(скороговоркою)
В один конец могу сказать, даже не справившись с календарем, но обратно не знаю.
Все отворачиваются в одну сторону и фыркают, издавая носом насмешливый звук.
Либенталь(обиженный)
Могу вас уверить!.. Ведь от Рождества до Пасхи столько-то дней, а от Пасхи до Рождества столько-то, но не столько, сколько от Рождества до Пасхи. Следовательно…
Все отворачиваются в другую сторону, насмешливо фыркая носом.
Молчание.
Миловидов(тем же тоном)
Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!
Кн. Батог-Батыев(шепелявя с присвистом)
Я знал его!.. Мы странствовали с ним в горах Востока и тоску изгнанья делили дружно. Что за страна Восток!.. Вообразите: направо – гора, налево – гора, впереди – гора; а сзади, как вы сами можете себе представить, синеет гнилой Запад!.. Наконец вы с отвращеньем въезжаете на самую высокую гору… на какую-нибудь остроконечную Сумбеку, так что вашей кобыле и стоять на этом мшистом шпице невозможно; разве только, подпертая горою под самую подпругу, она может вертеться на этой горе, как на своей оси, болтая в то же время четырьмя своими ногами! И тогда, вертяся вместе с нею, вы замечаете, что приехали в самую восточную страну, ибо и впереди восток, и с боков восток, а запад?… Вы, может, думаете, что он все-таки виден, как точка какая-нибудь, едва движущаяся вдали?
Г-жа Разорваки(громко, сдобно и ударяя кулаком по столу)
Конечно!
Кн. Батог-Батыев
Неправда! И сзади восток!.. Короче: везде и повсюду один нескончаемый восток!
Г-жа Разорваки(по-прежнему)
Насчет востока!.. Я вам расскажу мой сон.
Все(бросаясь целовать ее руки)
Расскажите, расскажите!
Г-жа Разорваки(протяжным, повествовательным тоном, сохраняя свой громкий и сдобный голос)
Видела я, что в самой середине…
Миловидов(останавливает ее почтительно-доброжелательным движением руки)
Питая к вам с некоторых пор должное уважение, я вас прошу… именем всех ваших гостей… об этом сне умолчать.
Все
Почему же? Почему же? (Наперерыв целуют ее руки.)
Миловидов (перебивает их важно, плавно, немного подняв тон)
Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!.. Вам известно, что он жил безбедно, но хотел казаться человеком более богатым, чем был в самой вещи…
Г-жа Разорваки(громко, с удивлением)
Разве у него было бархатное стуло?!
Миловидов
Нет… он не любил бархата. И даже на самом животе он носил треугольник из фланели, в виде какого-нибудь синапизма.
Кн. Батог-Батыев
У меня там тоже есть синапизм. А кроме того, люблю носить на правой руке фонтанель, на левой гишпанскую мушку, в ушах канат, во рту креозот, а на затылке заволоку.
Все(кроме Миловидова, к нему)
Покажите, покажите!
Кн. Батог-Батыев
Весьма охотно; но только после чаю.
Миловидов(снова возвышая тон)
Все, что у него было приятного, исчезло вместе с ним!.. Когда Иван Семеныч задавал обеды и приглашал власти, то любил угостить тончайшим образом. Лежавшие в супе коренья изображали все ордена, украшавшие груди присутствующих лиц… Вокруг пирожков, вместо обыкновенной какой-нибудь петрушки, посыпались жареные цветочные и фамильные чаи! Пирожки были с кисточками, а иногда с плюмажами!.. Косточки в котлетах были из слоновой кости и завернуты в папильотки, на которых каждый мог прочесть свойственный его чину, нраву, жизни и летам комплимент!.. В жареную курицу вечно втыкался павлиний хвост. Спаржа всегда вздевалась на проволоку; а горошек нанизывался на шелковинку. Вареная рыба подавалась в розовой воде! Пирожное разносилось всем в конвертах, запечатанных казенною печатью, какого кто ведомства! Шейки бутылок повязаны были орденскими ленточками и украшались знаками беспорочной службы; а шампанское подавалось обвернутое в заграничный фуляр!.. Варенье, не знаю почему, не подавалось… По окончании обеда преданный Ивану Семенычу камердинер обрызгивал всех о-де-лаваном!.. Вот как жил он! И что же? Канифоль, канифоль погубила его и свела в могилу! Его уже нет, и все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!..
Внезапно отворяются двери из передней, и входит Иван Семеныч, с торжествующим лицом и приятною улыбкою.
Все(в испуге)
Ах!.. Иван Семеныч!.. Иван Семеныч!..
Иван Семеныч(улыбаясь и шаркая на все стороны)
Не дивитеся, друзья,
Что как раз
Между вас
На пиру веселом я
Проявляюся!
(Обращается строго к Миловидову и к Разорваки.)
Ошибаешься, Данила!..
Разорваки соврала!..
Канифоль меня сгубила,
Но в могилу не свела!
Все(радостно вскакивают с мест и обступают Ивана Семеныча)
Иван Семеныч!.. Как?! Вы живы?!
