В начале 1960-х я написал ситком для ABC под названием «Внутри Дэнни Бейкера». Он был о мальчике с воображением и мечтами. Он много мечтал о том, кем он станет, как и все дети. Он был как юный Уолтер Митти. Это очень хороший небольшой эпизод, и он мог бы стать хорошим сериалом. Но он не сработал. Материал был слишком личным. Я был этим пареньком. Я недостаточно опустился до нужного уровня, знаете, с шутками про секс. Ты хочешь продать материал – нужно сделать его погрязнее и, таким образом, привлекательнее. Пилот был слишком простым и чистым, и я в первую очередь пытался угодить себе. Мне нужно было сказать себе: «Он слишком безобидный, чтобы попасть на телевидение».
Я хочу сказать, что нельзя слишком глубоко погружаться в свою голову. В итоге я наткнулся на комбинацию высокого и низменного. Приведу конкретный пример: в «Страхе высоты» были отсылки на вещи, о которых люди могли никогда не слышать, например имена психиатров, типов психоанализа, аллюзии на фильмы Хичкока. В «Страхе высоты» зрителям было нужно посмотреть хотя бы 3–4 фильма Альфреда Хичкока, чтобы понять, какого черта происходит в какой-либо сцене. В то же время там был экшн, был саспенс.
То же можно сказать о «Сверкающих седлах». Там были реплики вроде: «Единственное, что стоит между мной и этим имуществом, – это его владельцы», но еще там был ковбой, бьющий лошадь по лицу. Там ковбои сидели у костра, ели фасоль и пердели. Знаете, маленькие радости, которые сценарист должен дарить зрителям. И я про них не забывал.
А «Внутри Дэнни Бейкера», шоу, о котором я говорил ранее, было просто историей про мальчишку и его мечты. Она была слишком личиной.
И все же в «Сверкающих седлах»есть шутка, которую, мне кажется, мог понять только очень небольшой процент зрителей. Она была в сцене, где вождь индейцев, которого играете вы, натыкается на группу черных поселенцев. Герой кричит на идише, обращаясь к небесам: «Shvarzers, loyzem gayne». В переводе: «Черные. Просто отпустите их».
Верно. Это означало, что эти люди не могли навредить индейцам. Белые угнетали эту группу людей и обращались с ней даже хуже, чем с индейцами. Это как раз пример шутки, которую я считаю высокой. Есть шутки, которые, возможно, не все поймут, но которые служат высшей цели. В их основе была заложена разница между добром и злом. Зрители знали мою позицию по отношению к расизму и другим проблемам. Можно дурачиться, но все равно оставаться на стороне истины. Если у тебя правильные моральные ценности, ты можешь делать что угодно.
Разница между добром и злом отчетливо видна во всех ваших фильмах.
Так и есть, мне кажется, это помогает писать. Мне повезло со «Сверкающими седлами», потому что черный шериф обеспечил нас двигателем, который работал на протяжении всего фильма. У нас были реплики вроде: «Убейте нигера! Убейте его!» Многие люди, особенно исполнительные продюсеры, ошибочно посчитали это расизмом. Но зрители поняли, что мы хотели сказать. Я ни за что не написал бы подобный сценарий, если бы в нем не было заложено добро. В противном случае я бы не стал его писать. А если бы и написал, ни одна шутка бы не сработала. Зрителям бы ни за что не понравились эти герои.
Были ли какие-то сцены, которые вам пришлось вырезать из фильма?
Продюсеры не хотели оставлять сцену с пердежом. Они хотели ее вырезать. Я сказал им, что избавлюсь от нее, но так этого и не сделал. Как видите, и эту сцену, и некоторых персонажей, которые не нравились продюсерам, мы оставили.
Сцены, которые в итоге порезали, поднимали расовые проблемы. Была сцена межрасовой любви между Кливоном Литтлом (который играл шерифа) и Мэдлин Кан (которая играла Лили фон Штупп), ее пришлось обрезать. Все, что вы видите в фильме, – это то, как гаснет свет и затем Кливон говорит: «Извините меня, мэм. Не хотелось бы вас разочаровывать, но вы присосались к моей руке». Нам пришлось смягчить расовый аспект сцены. Это было слишком для тех времен.
«Сверкающие седла»сейчас считается классикой комедии, но в то время он не понравился критикам. Как вам кажется, что они упустили, когда фильм вышел в 1974 году?
Думаю, они упустили иронию. Они упустили сатиру. Они упустили главную мысль. Будучи писателем, ты можешь понравиться критикам. Это можно сделать. Но ты потеряешь половину зрителей.
Еще дело было в теме фильма. В «Продюсерах», который критики тоже презирали, основная проблема была в том, что мы говорили о нацистах, чего раньше никто не делал. Даже сейчас это сложно. Такие фильмы, как «Жизнь прекрасна» могут с легкостью провалиться. Нужно уметь это делать. Это непросто. Нужно найти идеальное вместилище, идеального троянского коня. Для меня таким вместилищем стал «самый худший мюзикл в мире». И, используя его, я смог донести до зрителя более серьезные темы. Мюзикл стал пароксизмом безумия, и это обеспечило присутствие всего остального.
За годы работы у вас были проблемы с критиками, которые никогда не понимали ваши работы. С тех пор ваши чувства к критикам смягчились?
