В это время открылась дверь и в комнату вошли Эпонина и Азельма.
Это были две хорошенькие маленькие девочки. У одной были каштановые, у другой — чёрные косы. Обе были такие весёлые, чистенькие, толстенькие, здоровые, что на них нельзя было не любоваться. Обе были одеты в тёмные шерстяные нарядные платья.
Когда они вошли, госпожа Тенардье воскликнула:
— А, вот и вы наконец!
Она привлекла их к себе каждую по очереди, пригладила им волосы, перевязала ленты, потом, ласково отстранив их от себя, сказала:
— Ишь какие франтихи!
Девочки уселись у огня. Они принесли с собой куклу и весело болтали. Козетта изредка отрывала глаза от своего вязанья и грустно глядела на них. Эпонина и Азельма не смотрели на Козетту. Для них она была чем-то вроде собачонки.
Кукла сестёр Тенардье была старая, полинявшая, вся поломанная, но Козетте, у которой никогда в жизни не было куклы, настоящей куклы, она казалась необыкновенно красивой.
Вдруг Тенардье заметила, что Козетта, вместо того чтобы работать, смотрит на девочек:
— Так-то ты работаешь! Вот я тебя плёткой…
Незнакомец, не вставая со стула, повернулся к хозяйке Тенардье.
— Сударыня, — робко сказал он, — ну пусть она поиграет!
Тенардье грубо ответила:
— Девчонка должна работать, раз она ест мой хлеб! Я не могу её даром кормить.
— Что же она делает? — спросил незнакомец.
— Вяжет чулки моим девочкам, если вам угодно знать!
Незнакомец посмотрел на красные от холода ножки Козетты и продолжал:
— Когда она кончит эту пару чулок?
— Этой лентяйке хватит работы по крайней мере ещё дня на три или четыре.
— А сколько могут стоить эти чулки, когда они будут готовы?
— По крайней мере тридцать су.
— Не продадите ли вы их мне за пять франков?[2]
Тогда сам Тенардье счёл нужным вмешаться в этот разговор:
— Конечно, сударь, если это вам угодно, мы охотно уступим вам пару чулок. Мы никогда ни в чём не отказываем нашим гостям.
— Деньги надо заплатить тотчас же! — сказала хозяйка Тенардье резким и решительным голосом.
— Я покупаю эти чулки, — ответил незнакомец, вытаскивая из кармана и кладя на стол монету в пять франков. — И я плачу за них.
Потом он обратился к Козетте:
— Ну, я купил твою работу. Играй, девочка.
Хозяин Тенардье подошёл, взял монету и молча сунул её в жилетный карман.
Хозяйка Тенардье ничего не сказала. Она кусала губы, и на лице её была ненависть.
Козетта вся дрожала от волнения. Наконец она осмелилась спросить:
— Сударыня, это правда? Я могу играть?
— Играй! — сказала Тенардье грозным голосом.
— Благодарю вас, сударыня, — сказала Козетта.
И в то время, как она благодарила хозяйку, её сердечко полно было благодарности незнакомцу.
Хозяин Тенардье снова принялся пить.
Жена сказала ему на ухо:
— Кем может быть этот человек?
— Мне приходилось видывать миллионеров в такой одежде, — ответил Тенардье.
Козетта оставила своё вязанье, но не вылезла из-под стола. Она всегда старалась двигаться как можно меньше. Из ящика, стоявшего за её спиной, она вытащила какое-то старое тряпьё и маленькую оловянную сабельку.
Эпонина и Азельма не обращали никакого внимания на то, что происходило вокруг них. Они были заняты важным делом — пеленали котёнка. Они бросили куклу на пол, и старшая, Эпонина, несмотря на мяуканье и отчаянное сопротивление котёнка, завёртывала его в какие-то красные и голубые лоскутья. Занимаясь этим трудным и сложным делом, она всё время болтала:
— Видишь, сестра, эта кукла гораздо забавнее той! Она двигается, она кричит, она тёплая. Давай играть в неё. Это будет моя маленькая дочка. А я буду дама. Я приеду к тебе в гости, и ты увидишь мою дочку. Вдруг ты увидишь у неё усы и удивишься. А потом ты увидишь её уши, а потом хвост — и ещё больше удивишься. И ты скажешь мне: «Ах, боже мой!» А я тебе скажу: «Да, сударыня, это у меня такая маленькая дочка. Теперь все маленькие дочки такие».
Азельма с восхищением слушала Эпонину. В то время как хозяйские дочки пеленали котёнка, Козетта пеленала свою сабельку. Завернув игрушку, она взяла её на руки и тихонько напевала ей песенку.
Хозяйка Тенардье подошла к незнакомцу.
«Может быть, муж прав, — думала она. — Может быть, это богач. Ведь бывают среди них такие чудаки». Она облокотилась на стол.
— Сударь… — сказала она.
При слове «сударь» незнакомец обернулся. До сих пор хозяйка называла его не иначе как «любезный».
— Видите ли, сударь, — заговорила она, придав своему лицу умильное выражение, которое было ещё отвратительнее свирепого, — я ничего не имею против того, чтобы ребёнок поиграл немного, раз вы уж так добры. — Но ей надо работать. У неё никого нет.
— Это не ваш ребёнок?
— Ах, боже мой, сударь! Это маленькая нищая, которую мы приютили так, из милости. Она совсем дурочка. У неё, должно быть, водянка — видите, какая у неё огромная голова. Мы делаем для неё всё, что можем, — ведь мы сами небогаты. Вот уже полгода, как мы пишем на её родину и не получаем ответа. Надо думать, мать её умерла.
