Кто был вашим любимым ТВ-комиком в тот период?
Джеки Глисон и Сид Сизар были моими первыми любимчиками, когда мы только купили телевизор. Я смотрел их шоу, не пропуская ни единого эпизода. С возрастом я стал поклонником комиков, которые появлялись в различных шоу, как например Эд Салливан, Николс, Мэй, Ричард Прайор, Шелли Берман и Боб Ньюхарт. Одним из самых любимых комиков был Ньюхарт не только за его выступления на разных шоу, но и за его комедийные альбомы. Я затер до дыр весь его альбом 1960-го «Консервативный разум Боба Ньюхарта».
Еще я очень любил Джека Бенни. Не было ни одного комика, похожего на него. Джек Бенни никогда не рассказывал шутки. Он сам был шуткой. Он позволял другим людям насмехаться над своей скупостью, своим тщеславием, над тем, как плохо он играл на скрипке, и над тем, как неубедительно он врал о своем возрасте. О нем говорили, что он делает смешными всех вокруг, и это было правдой. Но его реакция на эти оскорбления заставляла тебя смеяться больше, чем забавные люди в его труппе. И чем дольше ты ждал, что же он ответит грабителю на его фразу «кошелек или жизнь», тем смешнее становилось. Этот момент предположительно был самым длинным смехом в истории радио. Помимо всего этого, думаю, что мне нравится Джек Бенни, потому что он был в образе человека, который все время оставался в плену своих иллюзий и собственного тщеславия, как бы люди ни пытались его переубедить. А еще он создал свой образ на радио и безупречно справился с переносом его на телевидение.
Радио оказало на меня огромное влияние. Возможно, на Леса – нет: он младше. Но думаю, что это отличная тренировочная зона для комедийных писателей. Для всех сценаристов на самом деле.
Каким образом?
Самое лучшее в радио то, что слушатель становится активным участником шоу. Тебе дают саундтрек, а за картинку ответственен ты сам. Некоторые говорят, что «Чирс» мог бы быть радиошоу. И мы не расцениваем это как критику.
Осознавали ли вы ребенком, что у радиошоу, которые вы любили, были сценаристы?
Нет, по крайней мере, не совсем. Когда анонсировали создателей шоу, они говорили «написано тем-то» и «спродюсировано тем-то». Для меня это ничего не значило. Когда позднее появилось телевидение, я был поражен количеством людей, которое было необходимо, чтобы писать комедию. В таком на первый взгляд простом шоу, как «Новобрачные», было больше сценаристов, чем актеров.
Мне было бы сложно сделать карьеру сценариста без радио. Оно стало для меня чрезвычайно полезным образовательным инструментом. Это было информативно, но в то же время развлекательно. Но главным в нем были диалоги.
Я всегда любил слушать хорошие диалоги, и думаю, сейчас мы движемся в сторону развлекательной культуры, в который диалог не так почитается, как раньше. Во многих сегодняшних фильмах будет реплика, еще реплика и конец сцены. Если посмотреть на некоторые фильмы 1930-х или 1940-х, в них будут длинные сцены, где два героя просто разговаривают, и все. Не думаю, что сейчас нам хватит сосредоточенности, чтобы надолго задержать внимание на чем-то подобном. Нам нужна постоянная визуальная стимуляция, чтобы не потерять интерес.
Вы считаете, что сегодняшняя поп-культура чрезмерно изобилует сенсорными раздражителями?
Я слышал, что 3D-телевидение может оказать чрезмерное стимулирующее влияние на мозг. Но да ладно, кому до этого есть дело? Зверь вырвался из клетки. Мне, как и всем, нравится этот зрительный экстаз. Я начинаю уставать от грандиозных спецэффектов и фильмов с компьютерной графикой про Армагеддон и что-то про недра земли. Но сколько бы я ни бубнил про радио и фильмы 1930-х и 1940-х, я рад жить сегодня. Большая часть самых хороших материалов того времени в любом случае доступна и сейчас.
Когда зародилась мечта писать?
Первой профессией, о которой я мечтал, была чревовещатель. Мне очень нравились Эдгар Берген и Чарли Маккарти (комедийная группа, выступавшая на радио). Поэтому я пошел и купил книгу про чревовещание. Я сказал родителям, что хочу куклу на Рождество. Некоторые родители были бы шокированы, что их десятилетний сын хочет куклу, но у моих не было с этим никаких проблем. В любом случае они не могли оплачивать психотерапевта ни для меня, ни для себя. Так что мне подарили моего маленького друга, я немного потренировался и начал устраивать представления на семейных праздниках и школьных шоу талантов. Это продлилось два или три года.
Помните какие-нибудь конкретные шутки?
У меня был дядя, который потерял все свои волосы, и я шутил, что на самом деле он не был лысым, а это был «исключительно широкий пробор». По большей части я просто тырил материал других чревовещателей.
Были ли вы поклонником комиков, игравших в кино?
