Джулиан натянуто улыбнулся, безмерно гордясь своим поступком и тем, что я все-таки спросила.
– Это длинная история… Но если коротко, то цепные псы Ферн больше не в вольере.
– Эмиральда с Хоакином? – догадалась я, и Джулиан кивнул.
– И Рафаэль тоже. Даже более того… Теперь у Ферн прибавилось поводов носить водолазки. Если ты понимаешь, о чем я. Но и это еще не все! Самое сладкое я приберег напоследок.
Я не понимала, но Джулиан светился от счастья, отчего сомнений не оставалось: он точно создал для Ферн целый ворох проблем. Однако их все равно было недостаточно, чтобы она оставила меня в покое и чтобы не пришла сегодня за тем, чего так ждала все эти годы.
– Значит, ты все-таки ненавидишь ее, – подытожила я, и Джулиан фыркнул, задирая голову так высоко из-за подпирающего ее навахона, что у него начала затекать шея.
– Чему ты так удивляешься? Я же обещал, что отомщу за нас и нашу семью…
– Тогда ты должен был мстить самому себе, а не Ферн, – сухо сказала я, не дав Джулиану закончить. – В любом случае этого мало. Ферн надо убить, а одному тебе сделать это не по силам, как и мне. Но вот вместе…
– Одри… – попытался прервать меня Коул, красноречиво кашлянув.
Вздохнув, я закружилась по саду, разглядывая бутоны сломанных роз под ногами. Они, растоптанные, напоминали мне мои планы – те тоже были раздавлены всем, чем только можно. Но и те и другие все равно прорастут.
«То, что рождено вместе, должно умереть вместе».
Господи, неужели я правда собираюсь это сделать?
«Да, собираешься. Эту судьбу подарило тебе озеро, в котором ты родилась».
– Поклянись, что, если я сделаю тебя Верховным, ты поможешь мне покончить с Ферн раз и навсегда.
Коул вытаращил глаза, едва не отпустив Джулиана, чтобы подскочить ко мне и дать вразумляющую затрещину. Сдержавшись в последний момент, он втянул воздух сквозь стиснутые зубы и укоризненно покачал головой, немо, но неистово протестуя.
Скосив глаза сначала на навахон, а затем на меня, Джулиан расхохотался. Его кадык дернулся, рассекая кожу о лезвие, но даже ощущение того, как бежит под рубашку теплая кровь, не умалило его веселья.
– Зачем мне это? – выдавил он сквозь приступ смеха. – Ты ведь и так обязана сделать меня Верховным, помнишь?
Джулс кивнул на ладонь, что я упрямо прятала за спину, не желая вспоминать о позорном прошлом. Благо мне было что предъявить ему и на этот счет.
– Да, обязана, но лишь до тех пор, пока ты жив. А как ты можешь заметить, твоя жизнь сейчас висит на волоске…
Джулиан осекся, и я услышала свист, с которым сдувалось его самодовольство, когда навахон Коула прижался к его шее теснее.
– Ты хочешь принести еще одну клятву? – недоверчиво сощурился он.
– Верно. Ты уже проиграл, Джулиан, но все можно обернуть вспять. Я пообещаю, что не убью тебя, а взамен ты… – И я выпалила на одном дыхании: – Никогда не причинишь вреда Коулу и всем моим друзьям. Проведешь вместе со мной ритуал, который я подготовлю для Ферн. Не предашь меня и не расскажешь ей о нем. Так все останутся в выигрыше. Ты согласен?
– Хм, как-то многовато условий, – изрек Джулиан спустя томительные пять минут, за которые Коул уже успел испепелить меня взглядом. Его руки начинали дрожать, устав держать на весу тяжелый меч. – Неужели ты настолько любишь весь свой сброд, что готова пожертвовать ради него всем, к чему так упорно стремилась? Ты ведь знаешь, что, отдав мне Верховенство, отдашь мне и себя. Во всех смыслах этого слова. В чем подвох?
– В том, что я обещаю не убивать тебя лишь до того, как ты станешь Верховным, – честно призналась я. – За то, что будет после, я не ручаюсь.
– Попытаешься убить Верховного, будучи Не-Верховной?.. Ну, удачи, – позабавился Джулиан, даже не подозревая, как бесчестно я пользуюсь его непоколебимой уверенностью во всемогуществе моего титула. Тот, кто не был рожден Верховным, не знает, какого быть им на самом деле. – Хорошо. Как-никак ты моя сестра-близнец. Нам положено следовать друг за другом, не так ли? Я стану для тебя примером. Я покажу, какой должна быть настоящая преданность.
Не знаю, от чего меня замутило больше – от мысли, что на моей ладони проступит новое обязательство, или от того, как умаслился взгляд Джулиана, когда мы оба поняли: вот-вот он получит надо мной безграничную власть.
– Одри, прошу, – вновь позвал меня Коул, и его навахон дрогнул, грозясь прирезать Джулиана здесь и сейчас. Он мог сделать это… Мог, но не стал, доверяя мне настолько, что был готов наступить на горло всем своим принципам. – Не делай этого! Давай придумаем что-нибудь другое…
– Нет, не придумаем. Таково будущее.
Я шепнула «Torri», открывая старый заживший шрам, и протянула ладонь Джулиану, поставив на кон все.
– Да будет так, брат.
Он медленно высвободил сломанную руку из захвата Коула и с опаской подал ее мне. На той скопилось достаточно крови, даже не понадобился порез: клятвой станет один из тех порезов, что оставил ему Коул.
