Седобровый слушал, но отказывался это слышать.
Он попятился от свихнувшегося мужчины, на которого снизошло видение.
— Да, ничего хорошего из этого города не выйдет, — продолжал Орв. — Ни из этого… Ни из любого другого, которого коснулась его рука…
— Чья рука?
Орв захохотал.
— Древняя рука… Древняя рука из гор…
Индеец прикоснулся к плечу мужчины и попытался его успокоить:
— Всё хорошо, всё хорошо…
Но он прекрасно понимал, что произнесённые Орвиллом дю Ченом слова — не простой бред сумасшедшего. Это его дар. И он глубоко внутри.
Орв закашлялся и пришёл в себя.
— Я… Я говорил о том, чего нет, да? Я снова продолжаю это делать?
Грязная рука легла на плечо Седобрового и сжала его.
— Я говорю с ними; никто больше не видит и не слышит их голоса. Они рассказывают мне, что случится и с кем. Рассказывают тайны других людей, их потаённые секреты. То, что я не должен знать.
— И долго тебя это мучает? — спросил индеец.
— Сколько себя помню. Я говорил Джесси и Рою, что они погибнут, погибнут, погибнут! Они мне не поверили; но янки убили их, как я и говорил! Как и говорил…
Седобровый понимал, что это значит.
Естественно, дю Чен сошёл с ума. Сошёл с ума от того, что сидит внутри него.
Белые просто покачали бы головой и сказали, что он тронулся на войне. Но всё было гораздо серьёзнее. Гораздо глубиннее.
У Орвилла дю Чена был дар. Он был «видящим».
Особая способность. Та, о которой говорил его дедушка. Иногда она передавалась по наследству. У шамана племени тоже была такая способность… Способность предвидеть грядущие события и видеть духов.
Да, этот белый был пророком. Необученным, спонтанным — но пророком.
Орв поднял руку, показывая на что-то, чего Седобровый не мог видеть, начал что-то бормотать и трясти головой.
— Скажи своему папочке, что не нужно брать ремень. Ты же не виноват, что тот пони сбежал… Ты не виноват…
Индеец вздрогнул.
Пони.
Седобровый помнил его.
Давным-давно забыл, но теперь вспомнил.
Этот пони убежал в горы, и отец очень злился.
Белый выдернул эти воспоминания из его головы.
Орв вышел на проезжую часть, замер на полдороги и чуть не угодил под повозку. Успел отшатнуться, потерял равновесие и упал на коновязь.
— Индеец… послушай меня… Ты… Ты скажи ему, скажи, что плохой человек близко… Плохой человек скоро убьёт прекрасную леди, которая не является шлюхой!
— Да, я скажу ему, я…
Но Орв не ждал ответа. Он бросился вдоль улицы, сжимая виски ладонями, словно пытаясь избавиться от голосов в голове. И люди сваливали с его пути, как костяшки домино, потому что все в Уиспер-лейк знали, что Орвилл дю Чен безумен.
Все, кроме старого индейца племени юта.
— 19-
Каждый встретил новый день по-разному.
В отеле «Юнион» сэр Том Йен пристегнул патронташ и вытащил из кобуры кольт Бисли калибра.44.
Мысли его кружили вокруг события, свидетелем которому он стал вчера вечером в салуне «Винодел». Он был впечатлён, что Тайлер Кейб, будучи совершенно пьяным, смог пережить переделку с Вирджилом Клеем.
То, что Клей не попал с такого близкого расстояния, было чистой воды удачей… Но никакая удача не помогла бы Кейбу выстрелить и попасть так метко в противника, уворачиваясь от выстрела.
Сэр Том не любил Вирджила Клея.
Он смирился с тем, что этот человек ходил за ним по пятам, как бродячая собака, и забавлялся его невежеством.
Его смерть ничего не значила для сэра Тома.
Его ждала работа в Седоне, штат Аризона — диком городке, которому требовался первоклассный стрелок с хорошей репутацией.
Но он не торопился.
Ведь теперь Тайлеру Кейбу придётся иметь дело с такими, как Элайджа Клей…
* * *
А недалеко от Уиспер-лейк в заброшенном, защищённом от ветров овраге, окружённом можжевельником и соснами, Элайджа Клей заряжал ружья и точил ножи.
До него уже дошли слухи об убийстве Вирджила — и нет никаких сомнений, что для Элайджи это было именно убийством, а не самообороной.
Жуя вяленое мясо, Элайджа задумчиво провёл лезвием охотничьего ножа по точильному камню, напряжённо размышляя об арканзасском охотнике за головами по имени Тайлер Кейб.
Элайджа принадлежал к горному народу. И в Западной Вирджинии он относился к их клану.
А этот клан неукоснительно следовал определённому кодексу.
Несправедливость должна быть наказана.
Когда убивали кого-то из семьи, кровные родственники должны отомстить.
Око за око.
То, что Кейб был южанином, для Элайджи не значило ровным счётом ничего. Он не принимал ничьих сторон в войне, зная, что одно правительство продажнее другого.
Он жил, как хотел, и думал, что хотел. Как и все жители гор.
А когда дело доходило до мести, они действовали не раздумывая.