Нет. Я могу учиться на своих ошибках, когда дело касается зрителей. Я могу расти, задавая себе вопросы вроде: «Что им не понравилось в фильме? Кому он не понравился?» Вместо того чтобы все бросить, вместо того чтобы разозлиться, вместо того чтобы смотреть на всех свысока и быть надменным и неприступным, я могу попытаться понять, почему что-то не сработало.
Но я никогда не стану этого делать ради критика. У критиков, похоже, иногда есть корыстные интересы. Им всем нравится быть главными героями, они все хотят выйти с тобой на ринг, вот только у них нет никакого права быть на ринге с создателем. Никогда не нужно биться с критиком. Они могут быть чертовски правы, но это только один человек, одно мнение. Это такая параллельная вселенная. Критик – часть шоу-бизнеса и в тоже же время не часть.
Однажды вы сказали, что ваша комедия – синяя, как ночь, а не черная. В чем для вас разница между этими двумя оттенками?
Я никогда не терял надежду, я никогда не был безутешен, но у меня бывали очень плохие дни. И я чувствую, что мне нужно отражать это в своей комедии. Мне нужно показать, что герои могут быть в отчаянии, но при этом не на грани суицида. Они могут испытывать ужасную боль и уныние, но все равно делать следующий шаг, все равно продолжать двигаться вперед. Синий, как ночь, получается от тонкого мазка. Это не непроглядно черный. Это цвет тьмы перед закатом. Или сразу после того, как свет пробивается на рассвете.
С чего начинается ваш творческий процесс? С идеи или героев?
Герои – это самое важное. Если ты талантлив, ты придумаешь идею для своих героев. Ты найдешь хорошую историю. Но начинаешь ты с героев. Со всем, что я делал, я начинал с героев. Я узнаю, что они хотят, что им нужно. Куда им нужно прийти и как им этого достичь. Я слушаю их. Нельзя, чтобы у вас ничего не было, кроме экшна.
Какие герои вас вдохновили, прежде чем вы начали писать «Продюсеров»?
Работу над «Продюсерами» я начал с маленькой гусеницы, которая превратилась в прекрасную бабочку: маленького бухгалтера с мечтами о такой славе! Танцовщицы, огни прожекторов, кулисы поднимаются и опускаются, и оркестр, играющий трели в оркестровой яме! Мог ли Лео Блум (которого играет Джин Уайлдер) и правда жить этой жизнью славы и острых ощущений? Вот о чем я думал. Поэтому я сделал этого персонажа, этого бухгалтера, безумно любящим театр. Дальше я знал, что мне нужен был продюсер, достойный порицания продюсер, – парень, который трахает пожилых дам ради работы, просто чтобы найти достаточно денег, чтобы остаться в шоу-бизнесе. Зеро Мостел прекрасно исполнил эту роль.
На мой взгляд, персонаж Зеро, Макс Бялысток, олицетворяет Ид (Ид – бессознательная часть человеческой психики по Фрейду. – Прим. ред.). Он – животное начало. Лео Блум в исполнение Джина Уайлдера был духовным персонажем. Он был Эго. Ему были присущи более пронзительно трогательные качества. В конце концов оба персонажа пришли к осознанию, что им не так нужны были деньги, как они были нужны друг другу. Им нужна была радость от совместной работы.
Звучит почти как комбинация высокого и низменного, о которой вы говорили ранее.
Именно так и есть, на мой взгляд. Это комбинация, которая меня всегда завораживала.
Правда ли, что вы написали героя Зеро Мостела на основе человека, с которым вы были знакомы?
Правда. Я на него работал. Он был продюсером. Он устраивал представления. На одном шоу я делал практически все, что только можно было: я был помощником режиссера, ассистентом продюсера, я даже был одним из актеров. Это была в начале 1940-х. Пьеса называлась «Разные комнаты», и она была о театральной постановке. Я играл персонажа по имени Скуп Дейвис, и у меня была одна реплика, открывающая реплика. Я выбегал на сцену и кричал: «Мы сделали это! Мы создали хит! Это самая лучшая вещь со времен платных туалетов!» Так я начинал пьесу.
Я раскладывал рекламные листовки в барбершопах для этого продюсера. Я не могу сказать вам его имя, потому что у него есть внуки, и я не хочу, чтобы они знали, что он трахнул много пожилых дам. Но персонаж был основан на реальном человеке. В фильме есть реплика, которую я взял из настоящей жизни, и это абсолютная правда. Я слышал, как он ее произносит. В фильме Зеро Мостел говорит пожилой даме: «Выпишите чек на название проекта “Наличные”». И она говорит: «“Наличные”? Это смешное название для пьесы». И он отвечает: «Не смешнее, чем “Продавец льда грядет”». Я взял это из реальной жизни.
То есть вы были актером в этой постановке?
О, да. Я был артистом много лет, я был таммлером на курорте в горах Катскилл. Таммлер – это артист, который делает все. Он рассказывает шутки, поет, носится как сумасшедший. Я начал работать на курорте Катскилл, когда мне было 17. Я участвовал в нескольких представлениях шесть дней в неделю. И когда мы не были на сцене, мы были заняты тем, что пытались зазвать гостей на следующее шоу.