживалась в том, с какой чарующей хрипотцой в голосе она говорила, почти мурлыкала; и даже в том, как двигала бедрами, щурясь от солнца. Это оно разукрашивало ее кожу, а не краска: там, куда падали его лучи, на коже проступали симметричные спирали, складываясь в цветочный узор. Они были на ее ногах, обутых в деревянные сандали, на икрах, на руках, шее и в декольте. Ворожея светилась, впитывая в себя энергию мира, и, когда обернулась к нам, ее глаза налились благородным пурпуром – цветом, похожим на выдержанное гранатовое вино.
– Не хочу расстраивать тебя, – произнесла Ворожея, растягивая каждое слово. – Но у Виви на это ушли годы… Чтобы освоить дары в совершенстве, – добавила она. – Однако, чтобы просто их постичь, хватит и полугода, если будешь трудиться от заката и до зари. Уложишься к Самайну.
Я нахмурилась, судорожно вспоминая, когда успела упомянуть о Самайне. Но, судя по тому, как у Коула брови сошлись на переносице одновременно с моими, я ничего подобного не говорила. Дар прорицания… Как же сложно свыкнуться, что с его помощью за каждым твоим шагом можно наблюдать из другого уголка Земли!
– Прогноз вроде оптимистичный, – выдавила улыбку я и взглянула на Коула, предпочитающего молча переваривать происходящее. – Что думаешь? Останемся?
– Не спешите с решением. Погостите у нас денек. Успеете осмотреться и сами поймете, надо ли оно вам. Для начала я должна все здесь показать! – Ворожея, явно воодушевленная своей идеей, резво помчалась по закоулкам к фермерскому двору с коровником и стойлами. – Хочу предупредить: большинство говорит на валлийском – первом и общем языке ведьм, – но английский у нас тоже в ходу…
– А почему сейчас светло? – спросил Коул, решив воспользоваться секундной паузой, пока Ворожея мечтательно собирала анис со встречных кустов, складывая его в мешковатую повязку на платье. – Когда мы приехали в Мохаве, стояла ночь… Мы сейчас в прошлом или в будущем?
– А у тебя пытливый ум, охотник! – Ворожея одобрительно улыбнулась и запрокинула голову к налитому солнцу, похожему на спелую дыню. – Наш ковен не просто так называется Завтрашний день – мы буквально живем в нем, пока весь остальной мир волочится позади.
Это наша система защиты. Ковен был основан в непростое время… Время охоты на ведьм. Мы не воины, но мы не могли позволить себе быть беззащитными. Так, если сюда проникнет чужак с враждебными намерениями – чары спадут, и время обернется вспять, возвратив нас к предыдущему дню. У нас будет время подготовиться к обороне или сбежать. Сейчас настало мирное время, но осторожность никогда не бывает лишней.
Коул замычал, выражая не то согласие, не то скептицизм. Кажется, он начал проникаться доверием к Ворожее и ее поселению и даже убрал руку с рукояти своего навахона, с которым сроднился больше, чем с «глоком» за годы службы. Ворожея шла все дальше, рассказывая о каждом домике, будь то семейное прибежище, торговая лавка или контора ремесленника. Она познакомила нас с кузнецом – мускулистым мужчиной с седыми усами, изготавливающим не только охотничьи ножи, но и зачарованные подковы, в которых лошадь скачет в два раза быстрее; с молочником, взбивающим ма