Субудай почмокал губами, он не стал высказывать мысли вслух, которые могли рассорить его с сыном кагана, а подумал о том, что если бы у Сиятельного, получившего это звание из рук Судьбы, было побольше ума, он никогда бы не стал нападать на крепость со стороны главных ворот, защищенных от внешних врагов природой. Но на то она была судьба, признающая только естественный отбор — из всех семян, порожденных деревом, только одно или два становятся снова деревьями, остальное несметное количество затаптывается обратно в землю подошвами человеческой обуви и копытами скота. Вслух же он сказал:
— Но там негде поставить окситанские требюше с другими камнеметами и с турусами, с которых так удобно поражать защитников крепостей, если подкатить их поближе к стенам. Я осматривал ту сторону и пришел к выводу, что она самая неприступная из всех.
Гуюк-хан вскинул подбородок и с вызовом ответил:
— Если такого-же мнения начнут придерживаться другие высокородные военачальники, сопровождающие нас, тогда я не стану спорить, — он кинул на старого воина высокомерный вгляд. — А пока предлагаю проехать к главным воротам Козелеска и на месте принять решение по дальнейшей судьбе непокорного города.
Субудай молча наклонил голову в знак согласия, ничто не выдавало в нем чувств, которые раздирали изнутри, он десятилетиями старался обуздать их всеми силами, чтобы не потерять места, достигнутого военным талантом. Ведь он был выходцем из бедной монгольской семьи, имевшей в распоряжении лишь несколько овец и собаку, теперь же его род владел несметными стадами, а оба сына командовали туменами воинов, не знавших поражения, они боролись за власть в Великой Монгольской Орде наравне с чингизидами.
Вот и сейчас он только мазнул рукавом под коротким носом и потянул на себя повод. Небольшой отряд монгол в богатых доспехах пересек поле на конях со сбруями, отделанными золотыми бляхами, и снова скрылся в лесу, чтобы через некоторое время стремительно появиться уже на равнине, покрывшейся летучими вечерними тенями. Теперь впереди всех скакал Сиятельный, он уверенно правил к проездной башне с воротами, выходящими на посадскую дорогу. Когда до нее, помеченной обгорелыми кольями городни, оставалось с десяток сажен, он натянул повод и резко повернул коня к реке, крутившей мутные водовороты. Субудай-багатур зябко поежился, до бойниц в надвратной башне и в вежах было не больше двух сотен сажен, тогда как монгольский лук посылал стрелу на все триста сажен, без потери убойной силы. И снова старый полководец промолчал, желая выслушать до конца родного сына Угедэя, чтобы или всегда пропускать его слова мимо ушей, или иногда к ним все-же прислушиваться. Тем временем Гуюк-хан вытянул руку и, дождавшись, пока подъедут остальные царевичи и темники, указал в сторону ворот:
— Ты видишь, Непобедимый, что здесь так-же можно установить стенобитные машины и направить полет камней точно в цель. Эти ворота к тому же шире ворот, расположенных на южной стороне, и сама башня не такая массивная, — он со знанием дела принялся объяснять то, что было ясно без слов. — Урусуты не построили здесь более мощных стен и башен потому, что никогда не ожидали нападения врага с этой стороны, понадеявшись на широкие реки и высокие обрывы.
Субудай-багатур лишь пожевал сморщенными губами, ему не хотелось указывать Сиятельному на тот факт, что прежде чем разбить камнями ворота, нужно уничтожить подъемный мост, загораживающий их. Кроме того, расстояние до них было больше, чем до ворот с напольной стороны. Но главное заключалось в том, что по лугу, представлявшему из себя сейчас болото, вряд ли можно было протащить стенобитные машины, пока он не просохнет. Он понимал, что Гуюк-хана не покидала надежда проявить себя в военном деле, чтобы тем самым унизить Бату-хана, сына Джучи, сумевшего заполучить должность джихангира над войском. Но общее дело требовало и общего решения проблемы, поэтому старый полководец еще раз привел хриплым голосом свои аргументы и добавил:
— Здесь даже камней нет для стенобитных машин, — он осмотрелся вокруг, начиная догадываться, что хитрые жители Козелеска заранее очистили от них пространство вокруг города. — Я подозреваю, что урусуты затащили камни вовнутрь крепости и построили из них второе кольцо стен.
— Да, здесь нет камней для камнеметов, — включился в разговор и Бури, приблизившийся к собеседникам. Он тоже со вниманием оглядывал окрестности, словно предчувствуя, что во взятии города ему придется сыграть не последнюю роль. — Это может осложнить нам задачу.
— Я так не думаю, потому что в этой лесной стране камней везде встречалось мало, — усмехнулся Сиятельный. — Зато в нашем обозе на повозках их достаточно, чтобы разбить ворота урусутской крепости.
— Их надо еще сюда доставить, как и стенобитные машины, — не сдавался старый полководец, он снова покосился на недалекие бойницы в башнях на стене. — Нам нужно отъехать от этого места подальше.
— Чтобы показать урусутам свою слабость? — язвительно поинтересовался у него Гуюк-хан.
— Чтобы лучше обозреть подходы к главным воротам Козелеска, — угрюмо буркнул Субудай, не торопясь втягиваться в свару. — Здесь под копытами наших скакунов одни канавы.
