Он высказывал соображения Гуюк-хану с Бурундаем, правой его рукой, едва не тыча их носом при выездах к уязвимым местам урусутов, но чулуны продолжали делать по своему, не добившись упрямством ничего. Старый полководец рассказывал о планах и Ослепительному, когда тот призывал его на военный совет, но и он не спешил тоже придавать им значения, позволяя кровному врагу поступать как тот пожелает. Субудай понимал, что джихангир выигрывал время, пережидая паводок, чтобы действовать наверняка, но главным для него было желание подмять под себя Гуюк-хана, не дав тому возможности поднять голову и присвоить себе славу героя. Паводок спал несколько дней назад, земля подсохла, тумены Кадана и Бури продвинулись под стены, обстреливая городок теперь с любой из сторон, а дело не двигалось в нужном направлении. И сейчас, услышав от саин-хана признание о том, что у него есть план по овладению крепостью, Непобедимый решил угадать течение его мыслей, и если удастся найти лучший вариант, сравнить его со своими находками, чтобы оценить ущербность одних или преимущество другого.
Он пошевелил уздечкой, направляя коня к противоположной точке на вершине холма, на который выбегал дремучий лес, панорама сражения была видна с нее так же хорошо. Остановившись под сенью белоствольных деревьев с еще клейкими и пахучими листьями, и поморщившись от густого запаха, он в который раз окинул взглядом утес с крепостью на нем, возносившийся глиняными кручами на другой стороне глубокого оврага, где малые реки сливались с большой рекой. Всадники Гуюк-хана с нашивками на рукавах проскакивали по временным мостам на другой берег и карабкались по склону наверх, натягивая на ходу луки. Тучи стрел затемняли ярко-голубое небо, впиваясь в бревна башен, пропадая за стенами, окутанными клубами черного дыма, защитники стойко оборонялись, пытаясь поразить болтами в первую очередь окситанские требюше, расставленные по периметру крепости на равном расстоянии, разбивавшие дубовые плахи огромными камнями. У них это хорошо получалось, если судить по десятку поврежденных машин, у которых возились китайские мастера под руководством своих инженеров, этих послушных ли тун по или и ла хэ в синих шапочках с длинным пером над ними.
Субудай присмотрелся к главным воротам города с урусутами, угнездившимися над ними в башнях по обе стороны, затем перевел взгляд на ворота, выходившие на степную дорогу, сморгнув веком, снова вперился зрачком в панораму перед собой, еще не до конца понимая, что изменилось за недолгое его отсутствие. И вдруг заметил, что ратников с дружинниками на стенах заметно поубавилось, некоторые участки продолжали оборонять единицы их, сидевшие по бойницам, к тому же они, судя по движениям, были в большинстве далеко не крепкие мужи. Так-же медленно продвигались от башни к башне переносчики стрел и копий с бадьями кипятка и горячей смолы, среди которых женщины попадались лишь изредка. Исчезли и шустрые подростки обоего пола, рубившие веревки с крюками и головы ордынским воинам не хуже матерых сипаев.
Непобедимый пожевал губами и потянулся рукой к подбородку, покрытому редкими пучками седых волос, неожиданная догадка заставила снова охватить глазом крепость, а когда он нашел ей подтверждение, усмехнуться и пробурчать под нос очередное восхваление богу войны Сульдэ за то, что тот с момента принятия курултаем решения похода на Русь и назначения Батыя джихангиром войска не выпускал его разум из поля своего влияния. За прошедшую ночь городок здорово опустел, это говорило о том, что жители сумели покинуть его, проскользнув между войсками Гуюк-хана неведомыми тропами и оставив для защиты небольшое число добровольцев. Они яростно обороняли стены, стараясь продать родной дом как можно дороже, видно было, что пожертвовать жизнью согласились в основном старые воины, самые стойкие и достойные. Стало понятно и то, что захват крепости зависел теперь от действий противной стороны, то есть, от туменов орды, направляемых рукой прославленных ханов, если они вслед за урусутами почувствуют его обреченность.
В который раз полководец подивился провидению саин-хана, решившего скорее всего перенести осаду к противоположным воротам, ведь если начать все заново, вряд ли защитники смогут быстро переместиться туда, чтобы оказать столь же достойное сопротивление и там. Да и кто решится оставить на произвол судьбы основную башню, от которой рукой подать до княжеского детинца. Субудай пнул саврасую кобылу под бок и поехал занимать законное место в свите саин-хана, мысли об Урянхае, втором сыне, уступили очередь чувству благодарности богам, наделившим его не менее расчетливым разумом. Ведь это он добился назначения никому неизвестного на тот момент молодого Бату-хана джихангиром войска не в один и не в десять десятков туменов. Оставалось сказать Гуюк-хану, что свое дело он сделал, уговорить его поберечь своих воинов и передать Кадану и Бури бразды правления объединенными силами, чтобы они довершили осаду, начатую сыном кагана всех монгол. Но старый лис понимал, что осуществить это будет нелегко.
