али еще реплики и так далее. Мы сидели там и импровизировали, а лучшие части записывали.
Вы и Рэй использовали задержку вещания?
Нет, мы работали без запаздывания. Эта функция тогда еще не была изобретена. Мы полагались только на свои силы, но мы были уверены в своих персонажах и своем юморе. И между прочим, мы были первым комедийным шоу на NBC, выходящем в эфир без утвержденного телесетью сценария.
Вы однажды сказали, что вы и Рэй вряд ли могли бы работать в наши дни. Что все движется так быстро. И все же я думаю, что ваши биты и скетчи, большинство из которых были очень короткими, были будто созданы специально для Интернета. В них не было ничего лишнего. Все было очень емким.
Если мы чувствовали, что скетч не работает, мы бросали его и переходили к следующему. Мы также никогда не рассчитывали на последнюю реплику как связующее звено всего скетча. Мы надеялись, что наши скетчи были одинаково смешными в начале, середине и конце.
Это очень хорошо для аудитории, но сейчас мы бы не смогли такое продать. Мы не смогли бы найти работу с тем материалом, который мы делали тогда. Биты и зарисовки длились примерно по 2,5–3 минуты. Сейчас самое долгое время, в которое кому-то разрешают трепать языком, если это не ток-шоу, это секунд 30. Но я не знаю. Может быть, мы могли бы быть в эфире поздно вечером. И я не говорю, что проблема в аудитории. Я говорю исключительно об исполнительных продюсерах. Они думают по-другому.
Серьезно? Вы не думаете, что могли бы продать свой тип юмора сегодняшним исполнительным продюсерам?
Нет, не смог бы.
По крайней мере, сегодня у вас было бы больше свободы в плане языка и тем для обсуждения.
Я знаю. Но если бы мы выходили в эфир сегодня, не думаю, что мы стали бы делать что-то такое, чего мы не делали 50 лет назад. Мы делали все что хотели, и нам это сходило с рук. И было весело.
Неплохая жизнь.
Очень неплохая.
Эми Полер. Хардкорные советы в чистом виде
Читай свой материал вслух. Иногда в голове все звучит не так, как если проговорить реплики.
Будь открытым к изменениям всего материала, даже если ты считаешь его блестящим. Даже самые талантливые люди не борются за каждую свою шутку каждый день. Всегда есть шанс улучшить материал, если ты работаешь с кем-то, кто очень хорош. Я замечала, что с самыми талантливыми людьми обычно приятнее всего работать в команде.
Если ты гибок, это значит, что другие люди захотят с тобой работать. Многие говорят, что нужно сражаться за то, во что ты веришь, и не давать никому это менять, но я хочу сказать: меньше сражайся и будь готов к тому, что у других людей может быть идея лучше твоей.
Я перефразирую прекрасную цитату Айры Гласса (ведущего документальной радиопередачи «Эта американская жизнь». – Прим. авт.), сводится она к следующему: «Не сдавайся, даже если все, что ты напишешь, сначала будет довольно плохо. И не будь обескуражен несовершенствами в своей работе; научись принимать их, если материал хоть чего-то стоит. Притворяйся, что знаешь, что ты делаешь, пока не добьешься успеха. Пиши. Если получается так себе, продолжай пытаться». Мне очень нравится мысль, что никому сразу не удается создать этот идеально ограненный бриллиант. Все проходят через трудности, и все делают не самые успешные попытки. Важнее дать себе время, чем пытаться во всем добиться совершенства.
Просто вкладывай в это время и не слишком дорожи результатами. Работай со своими друзьями. И возможно, в конечном счете тебе начнут платить. (Смеется.) Если ты делаешь это ради денег, лучше брось. Когда ты сидишь за компьютером и думаешь: «Я напишу что-то очень политическое и интересное», что тут можно сказать, ну, удачи тебе с этим!
Люди перестают этим заниматься, потому что это очень тяжело. Тяжело не иметь своего дома, тяжело не иметь денег, тяжело не иметь страховки, тяжело не иметь мужа или жены, тяжело бесконечно слушать вопросы родителей о том, что ты планируешь делать со своей жизнью. Тяжело работать официантом, пока делаешь импров-шоу. Тяжело выходить на сцену и терпеть полный провал. Тяжело таскать свой реквизит. Тяжело рассылать материал и получать отказ за отказом.
Это нелегко! Глядя на людей, которые преуспели в комедии, кажется, что это очень легко, и из-за такой кажущейся легкости множество людей хотят этим заниматься. Если ты будешь продолжать работать, если ты умеешь работать в команде, если ты открыт новым идеям и не сдаешься, ты обнаружишь, что есть много способов, с помощью которых можно реализоваться как писатель. Ты можешь создавать оригинальный материал, или можешь быть штатным сценаристом, или можешь писать о мире комедии. И если ты достаточно долго будешь этим заниматься, то может обнаружиться, что во всех этих вещах ты хорош.