Я был большим поклонником комиков, которые прошли через несчастье. Тех, кто не был успешен, счастлив, но каким-то образом оказался победителем. Или не оказался, но был убежден в обратном. Уильям Клод Филдс оказал на меня большое влияние. Я был большим фанатом Чаплина, но еще больше я любил Бастера Китона. Чаплин, очевидно, был блестящим комиком, но временами он был слащавым, а Китон был всегда на 100 % смешным.
Со мной тяжело говорить о людях, которые оказали влияния на мою комедию, потому что среди них были мои друзья. У меня есть очень, очень смешные друзья. Когда я был в армии на базовой подготовке (что, возможно, было худшим опытом в моей жизни), там был парень, который без преувеличения был одним из самых смешных людей, которых я когда-либо встречал. Не знаю, где он сейчас, прошло много времени, но если бы он записывал свои шутки, то точно нашел бы работу в шоу-бизнесе. Часто в этом заключается разница между теми, кто делает себе карьеру в комедии, и теми, кто переключается на другие вещи. Просто первые записывают. Снова, и снова, и снова.
Креативное письмо было вашим основным предметом во время учебы в университете?
Я не обучался письму в университете. Я изучал литературу. Только после того, как я окончил университет в 1965-м, я пошел на курсы комедийного письма при Калифорнийском университете. Меня всегда интересовала комедия. Дисциплину преподавал человек, о котором я никогда раньше не слышал, но который заявлял, что написал множество вещей, о которых я также никогда раньше не слышал. В итоге занятия оказались не слишком продуктивными.
Что, по его утверждению, написал ваш преподаватель?
Думаю, он дорабатывал какие-то сценарии для ситкомов. Единственной вещью, которая имела хоть какую-то значимость, из того, чему он нас учил, было «лучшие шутки – самые короткие». Еще в этом классе учился Гарри Шендлинг. Гарри тогда только приехал в Голливуд. Не уверен, что он вспомнит, но как-то мы с ним разговаривали о том, каким бесполезным был этот курс.
Многие из тех, кто преподает юмористическое письмо, никогда сами этим не занимались в качестве основной работы. Большинство из них скорее поклонники комедии.
Это сложно преподавать. Все мы нескончаемо этому учимся. Ты всегда узнаешь что-то новое, неважно, как долго ты этим занимался. Когда ты продюсируешь телевизионное шоу и проговариваешь историю со сценаристом, в каком-то смысле получается взаимодействие преподаватель – студент. Я был по обе стороны этого уравнения, и это процесс получения знаний и для руководящей стороны тоже.
Вы все еще учитесь?
Ты никогда не прекращаешь учиться, если речь идет о комедии. Это особенность профессии. Здесь нет твердо установленных правил. Размер допустимой ошибки при написании шутки ничтожно мал.
Много раз за мою карьеру у меня была шутка, в которой я был абсолютно уверен. Она работала всю неделю во время читки и репетиции. Но в итоге зрители принимали ее прохладно.
Это одна из вещей, которые завораживают меня в написании юмора. Если ты проработал, например, сантехником или электриком 40 лет, работа со временем перестает быть чем-то загадочным. Труба А идет в трубу Б.Этотпровод должен быть подсоединен ктомупроводу. В комедии, однако, похоже, не имеет значения, сколько лет ты проработал в этом деле. Она остается такой же туманной загадочной вещью, как когда ты только начинал.
Она всегда остается сложным делом. Ты никогда ничего точно не знаешь. Но думаю, со временем развиваешь некий термометр. Думаю, что ты начинаешь более тонко чувствовать, что будет работать, а что нет. Комедия очень субъективна: то, что рассмешит меня до колик, тебя оставит стоять с каменным лицом. И это может меняться день ото дня.
Расскажу, почему шоу-бизнес сводит меня с ума. Это случилось в одном из первых сезонов шоу, когда там играла Керсти Элли. В двух словах: Сэм приходит к ней в офис, чтобы поговорить о чем-то. Ему здорово от нее достается, и, уходя, он говорит ей что-то вроде: «Знаешь, готов поспорить, что, когда ты улыбаешься, ты озаряешь всю комнату. Тебе стоит больше улыбаться. Это полезно». Она притворяется застенчивой и смущенной. В конце концов она ему улыбается. Шутка была в том, что Сэм говорит: «Вот черт». Имеется в виду, что она не озарила комнату. Всю неделю шутка работала. Но когда пришло время снимать, она не сработала перед живой аудиторией в студии.
Когда вы сейчас вспоминаете эту шутку, вы думаете, ее надо было как-то поменять?
Мы поняли, в чем было дело, уже в процессе монтажа. Во время съемок мы думали, что шутка была в словах Сэма: «Вот черт». Но на самом деле реакция Керсти после его реплики, когда ее улыбка превратилась в выражение лица, полное испепеляющей ненависти, – вот над чем мы смеялись всю неделю. И, к счастью, шутка сработала для зрителей у телеэкранов, что важнее всего.
Как от обучения на бесполезном курсе комедийного письма с Гарри Шендлингом вы пришли к своей первой сценарной работе на ТВ?
Мой брат и я хотели писать комедию. Мы оба были недовольны своей жизнью. Он жил в фургоне со своей женой. Я начал работать копирайтером в маленькой рекламной фирме в Лос-Анджелесе.