И снова в ответ на свои слова он увидел снисходительную усмешку, покривившую жирные щеки сына кагана.
— Разве вокруг мало бревен, которые можно подкладывать под машины? — повернулся тот к нему. — Если же требюше будут плохо по ним скользить, бревна можно смазать жиром, вытопленным из животных и хашаров.
Теперь пришла очередь старого полководца одобрительно усмехнуться, он был доволен тем, что потомки его лучшего друга, ушедшего в иной мир, растут остроумными и беспощадными, они не остановятся ни перед чем для достижения цели. Но в данном случае вставал вопрос о цене, а она была очень велика, тем более, что после похода намечалось его продолжение в страны заходящего солнца. Субудай-багатур не успел привести в противовес утверждениям Сиятельного новые факты, указывающие на то, что с этой стороны крепость взять будет невозможно, он вдруг заметил на стенах какое-то движение и невольно потянул за повод, чтобы отъехать на безопасное расстояние.
Его действие не осталось незамеченным, Гуюк-хан презрительно фыркнул и кинул на хана Бури многозначительный взгяд, будто приглашая того в свидетели. Переглядывание сказало о многом, и о том, что Непобедимый постарел, что он уже не может управлять войсками с дерзкой безрассудностью, как это было раньше, и что пришло время прислушиваться к его советам вполуха и присматриваться к указаниям вполглаза. И Субудай взорвался, всегда сдержанный, он приготовился перечислить промахи самих молодых полководцев, которых было немало, чтобы поставить их на место. Курултай наделил его таким правом, негласно назначив попечителем над заносчивыми царевичами, начавшими переходить нормы допустимого. Но ему не удалось этого сделать, в воздухе раздался тонкий характерный свист урусутских стрел, они пролетели не только над головами военачальников левого крыла ордынского войска, но и между их телами, закованными в броню.
Второй рой был точнее, кто-то из всадников вскрикнул и схватился за стрелу, воткнувшуюся в тело, кто-то рванул на себя уздечку, поднимая коня на дыбы и заворачивая его на задних ногах в обратную сторону, чтобы с места взять в карьер, а кто-то перекинул в левую руку лук, намереваясь проучить урусутов. Пространство вдруг огласил яростный рев Бурундая, бросившегося к одному из своих сыновей, медленно оседавшему на бок, темник подхватил его у стремени и перетащил безвольное тело на холку своего коня. Его окружили телохранители, царевичи и другие военачальники, второй сын никак не мог пробиться сквозь них к своему брату, но отогнанный резкими воплями родителя, он отъехал подальше, не смея нарушить приказа отца. А тот продолжал оглашать воздух звериным рычанием, пытаясь вырвать стрелу, торчащую из груди своего отпрыска, и сопротивляясь натиску всадников, оттиравших его вглубь равнины, сверкавшей окнами многочисленных стариц и озерков в лучах заходящего солнца.
— Сын Бурундая убит, — глухо сказал один из царевичей, крутившийся на жеребце рядом с Субудаем. — У урусутского стрелка оказался меткий глаз и прекрасный лук.
Старый полководец повернул к нему лицо, искаженное негодованием, затем кинул раскаленный взгляд в сторону Сиятельного и хрипло сказал:
— Сын темника Бурундая погиб от монгольской стрелы, пущенной урусутами из монгольского лука, гнутого из рогов монгольского степного тура, — он зло ощерил морщинистый рот с парой гнилых зубов. — И упрекать за это мы должны свою беспечность, которая стала обходиться нам очень дорого.
Еще несколько стрел защитников крепости нашли свои жертвы среди телохранителей и отряда разведчиков, бросившихся на помощь царевичам, без которых в этой стране не обходился ни один выезд за пределы становища высокопоставленных лиц, пока наконец не начал проступать какой-то порядок. Ордынцы перестроились по пять всадников в ряд, воины первого ряда выставили вперед металлические и плетеные щиты, а второго вскинули луки и начали искать цели на навершии крепостной стены и в проемах бойниц. Тетивы зазвенели одновременно, подчиняясь приказу джагуна, отданного им негромким голосом.
Никто из монголов не думал отступать назад, пока смерть их товарища не была смыта кровью врага, так было записано в своде законов «Ясе», в книге книг для каждого монгола, составленной Великим Потрясателем Вселенной, имя которого после его с мерти нельзя было произносить. Вскоре на лугу закружились в бесконечной карусели два круга, вертящиеся в разные стороны, они соприкасались с кромкой воды. Лучники пускали тучу стрел и шли на новый круг, накладывая на тетивы очередное древко со скошенным наконечником и черным оперением. Царевичи, остановившиеся в стороне от карусели вместе с Гуюк-ханом и ханом Бури, вскоре убедились в правоте старого полководца о том, что начинать новый штурм ворот и стен с луга, еще подтопленного полыми водами, не представляется возможным. Копыта лошадей тонули в вязкой грязи, не давая набрать нужную скорость, кони срывались с краев стариц, сбрасывая всадников в воду. Субудай молча наблюдал за сценой, на лице, похожем на лоскут кожи, сморщенный от солнечных лучей, все резче проявлялась холодная усмешка, от которой у многих стыла кровь. Ее не смог стереть с впалых губ даже безрассудный поступок Бурундая, бросившегося с конем в реку и попытавшегося переплыть поток с обнаженной саблей.