Мысли Элайджи переметнулись на другого щёголя-стрелка из Техаса, который застрелил его брата Арвина. Этот трусливый сукин сын сдыхал почти восемь часов, в то время как Элайджа резал его на куски…
* * *
В «Похоронном бюро братьев Каллистеров» Калеб Каллистер смотрел с отвращением на стол.
Его новый бальзамировщик, Лео Мосс, хоть и был страстным профессионалом, слишком болезненно реагировал на всякие ужасы, как и Хайрам, брат Калеба.
После ночи азартных игр и секса Калеба разбудил Мосс. Он попросил спуститься с ним в похоронное бюро.
«Вы должны это увидеть», — сказал Мосс.
На столе лежал какой-то мёртвый бродяга, доставленный вчера из переулка. Тощий, измождённый, он весил не более сорока килограммов.
Мосс до рассвета копался в его внутренностях и теперь гордо демонстрировал Калебу награду за труд.
Ленточный червь. Мосс поместил его в двадцатилитровую бутыль со спиртом. Лентец плавал в жидкости, как какая-то причудливая змея. Паразитический плоский червь, разрезанный на куски.
«Почти десять метров, — похвастался Мосс. — Разве не чудо?»
Калебу пришлось согласно кивнуть.
В мире полно странных сюрпризов.
* * *
На постоялом дворе «Святой Джеймс» в своей комнате от кошмара, который даже не мог вспомнить, проснулся Джексон Диркер.
Он лежал на кровати, глядя в потолок, и думал о войне.
Диркер служил в 59-м Иллинойском пехотном полку. Впервые он ощутил, что такое война, возле Пи Ридж.
Он вспомнил, как наткнулся на Тайлера Кейба и его шайку южан. Вспомнил, как они обыскивали груды тел убитых солдат.
Господи… Те парни были оскальпированы. Выпотрошены. Плоть была срезана с костей, так что их не узнала бы даже родная мать.
Солдаты Диркера хотели прикончить южан на месте, но Диркер назначил другое наказание.
Он помнил ощущение кнута в ладони, свист воздуха и въедающуюся в тело плеть. Глядя на тех убитых и изуродованных парней, он потерял контроль над собой. Потерял всякое чувство приличия.
То, что он сделал, было неправильным.
Сейчас он это понимал… Как и понимал то, что Кейб и его люди не оскверняли те тела.
Но «знать» и «признавать» — две разные вещи.
Ибо гордость — дама суровая.
* * *
Тайлеру Кейбу, как и Диркеру, снилась война.
Мимо в тумане проплывали лица павших товарищей. Он видел кровь и смерть, брёл от одного поля битвы к другому, пробирался через груды тел солдат Конфедерации и Союза и пытался сбежать, сбежать…
Мимо проходил Диркер, качал головой и спрашивал, как он мог позволить своим людям изуродовать те тела.
«Нет, нет, нет, мы этого не делали! Я бы никогда этого не позволил! Никогда…»
И Кейб просыпался, тяжело дыша. Невидящим взором смотрел в потолок и ощущал запах пороха, грязи и крови.
А затем всё исчезало, и он вновь закрывал глаза.
* * *
В захудалом гостиничном номере на кровати, скрестив ноги, сидел человек, который называл себя Генри Фрименом и утверждал, что он — техасский рейнджер.
На одеяле перед ним лежал нож Грин-Ривер с пятнадцатисантиметровым лезвием острее бритвы.
Когда-то ножи Грин-Ривер были популярны среди трапперов[1] и жителей гор.
Лучшее оружие для охоты, битвы и разделки туш.
Также его очень любили охотники на буйволов; подобным орудием они могли снять шкуру с животного в рекордное время.
И, как прекрасно знал Генри Фримен, у ножей могло быть и другое применение… Такое как потрошение женщин и вырезание их сердец.
Один из таких трофеев как раз лежал перед ним, бережно завёрнутый в оленью шкуру.
Фримен раскачивался вперёд-назад и прислушивался к голосам в своей голове.
«Ты всё делаешь правильно. Шлюхи должны быть очищены, — нашёптывали они ему. — Но есть и другие… Такие, как южанка, управляющая постоялым двором «Святой Джеймс»…
* * *
В «Искуплении» мормоны метались, как муравьи, приводя в порядок старый шахтерский город.
Отовсюду доносился стук молотков, визжание пилы, грохот колёс повозок, перевозящих брёвна с одного конца городка в другой.
Старые лачуги и дома были разобраны до фундамента, а иногда и вовсе снесены и перестроены с нуля.
На улице подмораживало, но это не сказалось на энтузиазме и настроении жителей, вновь отстраивающих заброшенное поселение.
Везде кипела работа.
Пот, тяжёлый труд и ноющие мышцы.
Ибо «Искупление» должно быть восстановлено, душой и телом… Такова воля Божья.
И оно должно быть укреплено, ведь в одну из грядущих тёмных ночей линчеватели вновь отправятся вершить свою месть.
* * *
А в мормонском поселении «Избавление», которое, по слухам, целиком отдалось дьяволу, царила мёртвая тишина кладбищ и виселиц.
Она висела в воздухе, как ядовитая пелена.
Полуразрушенные хибарки и высокие покосившиеся дома жались друг к другу, как могильные надгробья, мечтая лишь о скорейшем наступлении темноты.
С гор дул северный ветер, пронизывал улицы насквозь и сковывал лужи ледяной коркой.