— Сколько воинов погибло? — вцепился саин-хан пальцами в рукоятку кинжала. — И почему часовые заранее не предупредили об опасности?
— Наверное, они заснули, потому что урусуты нас давно не тревожили. А сипаев-воинов погибло много.
— Сколько!? — зарычал хозяин шатра.
— Больше трехсот человек, еще карапшики-разбойники посекли мечами две стенобитные машины и увели табун лошадей.
— А сколько воинов потеряли урусуты?
— Одного, Ослепительный, его тело осталось лежать посередине поляны, которую занимали сотни.
— Это был карапшик Кудейары?
— Это был урусутский харакун в порванных лаптях и в тулупе клочьями, в руке он сжимал простой нож.
Бату-хан резко поднялся на ноги и направился к выходу из шатра, на ходу бросив через плечо:
— Посадить всех троих на колья.
— Аман, Ослепительный!.. — попытались кипчаки ухватиться за его сапоги, но джихангир с силой ударил ближайшего в лицо. За ним поспешил хан Бури, который тоже приложил каблук к длинному носу другого разведчика, принесшего вместе с товарищами дурную весть. Ковровый полог на входе в шатер слетел с волосяной веревки и упал далеко в стороне, заставив баурши-завхоза присесть от страха на пятки. Возле Бату-хана уже приплясывал любимый конь вороной масти с белыми чулками до коленных чашечек и с такой же звездой в середине лба, а верные тургауды помогали ему взобраться в седло, покрытое плотным ковром с мягкой подушкой под ним, с золотыми стременами по бокам. Через мгновение всадник всадил шпоры в бока лошади и помчался вслед за тройкой знаменосцев с тугом над головами, сорвавшимися с места на миг раньше. За ним поспешил Бури, а потом тишину взрыли дробным топотом пятьсот отборных тургаудов со зверскими выражениями на лицах.
В предвечерних сумерках на поляне посреди леса разбросались в неестественных позах несколько сотен воинов без доспехов и вооружения, снятых большей частью урусутами, остальное подобрали ордынцы, они были убиты ударами сулиц и обыкновенных засапожных ножей. По краям поляны выстроились войска правого крыла орды под управлением Шейбани-хана со знаменами, тугами, бунчуками и вымпелами. Несколько десятков трупов десятников и сотников с нашивками на рукавах успели оттащить в сторону, их должны были положить отдельно, бревна для костра уже приготовили. Среди младшего командного состава оказался тысячник с пайцзой на груди, но без шлема и без кольчуги с саблей. Не было на нем богатой шубы с золотыми перстнями на пальцах и даже сапог, он лежал на стылой и мокрой земле, выпятив огромный живот и раскидав в стороны босые ноги.
Рядом с Бату-ханом и Бури остановился Шейбани, прискакавший сюда только что, желтое и плоское лицо выражало крайнюю степень озабоченности. После случившегося он сравнялся в беспечности с ханом Гуюком, потерявшим под Козелеском во время вылазки защитников крепости более шести сотен воинов с несколькими тысячниками и двумя темниками с сыном полководца Бурундая. Таких потерь высшего состава Орда не знала со времени вступления в земли урусутов, если не считать хана Кюлькана, младшего сына Потрясателя Вселенной, убитого под Коломной. С ними не могли сравниться потери при битве с объединенным войском урусутов у Красного Холма, когда был зарублен коназ всей Руси Георгий Всеволодович. Джихангир увидел краем глаза, как к свите приближается на саврасом коне Субудай-багатур, наверное его успел предупредить о нападении разбойников под началом Кудейары кто-нибудь из юртджи или из нукеров, бывших его глазами и ушами везде.
Почти все высшие военачальники были в сборе, если не считать Гуюк-хана и чингизидов из его окружения. Но они, скорее всего, еще продирались через леса к печальному этому месту, не смея нарушить законов «Ясы», в которой было сказано: если военачальник не отдал последних почестей воину, погибшему при исполнении воинских обязанностей, он достоин смерти. Бату-хан оторвал взгляд от поляны и поднял правую руку, специальные отряды поспешили к убитым воинам, другие принялись укладывать бревна в основание костра, подгоняя их друг к другу. Ровными рядами на них положили кипчаков, татар и монголов с куманами, обрами, саксинами и другими воинами из разных племен и народов. Первый ряд мертвецов снова переложили бревнами, укладывая тела так, чтобы не выступала ни рука, ни нога.
Скорбная башня росла на глазах, ордынцы облепили ее со всех сторон торопливыми муравьями, скоро для поднятия наверх тел и стволов понадобились лестницы и арканы. Наконец квадратную вершину увенчала юрта из толстых жердей со стягом на верху. Джихангир, наблюдавший за приготовлениями, почувствовал, что сзади кто-то подъехал, он втянул носом воздух и уловив резкий запах лошадиного пота, понял, что Гуюк-хан, этот сын змеи, все-таки успел к началу ритуала. По губам скользнула презрительная усмешка, сказавшая о том, что приезд вовремя кровного врага ничего не сможет изменить, и что задумки саин-хана остаются в силе. Он выехал вперед и снова поднял правую руку, и тут-же рев из тысяч глоток заставил вздрогнуть вековой лес, загнав тишину в непроходимые чащи. Голые вершины деревьев сотряслись, сбросив на землю отмершие ветви.
— Уррра-агх!!! — закричали монгольские воины. — Уррра-агх!!! Кху, кху, монгол!
Клич подхватили татары и кипчаки:
— Яшасын!!! Яшасын!!!
