— А для лета мы попросили бы у Вени зеленый? Степа, выбирай ты. Какой тебе больше нравится?
— Этот, — она остановила свой взгляд на светло-пепельном каре, которое удивительно подходило к ее лицу.
— Считай, полдела сделали, — удовлетворенно сказал Веня, взял в руки косметическую палитру и ловкими, уверенными движениями начал наносить на Степино лицо макияж.
Слегка подкрасил ресницы, оттенил веки, подкорректировал линию бровей, немного нанес румян на щеки, покрыл губы прозрачным блеском. И вот и перед нами сидит уже не Степа, а незнакомая женщина, не красавица, но очень и очень симпатичная.
— Ты — кудесник! Маг! Волшебник! — заверещали мы с Алиной. Веня от удовольствия залился краской. — Степа, тебе обязательно нужно сделать такую стрижку. Ты себе нравишься?
— Нравлюсь. Только сколько это времени нужно перед зеркалом простоять, чтобы такую красоту навести?
— Дорогая моя, а как ты хотела? Красота требует жертв, — тоном школьной учительницы сказала Алина, нагло вытянула из кресла Степу и уселась в него сама. — Венечка, а теперь меня причеши по-быстрому, только не торопись, чтобы прическа до завтрашнего утра продержалась.
Куропаткин покорно взял в руки щетку и фен.
— Веня, у тебя обширная клиентура. Ты случайно ничего не знаешь о Ларисе Мамонтовой? — пришло мне в голову спросить об этом Куропаткина, и я попала в точку.
— Это моя клиентка. Лет пять с ее головой работаю.
— Веня, сведи нас с ней, — взмолилась я.
— Зачем она вам?
— Надо, очень надо.
— Она была первой женой Богомолова, — выболтала Алина.
— Как мир тесен. Ну и что? — Веня тщательно укладывал Алинины волосы и, казалось, не вникал в суть разговора. — Я-то вас могу с ней познакомить, только придумайте причину. Согласитесь, не могу же я ей сказать: «Две, нет, три дамы хотят с вами познакомиться, потому что хотят»? Она была женой Богомолова? — наконец до Вени дошел смысл Алининых слов.
— Да, первой женой. Они давно разошлись.
— Я, кажется, догадался, зачем она вам. Не знаю, не знаю. Лариса, конечно, человек сложный, но чтобы… Я вас познакомлю, но нужен повод, — опять пробубнил Куропаткин.
— Хорошо. Только что нам придумать?
— А если ты порекомендуешь нас как хороших массажисток или косметологов? — предложила Алина.
— Всех сразу? А из вас кто-нибудь умеет делать массаж или чистить лицо? — усмехнулся Веня.
— Ты прав, этот вариант не подходит.
— А допустим, мы хотим открыть магазин? Нам нужна консультация опытного человека. Веня, похлопочи за нас. А вдруг Мамонтова тебе не откажет и примет нас?
— Молодец, Степа. Скажешь, что мы ей не конкурентки, собираемся торговать по мелочам, хотя бы, чулками, но нужна консультация очень опытного человека, ну очень. Женщины падкие на лесть. Авось, Веня, она тебе не откажет? Можешь приплести, что мы твои родственницы, сестры. Звони, Веня, звони, — поторопила Куропаткина Алина, которая в эту минуту была даже готова пожертвовать своей прической.
— Нет, подожди, не звони, — остановила я Куропаткина.
— Зачем ждать? — Алина насупила брови, она бы прямо сейчас помчалась к Мамонтовой и устроила допрос с пристрастием.
— Сегодня были похороны, поминки, — пояснила я. — Она не захочет с нами разговаривать и пошлет к чертовой бабушке.
— Логично, — тяжело вздохнула Алина. — И когда?
— Не раньше, чем через два дня. Пусть придет в себя. А в эти два дня нам есть чем заняться, — я выразительно посмотрела на Степу. Она поняла меня с полуслова, кивнула и натянула парик на уши. Послышался легкий треск. — Степа, без фанатизма, нам надо вернуть Вене вещь в целости и сохранности.
Глава 17
Два дня наша мужественная Степанида провела в слежке за Зорькиным. Она приходила на пост к дому Владимира Владимировича ранним утром, когда даже дворники еще не шаркают жесткими метлами по асфальту. А уходила, только удостоверившись, что ее объект уже никуда не выйдет из квартиры, то есть поздним вечером, когда в его окнах гас свет.
