За валом пеших кипчаков последовал вал всадников на конях с выпученными глазами и вывернутыми ноздрями, конные давили пеших и рвались к воротам, не замечая ничего вокруг. Отряд за отрядом выплескивался из центра городка, словно это началось мощное извержение вулкана, отрыгивающего раскаленную лаву, только вместо огненных потоков мимо Кадыра неслись окровавленные люди, кто без руки, кто без плеча, а кто с половиной лица. Тысячник снова оглянулся в сторону ворот, ему не давала покоя мысль, кто их закрыл, и едва успел уклониться от сулицы, пущенной оттуда сильной рукой. Он пригнулся к лошадиной холке, заставив коня сделать огромный прыжок, повернулся лицом к проездной башне и опешил, на навершии стояли дружинники, которых он посчитал как прекративших сопротивление, они расстреливали из луков и пронизывали сулицами ордынцев, бегущих прямо на них. За спиной Кадыра снова раздался звериный рев, кипчак медленно закрутил шеей в том направлении, вдруг осознав, что рядом с ним нет не только кого-то из свиты, но даже верных тургаудов, обязанных охранять его жизнь, и отшатнулся вместе с лошадью назад.
На него мчался разъяренный медведь, поджимавший под себя раненную лапу, от которого не отставали несколько лохматых существ с тупыми мордами, похожие на собак огромного размера. Тысячник рванул уздечку, заставляя скакуна сделать поворот на задних ногах, он понял, что настала пора спасать свою жизнь, и ринулся сквозь толпу воинов к спасительным воротам не соображая, что поступает как все. А когда опомнился, было поздно, поредевшая тысяча попала в ловушку, из которой не было выхода — впереди возвышалась проездная башня с закрытыми воротами, по бокам вздымались бревенчатые строения с высокими крышами, а сзади напирали хищные звери, спущенные с цепей. На стенах вокруг вырастали урусутские ратники, они спешили с холма перед городком, с которого перед этим спускались кипчаки, скорее всего, это были разбойники, напавшие на отряд на половине дороги сюда, а теперь вернувшиеся на помощь осажденным. Или это пришли на помощь серёнцам жители окрестных весей. Их было мало, но на их стороне были силы природы, прирученные ими. За спинами ордынцев все сильнее слышался рев животных, доведенных до бешенства войной людей и глубокими ранениями, полученными от них, он приближался, готовый накрыть все вокруг звериной беспощадностью.
— Яшасын, кыпчак! — закричал Кадыр, понимая, что бездействие может погубить и его. Вокруг мелькали глаза сипаев, полные ужаса и безволия, воины непобедимой орды превращались в стадо овец, атакованное стаей волков. Они опрокидывались навзничь, пронзенные урусутскими стрелами и дротиками, их сбивали с седел мощные собаки с тупыми мордами и рысьими клыками, перегрызавшие им глотки, а в спины впивались медвежьи стальные когти, выпершиеся из мохнатых лап, могущих прихлопнуть человека как муху. Кадыр выхватил саблю и срубил ею кипчака, мешавшего ему занять выгодное положение, затем второго, третьего.
— Яшасын!!! Боро, сипаи! Боро!..
Наконец один из джагунов обратил на него внимание, хрипло прокричав уран, он начал собирать воинов вокруг Кадыра, видимо, сотник успел поучаствовать не только в схватках на земле урусутов, но и пройти насквозь страну Нанкиясу с другими странами. Образовалось ядро, способное отразить атаку неприятеля, нужно было направить его в наиболее слабое место, чтобы выскочить из западни. Кадыр заметил, что вдоль стены нет ратников, расположились они только на навершии, посылая стрелы в скопление ордынцев:
— Уррагх, сипаи! — издал он монгольский уран, должный укрепить подавленный дух соратников, и первым бросился в спасительный проход. Но и здесь ждала беда, видимо, звезды выстроились в этот день в одну линию, образовав стрелу, направленную острием в грудь ордынцам. Навстречу им рвался отряд дружинников в доспехах, взявшийся неизвестно откуда, впереди на мощном коне спешил старшина крепости, это было видно по плащу корзно, украшенному золотой вышивкой, и по красным сапогам. Он вздымал над собой меч, а грудь прикрывал железным щитом с золотыми накладками, широкая борода урусута развевалась по ветру как степной ковыль в пору суховея. Кадыр заметался в поисках выхода, он понял, что столкновения не избежать, что сейчас решится судьба остатков его тысячи вместе с ним. И тогда он повернулся лицом к судьбе, это была единственная возможность вырваться из капкана, если ордынцам повезет стать победителями в поединке. Он крикнул своим воинам:
— Уррагх, кыпчак, у нас одна дорога!
Клич подхватил смелый джагун, державшийся с ним рядом, он вдохновил сипаев надеждой на спасение:
— И мы ее пройдем!
Тысячник сорвался с места, увлекая за собой остальных, ордынцы направили наконечники пик вперед, за первой сотней устремились те, кто сумел вырваться из кровавой мясорубки перед воротами. Это был отряд смертников, состоящий из людей, охваченных желанием добиться цели любой ценой, их лица выражали только одно чувство — безрассудство. Противники сшиблись под стеной, обдав ее яростными криками и звоном клинков, дубовые стволы впитали звуки, пошли трещинами, чтобы сохранить их на века в своих глубинах. Кадыр занес китайскую саблю для ложного удара и сразу отклонился в сторону, предлагая противнику сделать замах с плеча. Но старшина урусутов оказался старым воякой, он не погнался за легкой добычей, а вместо замаха выставил вперед каплевидный щит. Приняв на него мощный удар, отвел щит, чтобы полоснуть по сопернику длинным мечом с витой рукояткой, конец которой был украшен большим рубином.
