Потрепанные временем вывески скрипели над запертыми дверями и пустыми дощатыми тротуарами.
Солнечный свет, казалось, избегал этой тесной и пустынной деревни, и тени — где-то серые, а где-то чёрные — укрывали, как паутина, узкие переулки и укромные тупики.
Время от времени из какого-нибудь сырого подвала доносился стон или скрежет, а из-за закрытого ставнями чердачного окна — жуткое детское хихиканье.
И больше ничего.
Ибо то, что жило в «Избавлении», жило в тайне.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДЖЕЙМС ЛИ КОББ:
БУДОРАЖАЩАЯ И ОТВРАТИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
— 1-
Джеймс Ли Кобб родился в репрессированной общине Новой Англии под названием Проктон на юго-востоке Коннектикута.
Жёсткий, запрещающий практически всё мир пуританских догм и религиозного рвения вдали от территории Юта.
Расположенный в отдалённой лесистой долине, он стал местом, где лунный свет был мрачен, а тени длинны; местом, где изоляция и нездоровая неприязнь к чужакам привели к изуверствам, инцестам и помешательствам.
В первую очередь, Проктон и его окрестности были сельскохозяйственными и фермерскими землями. И так было с тех пор, как англичане впервые вырубили здесь леса и вырвали клочок земли из рук пекотов[1].
Жители Проктона были невежественными и безграмотными людьми даже по меркам начала девятнадцатого века.
Они дрожали у костров, когда холодный октябрьский ветер продувал насквозь жилища, а мёртвые ветви деревьев царапали в ночи по крышам.
Они сжимали в руках потрепанные Библии и молитвенники, умоляя о божественной защите от затерявшихся душ, призраков, приведений и многочисленных языческих кошмаров.
Во всём они видели приметы и предзнаменования.
Они до сих пор гадали на чайных листья и рассматривали плаценту новорождённого ребёнка в поисках пророчества.
Для того чтобы урожай был богаче, жители из года в год приносили в жертву ягнёнка.
Но всё это делалось, конечно же, в тайне, ибо церковь неодобрительно относилась к подобным действиям.
На ночь двери тщательно запирали на засовы, окна надёжно закрывали ставнями, а скот закрывали в амбарах.
Над дверями прибивали подковы, чтобы отпугивать демонов; посыпали солью колыбели и пороги, чтобы не подпускать ведьм.
Ни один здравомыслящий человек не отваживался выйти в поле в полночь, где покрытые инеем тыквы были окутаны клубами тумана, а призрачные фигуры танцевали на тёмных полянах.
Прячась по ветхим лачугам, построенным ещё в семнадцатом веке, жители Проктона развешивали вербену и зверобой, бормотали «Отче наш» и молились распятому Иисусу.
Ибо зло не дремлет.
И на этот раз они были правы.
Джеймс Ли Кобб должен был вот-вот появиться на свет.
— 2-
Проктон.
Всё началось с пропажи детей. За шесть недель исчезли пятеро. Они пропадали в полях, на лесных тропах, на дальних пастбищах… которые всегда были вне поля зрения.
Улик было мало — упавшая корзинка с яблоками здесь, клочок одежды там.
Главный шериф Болтон провёл, по его мнению, тщательное и исчерпывающее расследование, но ничего не нашёл. Если, конечно, не считать сказок о ведьмах и перешёптываний о тёмных силах…
И Болтон, будучи человеком практичным во всех отношениях, не считал подобные слухи заслуживающими внимания.
* * *
В течение следующих трёх недель ничего не происходило; а затем, в первую неделю октября, в одну и ту же мрачную ночь из колыбели похитили сразу трёх младенцев.
Болтон произвёл ряд арестов — больше для того, чтобы успокоить разбушевавшихся жителей и развеять дикие подозрения, ведь все они позже были отпущены из-за отсутствия доказательств.
Как бы то ни было, к октябрю число похищенных детей достигло восьми.
Почти никто уже не верил предположениям о том, что это дело рук индейцев или банды разбойников.
С кафедр трех церквей Проктона священники со страстью убеждали жителей, что происходящее в деревне — не просто человеческое зло, а серьёзное свидетельство дьявольского вмешательства.
Несмотря на возражения шерифа Болтона и судьи Кори, духовенство раздуло пламя общественного негодования.
Они говорили о ведьмовстве. И требовали решительных действий.
Поэтому по обвинению в колдовстве и убийствах была арестована Элизабет Хаген.
* * *
Элизабет Хаген.
Все называли её не иначе как «вдова Хаген», и большинство даже не знало её имени.
Когда кто-то в окрестностях Проктона говорил о «вдове», ни у кого не возникало сомнений, о ком идёт речь. Ходили слухи, что вдова Хаген прожила в этой местности по меньшей мере шестьдесят лет — а то и восемьдесят, если послушать сплетни!
Она пережила не менее четырёх мужей и за все эти годы ни капли не постарела.
Это была не тощая, сгорбленная ведьма, а полная и крепкая женщина с седыми волосами и удивительно гладким лицом без единой морщинки.