Роз Част
Во время интервью с Роз Част на Фестивале журнала «Нью-Йоркер» комик Стив Мартин зачитал текст одной из ее карикатур, напечатанной в феврале 1993-го. Это было вымышленное объявление о вакансии, сулящее шанс, который выпадает раз в жизни. Что за работа? «Реорганизовать 760 000 файлов от начала до конца, уволить четырех человек, которых больше никто уволить не решается, и ухаживать за двумя детьми в возрасте трех лет и одного года». В дополнение к этому кандидаты должны обладать «действующими правами на вождение грузовика» и «знанием квантовой физики». «Здесь столько текста, – сказал о карикатуре Мартин, – столько писательской работы».
Карикатура – это в первую очередь визуальный материал: слишком много слов ее перегружают. Но, как и первые карикатуристы «Нью-Йоркера», Част – мастер создания идеального баланса между словесной и визуальной составляющими. Ее карикатуры не нуждаются в смешном рисунке, ненужных объяснениях или многословных панчлайнах, чтобы сделать шутку смешной. Она – большая редкость в своем творческом подвиде: карикатурист, чей юмор можно оценить без рисунка.
Взять хотя бы эту карикатуру из октябрьского номера «Нью-Йоркера» 2002 года, которая содержит следующее каталожное описание под простым рисунком кардигана:
«Позиция № 3715 – уютный кардиган: закутайтесь в этот невероятно уютный кардиган. Как только вы его наденете, вам никогда больше не захочется его снимать. Мы улучшили посадку и текстуру: теперь это шерстяное объятие, которое не прекратится, пока вы этого не захотите. Сидите ли вы дома с семьей, которая, наверное, думаете, что вы робот какой-то, и принимает вас как должное день ото дня, которой слишком сложно убрать за собой, удивительно, как вы до сих пор не спились; или же идете на работу в офисе, где весь день вам выпадает честь смотреть, как ваш босс кидает влюбленные взгляды на даму в черной кожаной мини-юбке, которую нормальный человек с такими ногами никогда бы не надел, и вот наконец 5 часов вечера, и вы можете пойти домой в вашу пустую квартиру с видом на две заправки и ресторан, где, скорее всего, на самом деле мафия отмывает деньги, потому что все, что там есть, – это дорогие, но уродливые помои и примерно семь официантов на одного гостя, потому что там никто никогда не ест, и вы думаете: неужели это все, что для меня уготовано? Это свитер, к которому вы потянетесь снова и снова. Мы это гарантируем!»
Как и все отличные юмористические писатели, Част очарована крошечными, на первый взгляд незначительными деталями, которые так легко не заметить. Ее карикатуры, которые появляются в «Нью-Йоркере» с 1978 года, изображают внушительное количество персонажей, некоторые из которых имеют поразительное сходство с членами ее семьи.
Но многие из самых известных созданий Част не являются разумными существами. Част посвятила целые комиксы обоям, лампам, коробкам и электрическим шнурам. Она специализируется на поисках «внутреннего голоса» этих предметов, или, как ее мать как-то выразилась, «заговоре неодушевленных предметов». В одной карикатуре конца 1970-х она дала тостеру галстук-бабочку, вазе – бусы из жемчуга, а старинные часы одела в юбку и соломенную шляпу. («Ты можешь их нарядить, – написала она в подписи к рисунку, – но ты не сможешь вывести их в свет»[82]).
Част росла в Бруклине, в районе Флэтбуш в середине 1950–60-х годов. В возрасте пяти лет она начала рисовать. Ее первый оригинальный комикс был о двух человекоподобных птицах и назывался «Джэки и Блэки», но в то время ей не приходило в голову, что она может зарабатывать, рисуя комиксы и карикатуры. Тем не менее спустя несколько месяцев после выпуска из Школы дизайна Род-Айленда, где она училась вместе с будущими участниками группы Talking Heads, Част уже начала публиковать свои работы в журналах Christopher Street и The Village Voice. Через несколько лет, когда ей еще не было и 30, ее пригласили присоединиться к приблизительно сорока другим карикатуристам «Нью-Йоркера» в качестве фрилансера.
Сегодня Част живет со своим мужем, юмористическим писателем Биллом Франзеном, в Риджфилде, штат Коннектикут, где она продолжает писать и иллюстрировать свои карикатуры. Среди ее книг: «Алфавит от А до Ю, включая бонусную букву Я!» (The Alphabet from A to Y with Bonus Letter Z!), написанная в соавторстве со Стивом Мартином; «Теории всего» (Theories of Everything) – ретроспектива всей ее карьеры на 400 страницах, включающая предисловие редактора «Нью-Йоркера» Дэвида Ремника; и «Нельзя ли нам поговорить о чем-то более приятном?» (Can’t We Talk About Something More Pleasant?) – мемуары о смерти ее родителей.
Что для вас значил «Нью-Йоркер», когда вы росли в Бруклине в 1950–60-е годы?
Если честно, особенно ничего. «Нью-Йоркер» не был в центре моего внимания, когда я была ребенком, хотя мои родители и были на него подписаны. Я читала