не были смешными. Представление о том, что такие люди объединяются в группы, даже если это просто ради комедии, меня немного бесит. Не уверен, что хоть один фильм или телешоу безошибочно передали школу такой, какая она на самом деле. По крайней мере, если говорить о том, какой знал ее я. Разве что «Добро пожаловать в кукольный дом». Отличный фильм.
А если говорить о менее серьезных подростковых фильмах? Например, «Месть полудурков».
Помню, что мне вроде нравился этот фильм, но только в качестве откровенно несерьезной комедии. Я сейчас не говорю о таких фильмах. Я имею в виду комедии, которые пытаются скормить тебе фальшивые сантименты и так называемый «момент истины». Особенно если это касается отношений. Помню, что особенно ненавидел все эти фильмы с актерами «Клуба “Завтрак”». Я никогда таких подростков не встречал.
Восхищались ли вы работой кого-то из комедийных писателей, пока росли?
Если говорить о телевидении и кино, мне нравилось, как писали SNL, «Секонд Сити ТВ», «Монти Пайтон». Думаю, они у всех пользовались популярностью. Они были золотым стандартом нового типа комедии 1970-х, не предназначенным для твоих мамы и папы. Но, откровенно говоря, оглядываясь назад, могу сказать, что Пол Хеннинг значил для меня больше, чем остальные.
Пол Хеннинг! Вот имя, которое я нечасто слышу в качестве примера писателя, оказавшего влияние на чью-то комедию.
Он был создателем «Деревенщины из Беверли-Хиллз» и «Зеленых просторов». Думаю, мне всегда нравился сельский юмор. Я получал больше удовольствия от повторов этих старых шоу, чем от чего-либо еще. И они были очень смешными и умными. «Зеленые просторы» был местами совершенно сюрреалистичными, в духе «Монти Пайтон». Мне кажется, юмор Хеннинга вырос из водевиля или южной традиции в духе старой американской радиопередачи «Гранд Ол Опри». Кто-то может подумать, что это старомодный юмор, но это его умная, знающая разновидность. Я не так любил шоу «Станция “Юбочкино”», которое тоже он создал, потому что оно было немного слащавым, но «Деревенщина из Беверли-Хиллз» и «Зеленые просторы» уморительны. В «Зеленых просторах» герои иногда комментировали титры, которые появлялись на экране. Очень умный материал для того времени. И еще мне очень нравилось Шоу Энди Гриффита. В нем было столько прекрасных хара́ктерных актеров. Такие вещи мне по душе, а не комедийная культура, основанная на курении травки, которая выросла из National Lampoon.
Хэл Эшби с его фильмом «Последний наряд»и Пол Хеннинг с его шоу «Деревенщины из Беверли-Хиллз»– это очень разные вещи.
Мне кажется, много вещей влияет на писателей и их вдохновляет. Зачастую это подсознательный процесс. Наверное, неправильно об этом слишком много думать. Каким-то сумасшедшим образом Хеннинг в моей голове связан с Р. Крамбом, а он для меня очень много значил.
По каким именно причинам?
Мои пять старших братьев, которые обожали дурь, читали много андеграундных комиксов, когда я рос. Поэтому я увидел Zap Comix, когда был еще совсем юным. Это, скорее всего, были первые порнографические изображения, которые я увидел. Там были все эти кислотные образы животных и гротескных персонажей, трахающих друг друга и делающих другие непонятные вещи, и это напоминало все эти старые карикатуры, которые я любил, из 1930-х и 1940-х, но со странным реалистично изображенным сексом. Когда я стал старше, я начал проникаться творчеством Крамба. Не из-за его специфичных сексуальных фетишей, а из-за его честности, из-за того, что он говорил о жизни, работе, искусстве, прошлом и упадке американской культуры. О том, как умер джаз после 1932-го. (Смеется.) Я коллекционировал эту самую музыку с тех пор, как мне было лет 13. Я всегда чувствовал с ним сильную личную связь, которую я не вполне могу выразить словами. Крамб в каком-то смысле помог мне сбежать в свой собственный мир.
От чего вы пытались сбежать?
Дома я чувствовал себя очень одиноко. Я вырос в дисфункциональной семье. Я всегда жалел, что у меня не было сестры, потому что с женщинами мне проще. В целом, мне кажется, что женщины во всем превосходят мужчин. Они просто умнее, заботливее, сострадательнее. Мне всегда казалось, что если у меня была бы сестра, она стала бы тем человеком, с которым я мог бы поговорить и на кого я мог бы положиться. У меня дома было как в психушке. Как в аду. У каждого из нас на дверях весели замки, потому что никому нельзя было доверять. Помню, как прятал деньги, которые я копил, работая на ландшафтного дизайнера, но где бы я их не спрятал (даже в дырке под полом), их всегда крали. Я вырос с такой паранойей. Если ты пользовался телефоном, кто-то обязательно подслушивал. И какую бы информацию они ни собрали, они находили способ использовать ее против тебя. И такое было постоянно. Никакого личного пространства. И, поверьте мне, я еще и половины не рассказал. Это поверхностный обзор. (Смеется.) У меня нет столько смелости или нервных клеток углубляться в эти воспоминания.