Наступил вечер, не спешивший переходить в короткую ночь со столь же коротким утром, торопящимся перелиться в долгий день. Орды всадников отхлынули от стен крепости по призывному реву труб и визгу рожков и поспешили в уртон, чтобы проглотить скудную пищу и зализать языками свежие раны с посыпанием старых порошками. За врачевание они расплачивались с шаманами из старых запасов, потому что до новых сокровищ добраться еще не успели. Запылали костры, затрещали сухие сучья, пространство между юртами насытилось запахами жареной дичи и конины с резкими хорзы с орзой, послышался тревожный перестук бубнов с вплетением в него обрядового бормотания, с позвизгиваниями в наиболее важных местах. Воины спешили завершить день принесением богам Сульдэ и Тэнгре даров о сохранении жизней, чтобы провалиться сразу в бездну без сновидений, успев лишь намотать на запястье повод от заводного коня, до того момента, когда те же трубы оторвут их головы от котомок и швырнут снова в седла, не успевшие за ночь избаиться от зловонного запаха пота.
В шатре джихангира слуги зажгли китайские светильники и бесшумно исчезли за пологом, застелив землю толстыми коврами. Возле костра остался только улигерчи с отсутствующим взглядом в темных глазах, в шафрановом тюрбане и в шерстяном кипчакском чекмене, из-под которого виднелись стоптанные каблуки рыжих сапог. Подбросив в огонь индийских душитых порошков, он принял утробную позу и надолго замер, не отводя взгляда от пламени, вокруг разлились запахи амбры, мускуса и алоэ. Саин-хан продолжал возлежать на нескольких шелковых подушках, расшитых разноцветными узорами, хотя невысокий трон с мягким сидением между позолоченных гнутых ножек был поставлен, чуть сдвинутый к задней стенке просторного помещения. С потолка спускались, не закрывая отверстия для выхода дыма, шелковые занавески с павлинами с длинными хвостами, дрожали призрачным светом светильники, прикрепленные к бамбуковым палкам, протянутым вдоль стен на высоте человеческого роста.
Рядом с ложем Ослепительного теплился жировик ввиде серебряной джонки с фитилем посередине из шерстяной нитки, отблески пламени падали на перстни на толстых пальцах, горевшие драгоценными огнями, на арабский булатный кинжал за парчовым широким поясом в золотых ножнах, отделанных рубинами, аметистами и крупным бриллиантом сбоку массивной ручки ввиде головы барса. Кюрюльтю охтан-хатун успела выскользнуть за полог, за которым ее поджидали несколько кебтегулов, воинов ночной стражи, чтобы проводить до шатра, поставленного за кругом юрт телохранителей среди таких же роскошных, принадлежащих остальным шести женам. Слуги унесли чашки с остатками яств, среди которых были свежие фрукты и ягоды, присылаемые с посыльными из Карокорума, и восточные сладости, к которым была неравнодушна маленькая юлдуз. На небольшом возвышении, вырезанном из слоновой кости, стояла лишь пиала с хорзой, но хозяин не спешил к ней притрагиваться.
В этот вечер намечался большой совет, на котором он должен был дать окончательную оценку действиям крыла Гуюк-хана и туменов Кадана с Бури, чтобы после него огласить весть об изменении планов по взятию крепости, оказавшей столь яростное сопротивление воинам непобедимой орды. Ожидался приезд хана Шейбани, командующего правым крылом войска. Его давно не было на советах по причине отдаленности, он остановился на половине конского дневного перехода до уртона Бату-хана, ожидая продолжения пути в родные степи, изредка присылая джихангиру известия о том, что припасы кончаются и пополнять их стало нечем. Но эта проблема давно захватила орду, заставляя воинов припадать к яремным венам коней, чтобы их кровью утолить голод, и приносить верных животных в жертву желудкам, потому что урусуты не дожидались их прихода в селения, уничтожая огнем постройки с погребами и уводя в лес даже собак с кошками.
Звери ушли в безбрежную лесную глубь, принудив охотников возвращаться с пустыми руками, вокруг шныряли стаи голодных волков, не брезговавшие горелыми костями, остававшимися после погребальных костров, а по веткам деревьев стелились громадные дымчато-серые рыси, готовые откусить голову зазевавшемуся сипаю. Временами казалось, несмотря на нескончаемое камлание шаманов, что деревья принимают человеческие формы, напоминая фигуры урусутов, вооруженных до зубов. Но джихангир был неумолим в отношении захвата Козелеска, попытки напомнить о проблемах с питанием пресекал либо хищным оскалом в адрес недовольных, либо смертью, несмотря на огромные потери в живой силе, впервые понесенные ордой за время продвижения по этой земле.
Полог на входе шевельнулся и снова тяжело опал на землю, будто человек, решивший нарушить покой саин-хана, засомневался в его благостном расположении духа. Правая рука хозяина, легшая было на рукоятку кинжала, снова вытянулась вдоль бедра, он разгладил настороженность под нижними веками и усмехнулся уголками губ, зная, что так поступает только один человек из его окружения. Сначала он потрогает край ковра, как бы давая знать что просит разрешения войти, а после с трудом перетянет через порог негнущуюся ногу, обернутую поверх сапога плотной материей. Так легче было переносить ломоту в костях, привязавшуюся к нему в сыром этом климате с неустойчивой погодой. Уже через мгновение ущербная конечность была с усилием перекинута через препятствие, увлекая вперед непослушное тело старика в ормэгэне поверх рваного чапана с турсуком на пояс