— А! — сказал незнакомец и снова задумался.
Козетта перестала играть. Она заметила на полу, в нескольких шагах от себя, куклу, которую бросили хозяйские дочки, занявшись котёнком. Козетта оставила сабельку и медленно обвела глазами комнату. Хозяйка Тенардье разговаривала с мужем и считала деньги. Эпонина и Азельма играли с котёнком. Посетители трактира ели, пили вино, пели песни; никто не обращал на неё внимания. Нельзя было терять ни минуты. На четвереньках вылезла она из-под стола, осмотрелась, убедилась в том, что её никто не видит, быстро подползла к кукле и схватила её. Через секунду она была уже снова на своём месте. Она сидела неподвижно, но повернулась теперь так, что загородила собою куклу, которую держала на руках. Никто, кроме незнакомца, который медленно ел свой скудный ужин, не заметил этого.
Радость Козетты длилась с четверть часа.
Несмотря на все предосторожности, принятые ею, она не заметила, что одна нога куклы торчала наружу и огонь ярко освещал её. Эта розовая блестящая нога вдруг привлекла внимание Азельмы, и она сказала:
— Посмотри, сестрица!
Девочки перестали играть и застыли от изумления. Козетта осмелилась взять их куклу! Эпонина встала и, не выпуская из рук котёнка, подошла к матери и стала дёргать её за юбку.
— Не мешай! — сказала мать. — Ну, чего тебе?
— Мама, — сказала девочка, — посмотри! — И она указала на Козетту.
Козетта, поглощённая игрой, ничего не видела и не слышала.
Тенардье закричала голосом, охрипшим от возмущения:
— Козетта!
Козетта вздрогнула так, как будто земля заколебалась под нею. Она обернулась.
— Козетта! — повторила Тенардье.
Козетта тихо положила куклу на пол и разразилась рыданьями.
В это время незнакомец встал.
— Что случилось? — спросил он у Тенардье.
— Разве вы не видите? — сказала Тенардье, указывая пальцем на куклу, лежащую у ног Козетты.
— Ну да. Так что же? — переспросил незнакомец.
— Эта нищая осмелилась дотронуться до куклы моих девочек! — сказала Тенардье.
— И из-за этого столько шуму? А если б она и поиграла куклой?
— Она трогала её своими грязными руками, — продолжала Тенардье, — своими отвратительными руками!
При этих словах Козетта зарыдала ещё сильнее.
— Замолчишь ли ты! — крикнула Тенардье.
Незнакомец пошёл к выходной двери, открыл её и вышел на улицу.
Не успел он выйти, как хозяйка, пользуясь его отсутствием, так больно ударила Козетту ногой, что девочка громко закричала.
Через несколько минут дверь отворилась — незнакомец вернулся; он нёс в руках чудесную куклу, предмет зависти всех малышей деревни. Он поставил эту куклу перед Козеттой и сказал:
— Это тебе.
Козетта подняла глаза; она смотрела на приближавшегося к ней человека с куклой в руке, как смотрела бы на солнце, идущее к ней. Она слышала, как он произнёс слова: «Это тебе»; она взглянула на него, посмотрела на куклу, потом медленно отодвинулась к стене и забилась в самый дальний угол. Она не плакала больше и не кричала; казалось, она не смела даже дышать.
Хозяйка Тенардье, Эпонина и Азельма остолбенели. Даже посетители трактира перестали пить. Наступила тишина. Хозяйка Тенардье, безмолвная и окаменевшая, думала: «Что это за старик? Нищий или богач? Может быть, и то и другое — то есть вор». Хозяин Тенардье смотрел то на незнакомца, то на куклу; казалось, он обнюхивал незнакомца, как он стал бы обнюхивать мешок с деньгами. Но всё это длилось одно мгновенье.
Тенардье подошёл к жене и тихо сказал ей:
— Кукла стоит по крайней мере тридцать франков. Не делай глупостей. Ползай перед этим человеком на коленях.
Тогда хозяйка Тенардье сказала притворно-сладким голосом, обращаясь к Козетте:
— Ну, Козетта, что же ты не берёшь свою куклу?
Козетта осмелилась выйти из своего убежища.
— Моя милая Козетточка, — подхватил Тенардье ласковым голосом, — господин дарит тебе куклу. Возьми её. Она твоя.
Козетта смотрела на чудесную куклу с каким-то страхом. Её лицо всё ещё было, залито слезами, но в глазах уже светилась радость. Ей казалось, что стоит только дотронуться до куклы — и грянет гром.
Но искушение было слишком сильно. Она всё-таки подошла и, обращаясь к хозяйке, робко проговорила:
— Можно, сударыня?
Никакими словами нельзя описать то выражение отчаяния, страха и восторга, которое было на лице Козетты.
— Конечно! — ответила Тенардье. — Она твоя. Господин дарит её тебе.
— Правда, сударь? — спросила Козетта. — Это правда? Эта дама моя?
У незнакомца в глазах стояли слёзы. Он был, казалось, в том состоянии, когда человек боится говорить, чтобы не разрыдаться. Он молча кивнул головой Козетте и вложил руку «дамы» в её маленькую ручонку.
Козетта отдёрнула руку, как будто обожглась. Вдруг она повернулась и порывисто схватила куклу.