– Тело уже нашли?
– Нет, но, боюсь, это лишь вопрос времени.
– Появились общие приметы у жертв?
– Одному шесть, другому десять… Мальчики, девочки. Хулиганы и паиньки. Американцы и иммигранты. Ему, кажется, абсолютно плевать, кто именно, – главное, чтобы не старше двенадцати лет.
Коул помассировал пальцами виски, раздумывая, и вернул Сэму папки.
– Это хлебные крошки, а не улики. Есть еще что-нибудь?
Сэм переступил с ноги на ногу, будто не знал, стоит ли показывать Коулу. Но все-таки он вынул из кармана скомканную бумажку – в желтых пятнах, обгоревшую и замасленную. Коул дотронулся до нее с омерзением, разворачивая на расстоянии вытянутой руки, чтобы прочитать без очков. Его лицо застыло.
– Что это за дерьмо? – Мне почти не доводилось слышать, как Коул бранится, но после того, что он озвучил, я и сама бы не выразилась лучше: – «Кости-кости. Леденцы. Собираю их в ларцы. Откроешь – выбегут детишки. Сыграем снова в кошки-мышки? Кости – сладость на десерт. Они на карусель мою билет. Ваши косточки я заберу и для крепких снов в подушки их набью. Кости – будущий сервиз. Ваших матерей ждет незабываемый сюрприз! Ведь нет подарка от ребенка краше, чем новая посуда из его коленных чашек».
– Да он у нас поэт, – выплюнул Сэм, пока Коул наворачивал вокруг него круги. – Я нашел это на последнем месте преступления. Не стал класть в вещдоки, решил, вдруг Одри сможет выследить его…
– Я покажу ей. – Коул спрятал записку в карман и вздохнул: – Вырывать у детей кости и выбрасывать их тела на обочину, как фруктовую кожуру… Каким же чудовищем нужно быть?
Сэм отвел глаза и чертыхнулся, сминая пустой бумажный стаканчик в кулаке.
– Не верю, что говорю это, но ты нужен полиции, Коул. Охотник со сверхъестественной чуйкой на гнильцу – вот чего нам не хватает, чтобы наконец покончить с этим уродом!
Коул прикусил нижнюю губу и покачал головой, что-то бормоча в ответ о том, что он нужен здесь, в Завтра, и его долг атташе превыше всего остального. В моих ушах эхом гудело «вырывать у детей кости». Ничего другого я уже не слышала. Поэтому вышла к Сэму с Коулом на ватных ногах и, молча протянув им настойку, оглянулась на деревню.
– Одри, ты куда?
Я не ответила, быстрым шагом поспешив к шатру на другом конце поселения. Такой же, как у Ворожеи, только в несколько раз меньше, он был огорожен розовыми кустами, а внутри весь заставлен резными тумбами и шкафчиками с ингредиентами. Шипы цеплялись за одежду незваных гостей, но меня, однако, в этот раз пропустили беспрепятственно. Коул остался снаружи, пытаясь отцепить от своей одежды безжалостные цветы и колючки, обвившие его с макушки до пят.
– Верховная Шайя!
Сначала я позвала ее тихо, боясь нарушить старческий покой, но затем окликнула громче, вспомнив о старческой глухоте. Внутри пахло лимонным курдом и полынью, а очаг приветливо замигал, стоило мне пересечь порог, нагнувшись под связками трав и ловцами снов.
Шайя сидела в кресле, изготавливая еще один, как и всегда – из ивового прута и совиных перьев. Ее глаза были безмятежно закрыты, а пальцы плели нити ловчее, чем это делали паучьи лапки. При моем появлении она чуть приподняла голову, но открывать глаза не спешила. Очевидно, ей давалось это с таким же трудом, как и говорить, поэтому вместо слов я услышала ее мысли в своей голове:
«Город твой еще стоит, но уже тревожен. Ты не зря переживаешь… Верховная – сердце земель. Если ее нет, оно не бьется, и земля начинает гнить заживо. Тебе пора домой, милая».
Я покачала головой, подходя ближе. Половицы заскрипели, как и кресло Шайи, когда она встала. Серые волосы были подвязаны платком с золотой тесьмой, а с плеч спадала вязаная вуаль. С годами тепло уходит вместе с молодостью и красотой.
– Я не могу уехать сейчас, вы же знаете. Дар сотворения…
Я подала ей руку для опоры, но Шайя гордо отмахнулась, снимая с крючка свою трость.
«Есть один способ постичь его в кратчайшие сроки… Радикальный. Неотвратимый».
– Что? – Из груди вырвался не то смех, не то рычание. – Так чего я тогда мучаюсь со всеми этими дневниками, стихами и медитациями?! Почему вы раньше этот способ не предложили?
«Потому что это худшее, что может случиться с ведьмой».
– Я готова на все! – в сердцах воскликнула я. – Поверьте! После того, что я пережила, мне ничего не страшно.
«Твоя мать говорила так же, но потом в слезах молила о пощаде».
Под ложечкой тревожно засосало. Я часто задумывалась, что там, где ступает моя нога, однажды ступала и мамина; так же она разговаривала с Ворожеей под кладбищенским можжевельником, так же праздновала Ламмас и пила убойную настойку под вой диджериду… Но как именно Виктория стала той, кем я ее знала? Неужели постигать дары ей было еще тяжелее, чем мне?
«Да, тяжелее. Скорость обучения не предопределяет могущество. Это лишь вопрос принятия себя… А с этим, как мы обе знаем, у тебя больше всего проблем».
