The Onion.
Когда популярностьThe Onionстала резко расти, вы понимали, что для вас и других членовThe Onionвсе изменится?
Я чувствовала, что то, что мы делаем, важно. Отчасти это чувство появилось оттого, что мы были на Среднем Западе. Нам было что доказывать. У нашей группы была очень сильная динамика. Мы были как рок-группа. Не было такой системы, как сейчас. У нас был только офис. Не было ассистентов. Или стажеров. Или корректора. Сейчас это огромное популярное издание, и это отлично. Но тогда мы были меньше.
Центральной частью юмора The Onion всегда было то, что мы были аутсайдерами. Все эти ранние истории в The Onion про любителей травки и мойщиков посуды, ботанов, толстяков, которые пришли поесть на шведский стол, и домохозяек, покупающих чистящие средства, – мы были их источником. Мы шутили о политиках и знаменитостях, потому что мы не были ими, и мы шутили над неудачниками, потому что мы были ими. Не думаю, что у кого-то из писателей того времени было нормальное, веселое детство.
Как вы думаете, изменился ли юмор газеты, когда она стала общенациональной?
Шутки стали умнее и немного серьезнее. Думаю, заголовок «Пассивное курение ведет к пассивной крутости» – хороший тому пример. Юмор стал больше основываться на модных словечках из медиа и журналистском жаргоне. Вспоминаются статьи: «Клинтон берет выходной, чтобы стоять в очереди на показ “Звездных войн: Эпизод 1”» и «Левински вызывается в суд, чтобы повторно сделать минет Клинтону перед Сенатом». Но позже, кажется, ближе ко времени Джорджа Буша – младшего, газета стала острее и сатиричнее: «Наш долгий общенациональный кошмар о мире и процветании наконец закончился» и «Буш о Северной Корее: мы должны захватить Ирак».
Большинство штатных сотрудниковThe Onion,за исключением членов A. V. Club[63], переехали в Нью-Йорк после событий 11 сентября.The Onionстали первыми в комедии (среди ТВ-шоу, стендап-комиков и прочих), кто заговорил об ужасах этого дня. Можете рассказать, каково было работать над тем выпуском, посвященным 11 сентября?
Ох. Штатные писатели The Onion только переехали в Нью-Йорк в январе 2001-го, а в сентябре это случилось. Мы, по сути, только устраивались и входили в процесс. Это произошло во вторник. Все авторы провели остаток недели, паникуя, как все остальные. В следующий понедельник, через шесть дней после происшествия, мы пришли на встречу, чтобы определиться, что мы будем делать в следующем номере. Мы решили печатать новый номер, а не переиздавать старый.
Все, что мы могли повторно опубликовать из нашего каталога историй, собранных за долгие годы, казалось нам тупым и неуместным. Казалось даже, что будет еще более оскорбительным напечатать какую-нибудь старую историю про чипсы или что-то еще. Мы изначально не планировали делать выпуск, полностью посвященный 11 сентября, но когда мы приступили к работе, все само так вышло. А как могло быть иначе? Это все, о чем тогда могли думать авторы. Мы были в Нью-Йорке, чувствовали дым и видели убийственно грустные объявления на столбах о пропавших. На самом деле было здорово, что мы могли фокусироваться на чем-то, а не бродить по улицам, как в трансе, или сидеть и смотреть новости.
Обычно нам всегда было плевать, обидим мы кого-то или нет. Если мы высказывали что-то, во что мы горячо верили и что готовы были отстаивать, нам было все равно, если люди не поймут или не согласятся с нами. А в этом случае нас очень волновало, что подумают люди, мы не хотели, чтобы подумали, что мы относимся к трагедии без должного уважения или не придаем особой важности произошедшему. Я просто хотела заставить людей почувствовать себя на одну миллионную долю лучше, дав им шанс передохнуть от всего этого ужаса.
Пока мы писали номер, пришлось выкинуть множество шуток, потому что они были шокирующими в плохом смысле слова. Мне кажется, нам удалось от них полностью избавиться. Все писатели хотели делать этот номер, кроме одного. Им был Джо Гарден, который работал на фрилансе, и я понимаю его причины. Он просто считал, что это было неправильно и что это станет концом The Onion. Единственным минусом работы над этим номером было то, что приходилось ездить на Манхэттен каждый день, это было страшно и угнетающе, словно поездка в военную зону. Но было хорошо находиться среди друзей в такое время, накидывая друг другу шутки.
Мы закончили газету и отправили ее в печать. Нужно было подождать два дня, прежде чем она попадет на улицы и в Интернет. В этот период я очень нервничала и сомневалась – правильно ли мы поступили, волновалась, как отреагируют люди. Затем выпуск появился в сети, и потихоньку стали сыпаться и-мейлы, а потом нас просто ими завалило. И 95 % были позитивными. В обычную неделю 50 % почты состояло из жалоб, так что это было очень хорошо. Все эти люди писали длинные, очень длинные письма, чтобы сказать «спасибо» и сказать, как много для них значил этот выпуск и как они плакали, читая его. Я испытала облегчение, и счастье, и гордость.