Это, конечно, вызывало подозрения… Но жители Проктона открыто признавали, что она «может быть полезной».
И она была полезна. Несмотря на пуританский богобоязненный образ жизни в Проктоне, на дворе стояли тяжёлые и неопределённые времена.
А вдова Хаген хорошо разбиралась в травах и лечении болезней. Она вылечивала и поднимала на ноги даже смертельно больных.
И хотя деревенские проповедники осуждали её со своих кафедр на протяжении многих лет, многие из них сами были её клиентами, когда страдали от недугов — от артрита до запора, от болезней сердца до кожных заболеваний.
Она считалась «видящей» и могла рассказать о вашем прошлом или предсказать будущее, исследуя внутренности животных, кости или расплавленный воск.
Она была способна практически на всё… за определённую плату.
Она редко принимала деньги, чаще — скот, зерно, овощи и подобные вещи.
И горожане никогда не задерживались с оплатой, ведь ходили слухи, что вдова Хаген может с лёгкостью навлечь проклятие на вас и весь ваш род. И не раз это делала…
В общем, её и уважали, и боялись, но никто не считал её злобной ведьмой.
Ее можно было найти копающей корни и клубни в полях, перебирающей кладбищенскую землю и бормочущей молитвы при полной луне.
У неё была хижина на краю болота, куда можно было попасть по единственной извилистой тропе, прорезавшей жуткий лес, где, по слухам, гнулись деревья и шелестела высокая трава даже в полнейшее затишье.
Хижина была тусклой, задымленной, освещённой лишь очагом и лампой с китовым жиром.
Пол был устлан шкурами, усеян костями и перьями, а стены были увешаны корзинками с сушёными насекомыми.
Полки были заставлены пыльными кувшинами и ретортами, флягами и перегонными кубами.
Там же стояли закупоренные сосуды с ужасными жидкостями и бутылочки с неизвестными порошками.
И банки, в которых были заспиртованы мёртвые существа, неродившиеся младенцы и вещи, которых вообще не должно существовать в мире божьем.
В тиши леса вдова Хаген изучала древние богохульные книги, развлекалась с черепами убийц и самоубийц, Рукой славы[1] и экзотическими лекарственными растениями.
Люди приходили к ней за лекарствами и предсказаниями, за благословением для детей и за молитвами об урожае.
Она никогда не была частью общества жителей Проктона, но, несомненно, обладала существенной властью.
А затем всё изменилось.
Новые священнослужители сменили старых. Они не были терпимы к языческим верованиям, несмотря на обещания. Эти молодые выскочки не только нападали на Хаген с кафедр церквей, но и собирали городские собрания, на которых решительно запрещали всякое общение со старой ведьмой. Недвусмысленно намекая, что иметь дело с вдовой Хаген — значит, спутаться с самим Сатаной.
Священники подпитывали пуританские взгляды жителей Проктона и их мировоззрения, обращая их раз и навсегда против той, кого считали врагом христианства — вдовы Хаген и её непривычных методов.
Из года в год всё меньше жителей приходили к вдове за её мудростью и опытом.
Больше никаких чар и талисманов, любовных снадобий и лекарств.
Ее лачуги сторонились, как огня, а сама она подверглась остракизму до такой степени, что не могла даже купить товары в деревне.
За месяц до исчезновения первого ребенка группа мужчин пыталась сжечь её хижину. Когда это не удалось — дерево отказалось загораться — её публично побили камнями на рыночной площади.
Подняв руки к небу, окровавленная и сломленная вдова Хаген произнесла достаточно громко, чтобы все услышали:
— Да падёт проклятие на вас… На всех вас!
А потом начали пропадать дети. Деревенский скот пал от внезапного мора. Странные бури обрушились на сельскую местность. Посевы засыхали на полях практически за одну ночь. И не менее четырёх деревенских женщин родили мёртвых младенцев.
И поэтому, когда в довершение ко всему начали пропадать дети, жители видели только одну виновницу — Элизабет Хаген.
Ведьму.
* * *
Она была арестована шерифом Болтоном и несколькими его помощниками и помещена в проктонскую тюрьму: мрачное место без окон, кишащее насекомыми, с грязной соломой вместо матраса; место, в котором заключённые были вынуждены жить в собственных нечистотах; место, где обвиняемых кормили раз в два дня.
Голые стены были испещрены выцарапанными молитвами к Господу.
А позже началось так называемое расследование.
Шериф Болтон был полностью согласен с судьёй Кори и с учёными членами городского совета, что все обвинения в ведьмовстве — это суеверная чепуха.
И тогда в хижине вдовы Хаген провели обыск.
Ещё от порога люди почувствовали мерзкий, тошнотворный запах испорченного мяса.
И ни один мужчина из тех, кто вошёл туда тем туманным, холодным октябрьским днём, никогда не забудет увиденного в хижине.
Вдоль стен стояли грязные холщовые мешки с костями — детскими костями; все они до сих пор были покрыты кровью, а кое-где оставались куски мышц и сухожилий.
Вскоре обнаружили и черепа, похороненные в земляном полу. И обезглавленные тела младенцев. На всех них были видны следы ритуальных ран и порезов.