ты уверен, что это не так. Я хочу, чтобы сценаристу в конце концов удавалось создать работу, которая ни на что не похожа и которая бы отражала его на 100 %.
Хороший штат сценаристов – это когда ты оглядываешься вокруг и говоришь: «Этот парень делает вот это лучше, чем кто-либо еще» и «Она делает вот то лучше, чем кто бы то ни было». Необязательно, чтобы все постоянно выдавали гениальную работу. Но в конце года каждый на шоу должен добиться успеха, сделать что-то, что было бы невозможно без его участия. И не важно, написали они это полностью сами или просто помогали. Я не боюсь рисковать, и я меньше боюсь неудачных скетчей, чем того, что могу упустить великолепный.
Написание комедии – это как прыжки в высоту, где у тебя есть три попытки, и неудачные не считаются или не должны считаться. Тебя оценивают по лучшей работе, на которую ты способен. Каждый раз нужно придумывать, как достичь этой высоты.
Ну, или почти каждый раз. (Смеется.)
Терри Джонс. Ультраспецифичные комедийные знания
Вы помните первую шутку, которую вы написали?
Первую шутку я скорее не написал, а придумал где-то в возрасте четырех-пяти лет. Моя семья сидела за столом, и бабушка спросила: «Кто-нибудь хочет еще горчицы?» Я поднял руку, но вместо того чтобы передать ей мою тарелку, я передал ей тканевую салфетку. Она налила горчицу прямо на салфетку. Все повернулись ко мне и сказали: «Глупый мальчишка! Ты зачем это сделал?» Так я в очень юном возрасте понял, что комедия – это опасное дело. Если пытаешься рассмешить людей, а они не смеются, то они становятся очень-очень злыми. Люди не злятся, когда ты написал трагедию, а она вышла не очень. Но люди невероятно злятся, когда ты создаешь несмешную комедию, ну, или, по крайней мере, комедию, которая им кажется несмешной.
Вы всегда знали, что хотели писать?
Да, с тех пор как мне было семь лет. Я всегда писал стихи, которые в основном были ужасно мрачными. Мне кажется, моя семья начала в какой-то момент волноваться. У меня была маниакальная тяга к письму. У меня до сих пор есть эссе, которые я писал в юности, – моя бабушка их сохранила. Я писал стихи и огромные рассказы, очень длинные для ребенка моего возраста. Я сидел и писал все время. У меня в школе был чудесный учитель, Мистер Мартин, и он читал мои эссе классу. Мне это ужасно нравилось. Это стало для меня опорой. Дало мне уверенность в себе. Но Мистер Мартин уволился, и тогда я начал слышать совсем другие замечания от учителей. Мне говорили: «Ты не сможешь заработать на жизнь писательством. Лучшее, на что можно надеяться, – это карьера учителя».
Вы думаете, есть связь между поэзией и написанием комедии?
Я думаю, определенно есть. Роберт Браунинг (поэт XIX века) сказал, что можно взять три разные идеи и из них создать не четвертую идею, а звезду. Это высказывание всегда казалось мне восхитительным. И эта теория работает похожим образом и с комедией – с единственной разницей, что, если взять три разные идеи и объединить, получится не звезда, а смех. В этом есть нечто магическое.
Можете привести пример из скетчей «Пайтона», где четыре совершенно разные идеи были объединены, чтобы получить смех?
Майк [Пэйлин, в 1970-м] написал ТВ-скетч, названный «Испанская инквизиция». Мне кажется, это очень хороший пример объединения разных идей: локации из XX века и священники испанской инквизиции. Получилась звезда. События происходят в Англии 1911 года. Три палача из XV века врываются в гостиную и заявляют: «Никто не ждет испанскую инквизицию?» Как он связал все это? Как он сделал так, чтобы это сработало? В конце получился смех. Если попробовать воспроизвести процесс создания скетча, довольно сложно понять, как его посетила такая оригинальная мысль. И все же это работает.
Если подумать, есть и другое сходство между поэзией и комедией: очищение. И ту, и другую нужно очищать от примесей. И в поэзии, и в комедии слова и концепты нужно сводить к сути, говорить именно то, что хочешь сказать.
Было невероятно тяжело держать работу на таком уровне в «Пайтон». Мы всегда заканчивали скетчи на таких местах, где в других шоу это могло быть только началом. Написание сценариев было очень серьезным делом, и мы относились к нему очень серьезно. Но на это уходило много сил и энергии.
Майкл Пэйлин сказал, что все шесть членов «Монти Пайтон» работали вместе, создавая гармонию, которую им не удалось бы создать поодиночке. Это напомнило мне о вокальной группе 1960-х годовThe Mamas & Papas. У каждого из них был особый голос, но, когда они пели вместе, они гармонировали, создавая еще один уникальный голос, который они ласково называли «Харпи».
Это хорошая метафора на самом деле. Мне кажется, так и есть. Мы вшестером, гармонируя, создавали кого-то нового. Мы писали вместе, и мы будто писали за этот седьмой голос. У нас в голове всегда был его образ. Это и был голос «Пайтона». Его нельзя было воссоздать при помощи другой комбинации людей или по-одному. Над «Пайтоном» вместе работали совершенно разные личности и делали это очень хорошо.