Ваша ситуация, похоже, была немного хуже, чем детство в типичной дисфункциональной семье.
Я уверен, что каждый может рассказать свою историю. Большинство семей дефективны по-своему. Я знаю только, что я рос, закрывшись в своей комнате со своими книжками и старыми пластинками, и практически не выходил. Я пытался избегать любого взаимодействия со своими братьями, и мне не хотелось иметь слишком много друзей. Такая добровольная изоляция, которую я выбрал исходя из обстоятельств, но на самом деле мне нравилось. Возможно, я в любом случае был бы таким. Я все еще такой.
Как вы получили работу сценариста на «Леттермане»в 1985-м?
Дейв, пожалуй, самый важный человек в моей жизни. Он подарил мне мою карьеру (которую я впоследствии решил спалить) и, по сути, подарил смысл жизни. Я учился в Нью-Йоркской академии киноискусства и пришел на «Позднее шоу» через пару лет после того, как оно вышло в эфир. Я просто позвонил им, не имея никаких контактов, и спросил, набирают ли они интернов, и мне повезло. Мне выпала возможность работать со Стивом О’Доннеллом, который на тот момент был главным сценаристом. Он был отличным парнем и оказывал мне огромную поддержку. Он много раз покупал мне обед, когда я был интерном. Мы были как семья в те дни. И Крис Эллиотт, который тогда уже был писателем и исполнителем для SNL, стал моим лучшим другом. Крис посоветовал мне начать показывать свой материал Дейву. Так я начал передавать шутки для монологов ассистенту Дейва (это было до того, как его окружили громилы с беспроводными гарнитурами), и ему они очень понравились.
В каком стиле были ваши шутки?
Мои шутки практически не были шутками. У меня не получался материал на конкретную тему, да меня он и не интересовал. Мой материал скорее был: Дейв рассказывает о своих малообразованных бедных родственниках или о том, как он все выходные просидел на крыльце, махая рукой проезжающим мимо грузовикам. Многое из этого материала было просто воспоминаниями того, что я видел в детстве, проведенном в сельской Пенсильвании, и это, скорее всего, было похоже на опыт Дейва в Индиане.
В итоге меня наняли сценаристом, и я бросил учебу. Я до сих пор вспоминаю это время как самый счастливый период в моей жизни, при всем моем уважении к моей жене и дочери.
Из вашего рассказа кажется, что вам так легко работалось на телевидении, звучит как сбывшаяся мечта.
Нет, это был тяжелый труд, но было так весело. И мне так повезло подгадать момент! Я пришел туда в самое подходящее время и оказался самым подходящим кандидатом. Из интерна я стал редактором в сценарном отделе – это уже была платная должность, – а потом меня повысили до сценариста. Но я продолжал класть на стол ассистента Дейва реплики к открывающему монологу. И я никогда не забуду день, когда Дейв позвал меня к себе и сказал мне, как ему нравятся мои материалы. Это стало поворотным моментом. Сегодня интерну было бы сложно повторить этот путь. «Позднее шоу», да и весь мир, как мне кажется, тогда были совсем небольшими.
И еще на «Позднем шоу» была совершенно другая культура, в отличие от таких мест, как SNL, о которых ты слышал истории, связанные с наркотиками и подобными вещами. Наш штат был прямым отражением Дейва, парня со Среднего Запада, которого не слишком впечатлял шоу-бизнес и который не вел себя как звезда. Мы все были довольно простыми людьми. Наихудшей степенью декаданса, которой мы достигли, было слишком много сигарет в офисе и слишком много разговоров о бейсболе.
Что именно вас так привлекало в чувстве юмора Леттермана?
В его основе лежало неприятие притворства и лжи, особенно когда речь шла о голливудских знаменитостях. До Дейва такого было не найти. И это было искренное. Это не было игрой или его «фишкой». Дейв обожал работать над шоу, но остальная часть этого мира его не интересовала. Ему не было интересно стать частью некого закрытого клуба или подружиться с другими знаменитостями – все это дерьмо, которым упиваются другие люди в этом бизнесе. Они фантазируют о таком опыте. Так что во всех материалах для Дейва, даже до того, как мы познакомились, я исходил из чувства подлинности, искренности. Помимо этого он самые умный и смешной парень из всех. С тех пор как «Позднее шоу» обрело огромную популярность в 1980-е, так много актеров позаимствовали у Леттермана его манеру «циничного умника, предпочитающего держать дистанцию», но у большинства из них это идет не изнутри. Это просто сценический образ. И, к слову сказать, его честность и порядочность стоили ему работы на «Вечернем шоу»[93]. Он ни за что на свете не стал бы претендовать на место Джонни, пока Джонни его все еще занимал. В то время как Джей шарился поблизости и целовал задницы партнеров, и занимался всем этим дерьмом. Дейв – почтительный человек. Он всегда восхищался Джонни. Так себя вести – это не его. Он усердно трудился все эти годы и превратил 12:30 в прибыльное эфирное время. И он на 100 % заслуживал быть на «