– Да будет так, сестра.
Я пошатнулась, но устояла на ногах, позволяя нашей крови смешаться и запечатлеть еще один уговор. Коул окончательно освободил Джулиана и отступил ко мне, вытянув навахон так, чтобы его широкое разложенное лезвие загородило меня от него.
Подобрав с земли позолоченный протез, Джулс вернул его на место и поднялся, наградив нас высокомерным взглядом серых глаз, слишком красивых для такого испорченного существа.
– И что теперь? – спросил он.
– Помнишь, как на Имболк мы играли для мамы дуэтом?
Джулиан остановился в клетке из розовых кустов, куда я привела нас троих, ступая по вымощенной дорожке. Сквозь по-летнему зеленые ветви и пышные бутоны сюда доходил озерный бриз, пробирающий до костей. Запах сырости смешался с ментоловой свежестью и цветочной пыльцой, а взошедшее солнце озолотило сад, превратив его в Благой двор. Красиво и холодно – идеальное место для того, чтобы расстаться с самой собой.
– Держи.
Я закрыла глаза, очертила в воздухе два причудливых инструмента, знакомых нам с детства, а затем впихнула одну из скрипок Джулиану. Тот скривился, исследуя ее пальцами, чтобы вспомнить, как это делается. Он никогда не любил играть, а потому даже не притрагивался к инструменту с тех самых пор, как Виктория ушла на тот свет. Скрипка, пролежав все эти годы на чердаке особняка, забытая, как и сам дом, завибрировала в ответ на прикосновения хозяина. Из коричневой ольхи с рифленым грифом, она идеально легла ему в руки. Джулиан надавил на струны металлическим пальцем, и его лицо просияло.
– Я так долго готовился к этому дню… И вот он настал. Значит, такова твоя магия Верховной? – с восхищением произнес он. – Музыка…
– Верно, но это еще не все.
Я поставила свою скрипку Страдивари на землю и спустила до пояса платье, оставшись в кружевном белье. Джулиан склонил голову набок, беззастенчиво рассматривая меня, а Коула бросило в жар.
– Этого я уж точно делать не стану! – Он затряс головой, когда я вытащила из ножен его навахон и, заставив взять, повернулась к нему спиной. – Я не буду…
– Будешь. Ты – часть ритуала. Пожалуйста, Коул.
Мой голос дрогнул, как дрогнула и его рука, когда он поднес лезвие к моим голым лопаткам. Джулиан, стоящий напротив, судорожно вздохнул… И улыбнулся. Неловко расстегнув протезом свою рубашку и нечаянно оторвав несколько пуговиц, он скинул ее, дожидаясь своей очереди.
– Не бойся, Коул, – приободрила я и услышала, как он коротко вздохнул, прежде чем холодное лезвие наконец воткнулось в кожу, впуская магию и выпуская кровь.
Была ли то связь атташе, приковавшая его волю к моей, или же такой была та безграничная любовь, что в сказках разрушает любые чары? Как бы то ни было, но Коул не мог ослушаться. Превозмогая отвращение к себе, он увел меч в сторону, вырезая круг и на моем теле, и на моей душе – клеймо, которое я знала с детства.
Солнце, разделенное пополам.
Глаза Джулиана удивленно округлились. Работа навахона, рисующего на моей спине проклятый знак, едва вызывала дискомфорт. Все это было лишь жалким эхом той боли, которую мне довелось пережить, будучи запертой в башне. Ведьмы показали мне, что есть боль на самом деле: когда тебя рвут на части, калечат и увечат, используют твое бесправное тело, как хотят, а затем предают огню за то, чего ты не совершала. То, что делал со мной сейчас Коул, и отдаленно не напоминало те пытки. К тому же никто не резал людей так нежно, как это делал он, стирая каждую струйку крови, будто вымаливая прощение. Он хорошо помнил то солнце, оставленное на телах десятка новоодаренных ведьм в Берлингтоне, а потому и выводил его так безукоризненно. Последний луч протянулся до ребер, а затем Коул разделил солнце на две симметричные половины одним точным и быстрым взмахом. Я закрыла глаза и, прислушавшись к ощущениям, выдохнула – все было готово.
– Кровь не останавливается, – сипло прошептал Коул мне на ухо, и его расширенные черные зрачки почти проглотили ореховую радужку.
– Ничего страшного, – утешила Коула я, погладив его тыльной стороной ладони по щеке, заляпанной красным. – Так и должно быть. Пусть бежит.
На дрожащих ногах он подошел к Джулиану, но быстро пришел в норму, встретив его глумливый взгляд. С ним Коул так не церемонился: его рука с навахоном порхала, рассекая плоть невыверенными безразличными движениями. Джулиан рычал: привыкший причинять боль другим, он никогда не испытывал ее сам, а оттого едва терпел.
– Мог бы и поаккуратнее! – огрызнулся он, на что Коул лишь замахнулся еще раз. Сказать, что он не получал от этого удовольствия, было бы ужасным преуменьшением.
Джулиан поперхнулся, сгибаясь пополам и почти заваливаясь на бок. Рисунок был закончен, а спину заливала темная кровь. Когда я уже понадеялась, что он потеряет сознание, Джулиан выпрямился и подобрал скрипку. Его острые лопатки прорезались сквозь тонкую бледную кожу, а мускулов было ничуть не меньше, чем у греческого атлета. Неудивительно, что Коулу было так сложно его победить.