Мне очень нравилось смотреть «Позднюю ночь с Конаном О’Брайеном». Шоу делало высоко концептуальные комедийные биты на уровне, который я раньше никогда не видел. Причудливые скетчи, которые перетекали из выступлений в студии в длинные предзаписанные сегменты. Был один летний эпизод, снятый перед живой аудиторией, состоящей полностью из шестилетних детей. Это было дурачество невероятного масштаба, к которому относились с крайней серьезностью. Идеальное сочетание высоко- и низкоинтеллектуального. Я мог смотреть это бесконечно.
Это было почти 20 лет назад. С ума сойти. Я начинаю чувствовать себя стариком в мире комедии. Скоро я совсем не буду поспевать.
Не будете поспевать за чем?
За вкусами молодежи. Не уверен, что сегодняшнему поколению придется по душе абсурдистская, бунтарская комедия, которая так удавалась сценаристам «Поздней ночи с Конаном О’Брайеном». Я не знаю. Современные молодые люди, кажется, не хотят, чтобы у комедии было хотя какое-то содержание.
Можно ли то же сказать об «Отчете Кольбера»и «Сообществе»,шоу, которые писали вы?
«Кольбер» – чудесное шоу. Каждый его эпизод наполнен сатирическими инсайтами, но я не знаю, смотрит ли его молодежь. «Сообщество» тоже, возможно, самое уникальное шоу: телевизионная комедия, которая неустанно бросает себе вызов как с точки зрения структуры, так и на эмоциональном уровне. Все еще существует отличная сложная комедия, но она не часть мейнстрима. «Кольбер» и «Сообщество» – редкие примеры таких работ.
(Смеется.) Вы рассуждаете так, будто вам 90 лет. На самом деле даже девяностолетние комедийные писатели не думают так о «молодежи» и их комедии.
Да, но в душе я не молод. Я пишу без перерыва уже 15 лет. The Onion взяли меня, когда я был супермолод. И мне всего этого хватило с головой. Я отработал свое. Я очень устал.
Устали от того, что каждое утро нужно штамповать шутки?
Да. Стресс оттого, что нужно каждый день писать материал, оставляет свой отпечаток. Добавьте к этому глубоко укоренившиеся комплексы, и получится, что ты слишком давишь сам на себя. Я не просто горжусь своей работой: это нездоровое всепоглощающее помешательство. Я хочу писать такие хорошие шутки, чтобы они смогли исправить все, что не так с моей жизнью. Это плюс внутренних демонов. Ты становишься очень продуктивным.
Вы несчастливы, оттого что выбрали эту карьеру? Если бы вы не писали комедию, чем бы вы занимались?
Нет, я чувствую, что мне невероятно повезло, потому что я могу зарабатывать тем, что пишу комедию. Я был бы совершенно несчастен, занимаясь чем-либо еще. Но написание комедии – это не такое беззаботное веселое занятие. Люди думают, что быть комедийным писателем – это день и ночь хохотать. Может быть, у некоторых писателей все так и есть. Но для меня это сопряжено со всевозможными сложностями.
Что интересно в работе комедийного писателя, – это то, что ты занимаешься такой творческой и очень личной вещью, но от тебя ждут совершенно нетворческого подхода к ней. Моя работа – штамповать комедию, эту неосязаемую и очень переменчивую вещь, со скоростью и постоянством конвейера. Это тяжело. Особенно, если ты черпаешь вдохновение из очень глубоких переживаний. Объединение психологической травмы и комедии может давать отличные результаты. Но если тебе нужно погружаться в этот черный колодец по 12 часов день, это очень изматывает.
Что самое сложное в этом процессе? То, что ты просыпаешься и у тебя плохое утро, ты не чувствуешь себя смешным (возможно, ты работал всю ночь или поругался с женой) и затем тебе нужно отправляться на работу и создавать там что-то смешное?
Твоя работа – быть смешным, хочется тебе этого или нет, есть люди, которые рассчитывают на тебя и на то, что ты подготовишь материал. Ты нужен, чтобы выдавать бесконечный поток шуток и предлагать идеи. Ты нужен, чтобы кормить зверя. И зверю все равно, что ты спал всего четыре часа. При всем при этом я не уверен, что, находясь в плохом эмоциональном состоянии, ты не можешь создавать комедию. Очень часто тебе удается направить свой гнев и страдания на создание чего-то очень хорошего.
Должно быть, за годы работы вы научились каким-то приемам, благодаря которым немного легче справляться с бесконечным спросом на новый материал?
Конечно. Когда ты без сил или не можешь найти вдохновение, иногда можно опереться на более механический способ создания шутки. Например, манипуляции с ритмом, которые помогают прийти к неожиданному заключению, или усугубление неправильной логики, или изменение точки зрения посреди шутки – все они помогают залатать дыры между моментами чистого вдохновения.