Иван Семеныч(торжественно)
Жив, жив, говорю вам!.. Скажу более! (Обращается к г-же Разорваки.) У вас есть внук турецкого происхождения!.. Я сейчас расскажу вам, каким образом сделано мною это важное открытие.
Все(нетерпеливо)
Расскажите, Иван Семеныч!.. Расскажите!..
Садятся вокруг стола. Иван Семеныч ставит свой стул возле г-жи Разорваки, которая, видимо, обеспокоена ожидаемым открытием. Все с любопытством вытянули головы по направлению к Ивану Семенычу. Иван Семеныч откашливается. Молчание.
____________
Здесь, к сожалению, рукопись прерывается, и едва ли можно предполагать, чтоб это в высшей степени замечательное произведение Козьмы Пруткова было доведено им до конца.
Спор древних греческих философов об изящномДраматическая сцена из древнегреческой классической жизни в стихах
Действие происходит в окрестностях Древних Афин.
Древние греческие философы:
Клефистон
Стиф
Сцена представляет восхитительное местоположение в окрестностях Древних Афин, украшенное всеми изумительными дарами древней благодатной греческой природы, то есть анемонами, змеями, ползающими по цитернам; медяницами, сосущими померанцы; аканфами, платановыми темно-прохладными наметами, раскидистыми пальмами, летающими щурами, зеленеющим мелисом и мастикой. Вдали виден Акрополь, поражающий гармонией своих линий. На первом плане, у каждой стороны сцены, стоит по курящемуся жертвеннику на золоченом треножнике. Сцена пуста. Немного погодя из глубины сцены выходят с противоположных сторон два философа – Клефистон и Стиф. Оба в белых хламидах, с гордою осанкою и с пластическими телодвижениями. Медленно переставляя ноги, так что одна всегда остается далеко позади другой, они сближаются постепенно к середине сцены, приостанавливаются, указывают друг другу на жертвенник своей стороны и направляют к тому жертвеннику свои тихие шаги. Дойдя до жертвенников, они останавливаются, возлагают одну руку на жертвенник и начинают:
Клефистон
Да, я люблю среди лавров и роз
Смуглых сатиров затеи.
Стиф
Да, я люблю и Лесбо́с, и Парос.
Клефистон
Да, я люблю Пропилеи.
Стиф
Да, я люблю, чтоб певец Демодок
В душу вдыхал мне свой пламень.
Клефистон
Фивского мрамора белый кусок!
Стиф
Тирский увесистый камень!
Клефистон
Туники складки!
Стиф
Хламиды извив!
Клефистон
Пляску в движении мерном.
Стиф
Сук, наклоненный под бременем слив.
Клефистон
Чашу с душистым фалерном!
Стиф
Любо смотреть мне на группу борцов,
Так охвативших друг друга!
(Показывает руками.)
Клефистон
Взмахи могучих люблю кулаков!
Стиф
Мышцы, надутые туго.
Клефистон
Ногу – настолько подвинуть вперед!
Оба, смотря друг на друга, выдвигают – один левую, другой правую ногу.
Стиф
Руку – вот этак закинуть!
Оба, смотря друг на друга, закидывают дугообразно – один левую, другой правую руку.
Клефистон
Телу изящный придать поворот…
Оба пластически откидываются – один влево, другой вправо.
Стиф
Ногу назад отодвинуть!
Оба поспешно отодвигают выдвинутую ногу.
Клефистон
Часто лежу я под сенью дерев.
Оба принимают прежнее спокойное положение, опустив опять одну руку на жертвенник.
Стиф
Внемлю кузнечиков крикам.
Клефистон
Нравится мне на стене барельеф.
Стиф
Я все брожу под портиком!
Клефистон
Думы рождает во мне кипарис.
Стиф
Плачу под звук тетрахордин.
Клефистон
Страстно люблю архитрав и карниз.
Стиф
Я же – дорический орден.
Клефистон(разгорячаясь)
Барсову кожу я гладить люблю!
Стиф(с самодовольством)
Нюхать янтарные токи!
Клефистон(со злобой)
Ем виноград!
Стиф(с гордостью)
Я ж охотно треплю
Отрока полные щеки.
Клефистон(самоуверенно)
Свесть не могу очарованных глаз
С формы изящной котурна.
Стиф(со спокойным торжеством и с сознанием своего достоинства)
После прогулок моих утомясь,
Я опираюсь на урну.
Изящно изгибаясь всем станом, опирается локтем правой руки на кулак левой, будто на урну, выказывая таким образом пластическую выпуклость одного бедра и одной лядвеи. Клефистон бросает на Стифа завистливый взгляд. Постояв так немного, они оба отворачиваются от своего жертвенника к противоположному, заднему углу сцены и, злобно взглядывая друг на друга, направляются туда столь же медленно, как выходили на сцену. С уходом их сцена остается пуста. По цитернам ползают змеи, а медяницы продолжают сосать померанцы. Акрополь все еще виден вдали.