Я пересматривал некоторые ранние ТВ-эпизоды «Пайтона» 1970-х годов и заметил, что зрители в первых эпизодах были едва слышны, а затем становились все оживленнее по мере развития сериала.
На съемках первого эпизода аудиторию составляли в основном пенсионеры, которые думали, что они и вправду пришли посмотреть на цирк. Они были немного сбиты с толку. Но к концу третьего и четвертого сезонов, два года спустя, нам даже приходилось вырезать много смеха и аплодисментов. Нельзя было растягивать шоу. Я думаю, люди привыкли к нам уже к концу первого сезона. Мы очень сомневались, что BBC закажет у нас еще один сезон. На самом деле нам повезло, что они в итоге заказали. Они терпеть не могли шоу, пока им не сказали, что оно смешное и хорошего качества.
Сейчас немыслимо, чтобы продюсерам не нравилось шоу, но при этом они все равно оставили бы его без изменений и дали бы время на развитие.
В работе над «Пайтоном» весь контроль был в руках сценаристов, и это уникальный случай. Мы были единственными, кто писал для шоу, и в этом было определенное преимущество. Мы знали, что могли сыграть, и знали, что не могли.
Работа с BBC началась без каких-либо проблем, но вскоре мы столкнулись с цензорами. Мы написали скетч (для третьего сезона), называющийся «Всеанглийское соревнование по краткому изложению работ Пруста». Он был о конкурсе красоты, где, вместо того чтобы потрясать жюри своим талантом к пению или игре на флейте, конкурсанты должны были попытаться вкратце изложить работы и философию Пруста. И это был один из первых случаев, если не самый первый, когда слово «мастурбация» использовали на телевидении. Грэм Чепмен исполнял роль конкурсанта. Ведущий конкурса, которого играл я, спросил Грэма о его хобби, и тот ответил: «Душить животных, гольф и мастурбация».
BBC вырезали слово «мастурбация». Заметьте, что они ничего не имели против удушения котов. Но мастурбация точно не могла остаться. (Смеется.) Если вы посмотрите отредактированный скетч, можно заметить заминку после того, как Грэм говорит гольф. Его губы двигаются, но вы не услышите слово «мастурбация». А потом слышен громкий зрительский смех. Но для зрителей, смотрящих скетч по ТВ, это немного странно. Звучит, как будто аудитория в студии смеется над словами «душить животных». И становится еще более странно.
Было такое, что вы писали слишком много? Например, я слышал, что оригинальный сценарий для «Священного Грааля»был значительно длиннее и что только около 10 процентов чернового варианта можно увидеть в фильме.
Да, мы обычно писали много материала, ну, или, по крайней мере, делали много набросков, а потом урезали. Черновой вариант «Священного Грааля» был намного длиннее. Первая часть происходила в наши дни. Артур и остальные рыцари узнали, что Священный Грааль продают в «Хэрродс» (универмаг в Лондоне. – Прим. пер.). Там можно найти что угодно. Но в конечном счете мы решили, что действие всего фильма будет разворачиваться в Средние века.
В фильме «Житие Брайана по Монти Пайтону» мы вырезали несколько сцен. Одной из идей для фильма было сделать его историей 13-го апостола, который пропустил Тайную вечерю, потому что его жена пригласила друзей поужинать у них дома. В итоге мы отказались от этой задумки. Мы провели много времени, переписывая практически готовую работу. Это в меньшей степени относится к «Смыслу жизни по Монти Пайтону», но первые два фильма – да.
Мы говорили ранее о том, как комедия часто создается благодаря объединению несопоставимых идей. Вы написали сцену для «Смысла жизни по Монти Пайтону»,которую, пожалуй, можно назвать одной из самых странных сцен в истории кино, по крайней мере, комедийного жанра. Я говорю о сцене с Мистером Креозотом, которого играете вы (и я надеюсь, что это на вас очень толстый слой грима). Гигантский мужчина обедает в очень модном ресторане, а затем его тошнит, пока он не взорвется.
(Смеется.) Для этой сцены я просто сел и написал скетч на самый ужасный вкус. На самом деле в шапке так и было написано: «Скетч на самый ужасный вкус». Первый раз, когда я читал его перед остальными пайтонами, мы только что пообедали. Никому не понравилось. Его решительно забраковали. Но спустя месяц Джон [Клиз] позвонил мне и сказал: «Я передумал по поводу скетча». Я думаю, он подметил, что официант здесь может быть очень смешным. Это Джон придумал реплику «тонкий, как вода» и что официант предложит Мистеру Креозоту конфетку прямо перед тем, как он взорвется. Это единственный скетч, который мы написали вдвоем с Джоном.
Мы снимали сцену с Мистером Креозотом четыре дня, а на пятый день в зале, где мы снимали, проходила свадьба. Это были не декорации! Фальшивая рвота – это русская салатная заправка и какие-то другие ингредиенты. Вы можете себе представить, как все это пахло к пятому дню. И бедные люди, у которых там была свадьба, пришли в эту вонь. Не самый лучший способ начать свой брак.