Кадыр едва успел увернуться, толкнув тарпана под бока, заставил его проскочить вперед, чтобы оказаться за спиной урусута, но старшина следил за каждым его движением, рослый скакун под ним был под стать седоку, он без понуканий развернулся на месте. Снова противники оказались друг против друга, готовые нанести смертельные удары, в воздухе засверкали клинки, они то застывали над шлемами, то падали вниз, норовя распороть животы, а то вдруг стрелой летели вперед, стремясь угодить под подбородок или в лицо. Соперники вертелись как на чертовом круге, норовя использовать любое неловкое движение, чтобы добиться превосходства, а потом сделать завершающий бросок. Старшина был рослым мужиком за сорок лет с вислыми плечами и мощными запястьями, тяжелый меч в его руках казался деревянной игрушкой, а противник был моложе лет на десять и успел поднакопить жира, но природная гибкость не исчезла, он по прежнему доставал в седле затылком до крупа тарпана.
Меч урусута чаще рассекал воздух, нежели оставлял рубцы на вражеских доспехах, но сабля кипчака тоже не доставала до цели, отбитая ответными ударами. Так они крутились на пятачке, уповая на его величество случай, должный расставить все по местам. Вокруг поединщиков нарастал лязг оружия и затихали боевые кличи, уступая место одиночным вскрикам горя или радости. Кто-то из всадников ронял клинок и валился под копыта лошадей, танцевавших над ними танец смерти, кто-то тянулся к плечу в надежде схватиться за руку, и натыкался на пустое место, а кто-то радовался тому, что лишил врага жизни, избежав тем самым своей смерти. Одни воины, получив ранение, стремились поскорее покинуть поле боя, другие лезли напролом, посчитав, что терять им больше нечего. Скоро оба отряда разбились на небольшие группы, таявшие на глазах, и какая из них взяла бы верх, предсказать не решился бы никто. По полатям к месту стычки торопились защитники крепости, успевшие спуститься с холма и подняться на навершия по лестницам, оставленным штурмовыми группами ордынцев. Они натягивали тетивы со стрелами или целились в кипчаков верткими сулицами, за ними спешили бабы и подростки с тулами полными стрел и охапками копий.
Этих урусутов было так мало, что их можно было пересчитать по пальцам, но они могли склонить чашу весов на сторону защитников, потому что не имели перед собой противников и занимали выгодную позицию. Кадыр понял, что капкан может повториться, отвернув коня от старшины, он сорвал с плеча лук и пустил стрелу в него, вскинувшего продолговатый щит. Это урусуту не помогло, наконечник нашел щель между воротником кольчуги и стальными застежками шлема, пробив горло, он показался окровавленным острием из его затылка. Воевода отряда ратников махнул перед собой мечом и завалился на холку лошади, шарахнувшейся к стене. Следующая стрела полетела в рослого ратника с дротиком в руке, стоявшего на краю навершия и выбиравшего жертву среди ордынцев, который так-же вскинулся руками и полетел вниз, едва не угодив на лошадь старшины. Кадыр, увидев результаты своих уловок, выдернул из колчана очередную стрелу с черным оперением, нужно было спешить закрепить успех, пока не приключилась новая напасть.
— Сипаи, отходите от урусутов! — отдал он приказ высоким голосом, стремясь перекрыть звон клинков. — Луки на изготовку!
Несколько десятков воинов услышали его голос, они вырвались из боя и схватились за саадаки и за тулы, некоторые видели, как тысячник расправился с воеводой городской дружины и с ратником на стене. Это вдохновило их, они отжимали от себя налучье левой рукой и посылали стрелы с калеными наконечниками в недавних противников и в защитников на стене, не разбирая, кто мужчина, кто женщина, а кто ребенок. Предсмертные крики заглушил посвист оперения и гудение глиняных свистулек, прикрепленных под наконечниками, пешие урусуты падали со стены тряпичными игрушками, а конные, связанные боем с остальными ордынцами, только начали закрываться щитами, перестраиваясь для атаки на Кадыра и его неуловимый отряд.
— Гих, гих! — тысячник не уставал подгонять сипаев, красное лицо его было исковеркано яростью, фигура выражала ненависть к защитникам, пришедшей на смену страху, испытанному им у ворот крепости. Он брызгал слюной, не замечая, что оскорбляет и соратников. — Гих, гих, харакун!
Ему было все равно, какой ценой достанется победа над небольшой дружиной погоста, главное заключалось в том, что кладовая была найдена, и что об этом узнает джихангир всего войска. Он тронул коня шпорами, собираясь повести за собой отряд лучников, чтобы снова включится в рубку, потому что урусуты успели закрыться щитами, а ратники на стене почти все были перебиты за исключением нескольких баб с подростками, попрятавшимися за щитами над пряслами. И вдруг опять услышал рев животных, только теперь он был куда страшнее. Кадыр вильнул глазами по направлению к главной башне крепости и увидел, как на него несется стая зверей с оскаленными мордами, с которых срываются капли крови.