Люди говорили, что этот конкретный выпуск The Onion был особенным не потому, что он вышел так быстро, а потому, что он шутил именно над 11 сентября. Другие комедийные авторы либо не стали шутить, либо выпустили шутки, не связанные с событиями.
Мы тоже хотели избегать заголовков, типа «Все знали, что это случится, и наконец случилось» или «Мы предупреждали, Америка!» Даже несмотря на то, что в The Onion долгие годы критиковали правительство, мы не хотели упоминать эту тему в этом конкретном выпуске. И опять же мы не хотели делать заголовки вроде «Ура Америке!» и размахивать американским флагом.
Вы написали знаменитый заголовок для выпуска об 11 сентября, который, кажется, идеально суммирует настроение в стране: «Не зная, что еще делать, женщина печет торт в форме американского флага». Этот заголовок упоминали газеты по всему миру. О нем вновь вспоминали и перепечатывали на десятую годовщину 11 сентября. Вы удивились такой позитивной реакции?
Я рада, что людям он понравился. Некоторые из историй в этом выпуске были немного высокомерными и самоуверенными, например: если Бог говорит тебе убивать людей, может быть, это не такой уж хороший Бог. Поэтому я рада, что некоторые истории были просто о грусти и смятении, которые мы все испытывали. Мы все чувствовали, что не вполне понимаем, что происходит.
За все годы работы закрепился ли за вами конкретный тип историй?
Я написала много историй о печальной обыденности жизни. Толстые люди, рабочие, голодающие африканцы, женщины с эмоциональными проблемами. Знаете, истории, в которых и не надо много шуток.
Я написала одну статью (в апреле 1998-го) с заголовком «Моя цель – когда-нибудь стать риелтором», в которой вообще не было ни одной шутки. Эта статья просто высмеивает женщину за то, что она мечтает о малом, вместо того чтобы полностью сдаться и совершенно отчаяться.
И все же эта женщина-риелтор кажется довольной. Я читал некоторые ваши статьи и заметил, что общей темой была жизнерадостность вопреки несчастьям.
Или вопреки тому, что было бы моим личным адом. Да, думаю, что так. Мне нравится писать о героях, которые, наверное, должны быть подавлены, но которые по непонятным причинам находят ситуацию терпимой или даже немного радостной и волнующей. Я бы не смогла быть такой жизнерадостной. Думаю, хорошим примером таких работ может быть статья: «Это не наркопритон, это дом наркотиков» (3 декабря 1996-го).
Также вы написали много историй с женскими персонажами, обычно молодыми и наивными, которые не совсем осознают, насколько ужасной вот-вот станет их жизнь.
Есть что-то отвратительное в глупых людях, которые совершенно не правы и при этом ведут себя высокомерно. Смешно слушать, как они ораторствуют, когда ты знаешь, что их ждет. Я вела личную колонку от имени героини Эмбер Ричардсон с заголовками типа: «Надеюсь, мой малыш не родится больным и уродливым» или «Мой малыш не нуждается в лекарствах». Она была матерью-подростком, которая всегда возмущалась по поводу «суки-соцработника», которая ей пыталась помогать. Эта шестнадцатилетняя мать, скорее всего, проживает свой лучший период, жалуясь на своего бедного соцработника и вымещая злость на своих друзьях.
Я получила специальность педагога в университете. Практику я проходила в старшей школе Мэдисона для беременных подростков. Это было очень грустно. Пара девушек специально курили, потому что где-то они услышали, что от этого ребенок будет меньше. И они думали, что если ребенок маленький, роды будут менее болезненными. Одна девушка украла у другой имя для младенца, Рэй, после того как родила первая. Было много материала, который так просто не выдумаешь, если пытаешься писать о матери-подростке. Это нужно было слышать.
Вы видите разницу, между вашим чувством смешного и чувством смешного сегодняшних более молодых писателей вThe Onion?
Думаю, что для The Onion все еще пишут люди со странностями. И то, что The Onion использует фрилансеров, этому способствует. Есть люди, которые живут в Мичигане и каждую неделю шлют шутки из подвала своих родителей.
Я обнаружила, что сейчас больше молодых людей считают комедию перспективной карьерой и относятся к ней соответствующе. Не хочу сказать, что они не смешные или не талантливые, наоборот. Но они берутся за дело с определенной целью в голове. Они знают, что нужно сделать идеальное резюме и пробоваться в разных местах. Это так отличается от того, как начинала я или как начинали другие писатели старшего поколения. Они делали комедию, потому что чувствовали, что не подходят для карьеры, которую пытались построить. Поэтому юмор становился их творческой отдушиной. А потом они начинали на этом зарабатывать, и это почти всегда было удивительно.