Их гортанные голоса перекрыли другие крики:
— Гей ой о чуй!
— Аллах акбар!
В жуткую какофонию звуков, набирающую обороты, вмешались кличи других полков и соединений, состоящие из воинов разных национальностей, они взметнулись в вечернее небо и, казалось, пошатнули предгрозовые недвижные облака. Заревели длинные трубы с утолщениями на концах, загромыхали барабаны, зашлись хриплыми голосами рожки, их прорезали резкими переливами глиняные свирели. Двадцать шаманов в белых одеждах и со шкурами диких животных на плечах встали на карачки и поскакали вокруг башни, кривляясь и лупя кулаками в бубны, украшенные цветными лентами, медными колокольчиками и высушенными головами птиц и мелких степных зверьков. Они начали входить в транс, падая на землю, исходя слюной и дрыгая ногами. Некоторые из всадников спрыгнули с коней и пошли за ними, размахивая шелковыми расписанными платками в правых руках.
Напряжение возрастало, оно было готово перейти в состояние, напоминающее припадки, когда всадники соскакивали на землю и бились о деревья головой, ведь среди погибших были друзья, с которыми они отправлялись на войну из одного улуса или аула. На губах воинов запузырились белые клочки пены, глаза начали вылезать из орбит, тела стали подергиваться, а руки и ноги невольно взбрыкивать. Джихангир, дождавшись, когда общее горе достигнет апогея, подал знак факельной группе во главе с китайцем, не сводящим с него глаз, чтобы она приступила к завершающей фазе. К сооружению приблизились с восьми сторон люди в длинных одеждах с зажженными факелами, подожгли паклю, намоченную в горючей жидкости и заложенную между бревнами, поднесли огонь к просмоленной одежде погибших. Языки пламени охватили башню со всех сторон, они взметнулись вверх, рассеивая с черных концов тучи искр.
Гортанные кличи из тысяч глоток, рев сотен труб и хрипение сотен рожков, усиленные оглушительным боем барабанов и бубнов, заполнили поляну, превратив ее в громадный медный котел с толстыми стенами, издающий звуки, сравнимые с гудением урусутских вечевых колоколов, когда мощный их гул разносится по окрестностям на огромные пространства, и спасения от него нет. Орда продолжала бесноваться на дне этого котла, середину которого охватило кровавое пламя с языками черного дыма, извивающегося китайскими драконами. Казалось, воины исполнили долг на земле и ждали теперь момента, когда огонь достигнет небес, чтобы броситься в него и превратиться в искры, исчезающие среди туч бесследно. И так давно бы произошло, если бы кто-то увидел, что пламя лизнуло жарким языком Повозку Вечности, начавшую проступать между ветвей. Каждый на поляне ощущал, что если не найдется силы остановить бесовскую круговерть, час расплаты не за горами. И когда искры долетели до Повозки, а глотки и нервы приготовились лопнуть от напряжения, долгожданная сила предстала перед воинами.
Бату-хан ударил коня шпорами и вылетев почти на середину поляны, поднял его на дыбы:
— Бай аралла бастр дзориггей!!! — закричал он заклинание, которым провожали погибших воинов в последний путь.
Воины орды словно опомнились, они перестали кричать, обратив внимание на себя, а потом помчались от костра со всех ног, завопив на разные голоса:
— Байартай! Байартай!!
Они вспомнили, что дьяман кёрмёсы, слуги Эрлика, владыки подземного царства мертвых, уже прилетели за душами воинов, уходивших в мир иной, что вокруг затолпилось множество мангусов, сабдыков, лусутов, иблисов и прочей нечисти, готовой урвать долю и утащить ее в свои владения, откуда возврата не было. Если человек терялся, если его охватывало неизбывное горе или паника, мангусы могли воспользоваться моментом и выкрасть живую душу, чтобы присоединить ее к душам, покинувшим тела. И тогда ее ждали мучения, неведомые ни на земле, ни на небе. К тому же, огонь успел подобраться к Повозке Вечности, сделав ее багровой и грозной, готовой отвезти к Эрлику всех.
Последние почести погибшим батырам были отданы, возле костра, жадно пожирающего дрова вместе с человеческими останками, остались лишь слуги из похоронной команды. Бату-хан потянул на себя повод и выехал на дорогу, ведущую в ставку, он не оглянулся на свиту, как не делал этого никогда, осознавая свою силу, не перемолвился ни с кем словом, словно рядом не было никого. Он не стал ждать на этот раз Непобедимого, без которого не делал ни одного шага, джихангир ощутил, что оба главных противника — Гуюк-хан и Шейбани-хан — признали его власть, они даже не решились к нему приблизиться.
И это был тот самый случай, название которому было известно еще в глубине веков — победа ценой поражения.
Глава седьмая
Пошел десятый день осады крепости, лед на Жиздре тронулся, сначала едва заметно, потом убыстряя с каждым мгновением свой бег. Широкая река потащила на себе не сплошной ледяной панцирь, сметающий все на пути, подрезающий острыми краями берега, кусты на них и целые под корень деревья, а понесла отдельные льдины размером с городской огород, которые сшибались друг с другом, норовя надвинуться всей массой на тот же берег. Жиздра вскрыла себе главную вену и дала возможность выхода полой воде. Название у реки сохранилось с тех времен, когда вдоль берегов поселилось воинственное племя вятичей, пришедшее сюда с запада, с междуречья между Днестром и Днепром. Это случилось тогда, когда развалился союз славянских племен, объединенных общим названием анты, или венендеры, живших братовщинами и проповедовавших, как в великой Римской Республике, военную демократию.