Но это приводит тебя к другому кризису: я бы хотел, чтобы мой материал был более органическим. Это отчасти последствия особенностей работы, конечно же. Сумасшедшие дедлайны, давление, под которым приходится создавать материал, но я до сих пор беспокоюсь, что мой подход к написанию комедии слишком интеллектуален. Что я недостаточно следую инстинкту. Это сложно объяснить, но если разбить это на проценты (мне кажется, это очень показательно, что я делю это на проценты), 70 % моего письма – это вдохновение, а 30 % – математика.
Опасность в том, что, когда ты занимаешься этим достаточно долго, комедия может превратиться в серию переменных и математических уравнений. Я знаю, что если правильно составлю уравнение, что если я произведу правильные действия над x и y, в результате получится смех. Возможно, отчасти это оттого, что у меня главная часть мозга – левая, но все это меня расстраивает. Никто не хочет создавать бездушный материал. Я бы хотел быть писателем, который творит исключительно благодаря вдохновению. Я бы хотел, чтобы было больше непостижимого в моем процессе. Я бы хотел, чтобы каждая шутка удивляла меня самого, в то время как я ее писал.
Да, но если бы вы испытывали огромное всепоглощающее чувство удивления или восторга каждый раз, когда пишете шутку, вы бы сошли с ума.
Возможно, не поймите меня неправильно, до сих пор случаются моменты невероятного восторга. Особенно, когда я натыкаюсь на что-то, что я раньше никогда не делал. Что-то абсолютно, совершенно новое. Что-то, о чем я не могу сказать: «О, эта штука представляет этот тип идеи из той шутки, и та идея пришла из другой шутки, которую я написал». Тогда ты по-настоящему ликуешь.
Как был построен рабочий процесс на «Кольбере»? Каким был типичный рабочий день?
Каждое утро проходила встреча, на которой мы обсуждали последние новости и точку зрения на них, которую будет озвучивать Стивен – герой шоу. Затем Стивен выбирал идеи, которые ему нравились больше всего, сценаристы разбивались на команды из двух человек, затем все шли наверх и прописывали выбранные идеи для включения в сценарий. У каждой команды было чуть больше часа, чтобы написать законченный сценарий, а это совсем не много времени. Работа на шоу давала тебе заряд адреналина. Ты возвращался с партнером в офис, и вы тут же начинали презентовать шутки для сценария, пока часы отсчитывали время. Это определенно работа не для людей со слабым сердцем.
Работа на этом шоу была очень полезна для меня. Я столько времени провожу в своей голове. Работа на «Кольбере» заставляла меня больше находиться в настоящем моменте. Она сделала меня лучше как комедийного писателя.
Вы презентовали шутки друг другу вслух? Как от устной презентации они превращались в оформленный сценарий?
Один сценарист сидел за клавиатурой, другой ходил туда-сюда по комнате, и оба начинали вслух писать сценарий. Все, что вы оба считали смешным, записывалось.
И у вас на это был всего час?
(Смеется.) Это было сумасшествием.
Были ли преимущества в работе в паре с другим сценаристом?
Работа с партнером была для меня совершенно новым опытом. По сути, то, как строилась работа на шоу, во многом опиралось на импров-прошлое Стивена. Есть такой принцип: когда ты исполняешь импров, ты не можешь сказать «нет»; ты должен быть всегда открыт к тому, чтобы пойти по любому комедийному пути, который тебе предоставили. Потрясающе, как иногда мы натыкались на что-то смешное, просто потому что решали посмотреть, куда нас приведет ход наших мыслей.
Еще один положительный момент в такой работе вслух, когда ты, по сути, проговариваешь каждую строчку сценария, в том, что это не дает шоу звучать слишком прописанным. Когда ты пишешь один, у тебя есть куча времени, в итоге ты перефразируешь предложения, редактируешь их снова и снова, играешься с синтаксисом, и в результате твои шутки кажутся натянутыми. Они звучат так, будто над ними долго работали. Твой материал в таком случае будет звучать менее естественно. Устная организация работы не давала этому произойти.
Поначалу меня это пугало. Но после пары месяцев адаптации я успокоился и очень полюбил процесс. В The Onion мне давали задание, и затем у меня было полдня или день, чтобы написать статью. Писатели просто шли в свои офисы и закрывались от всех и всего. Они писали медленно, когда чувствовали, что застряли, они выходили из здания и шли на прогулку. Этот процесс подпитывался уединением и одиночеством. Но на «Кольбере» из-за того, что нам нужно было производить 22 минуты новой комедии каждый день, не было времени на такую роскошь. Мы не пялились по 20 минут в монитор компьютера, подбирая идеальное следующее предложение; идеальное предложение нужно было найти за несколько секунд.
И был еще один приятный момент в работе в парах. Это был поразительный партнерский процесс, в котором не было места для собственного эго и который позволял быстро создавать отполированный материал. Ты презентовал идею для шутки, твой партнер улучшал ее, ты улучшал его вариант, и в течение 45 секунд у вас вдруг появлялся отличный бит.