Ее полуслепые синие глаза, не видящие дальше вытянутой руки, скрыла от меня нить дыма, потянувшаяся от камина с подброшенными туда травами. Но я успела заметить, как беззастенчиво смотрит Шайя на мои руки, помеченные Шепотом. Вен и пульсирующих прожилок на них заметно поубавилось, отчего я рискнула в кои-то веки не прятать руки под повязками, как делала (чтобы не смущать местных). Но кожа все еще оставалась черна там, где должна была быть матовой и розовой. И, будто в назидание, предательски зачесалась.
– Я больше ничего не боюсь, – заявила я, пока Шайя тушила очаг перламутровой водой из кувшина. Комнату наполнил пар, и я вдохнула его, словно вдыхая в себя уверенность. – Ничего, кроме того, что подведу свой ковен. Я и так слишком долго прохлаждалась здесь: теперь из-за меня земли Шамплейн неспокойны, а Берлингтон нуждается в Коуле не меньше чем я. Без меня он не вернется, а я не имею права отнимать надежду у родителей, потерявших своих детей. Я не могу проиграть Ферн и Джулиану, но вовсе не потому, что боюсь за свою жизнь. Есть вещи гораздо страшнее смерти. Например, те, что они сделают с теми, кто поверил в меня и пошел за мной, но ошибся.
Шайя отрезала от нового ловца нитки и повесила его над дверью рядом с остальными, давая мне отдышаться после пламенной речи.
«Что же, – ее голос в моей голове смягчился, и уголки сморщенного рта потянулись вверх. – Тогда ступай за мной».
Я облегченно улыбнулась, ведь на миг мне показалось, что убедить ее не удастся. Однако Шайя уже открыла дверь и вышла из дома бодрой походкой, будто это не она сумела слезть со своего кресла лишь с третьей попытки.
– Что ты задумала?!
Коул возник рядом. Он только-только отбился от приставучих розовых кустов, но лишь благодаря тому, что Шайя, проходя мимо, взмахнула своей тростью. Весь в зеленом соке и белых лепестках, взъерошенный и с несколькими дырками на футболке, Коул затравленно оглянулся на розы, но сосредоточился на мне, остановив за локоть.
Шайя, ковыляющая по тропе, уже терялась из виду за можжевеловыми деревьями. Я вздохнула и мягко отстранила Коула.
– Ты хочешь вернуться домой или нет? Шайя покажет мне способ…
– …с помощью которого ты быстро освоишь дар сотворения, – закончил за меня Коул, сведя брови на переносице. – Да, я кое-что слышал. Как слышал и то, что этот способ опасен… Зачем, Одри? С прошлыми дарами ты справилась и без всяких колдовских допингов!
– Да, но время поджимает! И я соскучилась по ковену, – призналась я тихо в том, из-за чего рвалась к успехам в магии едва ли не сильнее, чем из желания покончить с Джулианом раз и навсегда. – А еще я начала забывать, как сексуально ты выглядишь с полицейским значком и кобурой. Мне и так придется зачаровывать твоего босса, чтобы он снова взял тебя на работу…
– Так это из-за меня ты идешь на такой риск? – понял он. – Ох, только не смей припоминать мне тот случай в «плачущих» пещерах! То был мой выбор, а это…
– А это мой.
Следующее возражение Коула я заткнула поцелуем и побежала следом за Шайей. Конечно, Коул последовал за нами, храня угрюмое молчание. Меня было не отговорить – и он понимал это, но, как бы ни злился, послушно следовал за мной, как и подобает атташе. Его длинные мозолистые пальцы сплелись с моими, когда мы нагнали Шайю у высоких розовых кустов – таких же, как и вокруг ее хижины. Они тоже что-то охраняли…
– Что это? – озвучил мои мысли Коул, оторопев при виде остроконечной каменной башни, тянущейся к небу.
Без окон и дверей, из сыплющегося красно-серого камня и с круглой синей крышей, башня располагалась в километре от деревни и была надежно сокрыта от посторонних глаз в лесной чаще. Ее покрывал не только красный плющ, но и многослойный морок, который расступился при приближении Шайи. Вокруг росли северные деревья: дубы, пихты, бук. У большинства были красно-желтые листья, от которых веяло осенью. Песка здесь не было: вместо него под ногами шуршала жухлая трава, а воздух сделался терпким и морозным, будто пришедшим с вьюгой от заснеженных Альп. Эта башня словно стояла на клочке земли, не принадлежащей пустыне Мохаве; вырванная из другого места, а возможно, и времени.
Я остановилась, пропустив Коула и Шайю вперед. В груди заворочалось что-то липкое – первобытный инстинкт, велящий мне разворачиваться и немедленно уносить отсюда ноги. При одном лишь взгляде на эту башню становилось нехорошо, и я вдруг поняла: холод источала вовсе не земля, а она сама. Это было проклятое место.
– Ведьмина башня – любимое развлечение средневековой инквизиции. Конечно, после таверн с доступными девицами.
Я вздрогнула и обернулась на голос Ворожеи, сошедшей с тропы, которой мы и пришли. Луна тоже была здесь: шествовала позади, держа руку на хлысте, обвязанном вокруг талии вместо пояса. Ворожея же держала в руках корзинку, набитую свежим хлебом и печеными яблоками: очевидно, они обе шли к Шайе с угощениями, когда обнаружили ее отсутствие и выследили нас.