Владимир Владимирович жил в однокомнатной квартире один, без жены и детей. Этот факт упрощал сбор сведений и одновременно его усложнял. Упрощал потому, что никто из близких Владимира Владимировича не мог засечь Степиного неотступного присутствия рядом с домом. Сам Зорькин не имел привычки оглядываться и искать кого-то по сторонам. А усложнял — будь он, Владимир Владимирович женат, Степа могла бы «случайно» познакомиться с его женой, войти в доверие и выпытать все необходимые нам сведения о трудовой деятельности ее мужа.
Первый день, проведенный Степой в засаде, ничего любопытного нам не принес. Владимир Владимирович выходил из дома в магазин, в химчистку и прачечную. Степа, как тень, следовала за ним повсюду. На службу Зорькин не ходил и ни с кем не встречался. Если допустить, что Владимир Владимирович действительно физик, он все еще мог быть в отпуске. В этом случае Степа со своей слежкой могла зависнуть надолго, пока не закончится отпуск.
Но нам повезло. Утром второго дня Зорькин в половине десятого вышел из подъезда и устремил свои стопы к автобусной остановке. На счастье, в этот день с утра моросил дождик, Степа, укрывшись зонтом, могла почти вплотную пробираться за Владимиром Владимировичем. Он сел автобус, она, поправив на голове парик, последовала его примеру. На третьей остановке они вышли. Зорькин направился к переходу, Степа решила немного отстать, чтобы увеличить дистанцию и не наступать на пятки объекту наблюдения. Как назло, когда она решила перейти следом за Зорькиным улицу, светофор поменял зеленый цвет на красный. Степа на пару минут застряла на полосатой зебре. За это время Владимир Владимирович зашел в какое-то здание. Степа вприпрыжку бросилась через дорогу, едва зажегся желтый свет. На доме, в котором укрылся, Зорькин значилось «Научно-исследовательский институт физики твердого тела». Надпись абсолютно не смутила нашу Степу, она не привыкла сворачивать с половины дороги — проверять так проверять. В конце концов Зорькин запросто мог заметить слежку и, таким образом, пытался спутать следы.
Степа отворила тяжелую дверь и смело вошла внутрь. На ее пути стоял турникет и будочка вахтера, внутри которой восседал седовласый дедок. Казалось, дед-вахтер был занят исключительно своим делом — он аппетитно прихлебывал горячий чай из красной кружки. Степа, с самого утра мокнущая под дождем, подумала, что и сама бы не отказалась от сладкого чая или кофе, такого горячего, который бы смог согреть ее оледеневшие внутренности. Сглотнув слюну, она кивнула деду, мол, свои, и с наглым выражением лица попыталась пройти сквозь турникет.
Не тут-то было! Степа толкнула вертушку, но та не повернулась ни на сантиметр. Толкнула сильнее — результата не последовало. Увы, отечественную науку оберегали так, как еще недавно охраняли Мавзолей. Обойти, пролезть снизу или перепрыгнуть сверху допотопный турникет не представлялось возможным. Она на секунду замерла в нерешительности, что же ей делать дальше?
Дед отвлекся от чая и с интересом наблюдал за Степиными мытарствами. Тогда она сделала два шага назад и предприняла третью попытку попасть за ограждение — с разгона направилась к вертушке. Продрогшая рука промахнулась мимо поручня, Степа больно ударилась животом о металлическую конструкцию, по инерции ее корпус занесло вперед, и она, проделав пируэт через голову, очутилась на территории закрытого научного заведения. Парик, слетев с головы, шлепнулся рядом.
Первой ее мыслью было: «Удалось!». Однако Степа рано радовалась. Она хотела сесть, но резкая боль в боку не дала ей подняться, болело так сильно, что слезы непроизвольно брызнули фонтаном из глаз.
— Сидеть! Кто такие? Куда идем? — спросил дед, не поленившись выйти из будки. Он ждал ответа, склонившись над распластанной на полу Степой.
А она, молча глотала слезы, и не могла сказать ни слова. Рука ее потянулась к парику, нашла и вернула на место. Парик сидел на голове криво, как шапка на новобранце, только этого Степа видеть никак не могла — зеркало было далеко, а чтобы в него посмотреть, надо было для начала встать с пола.
Дед хотел вызвать охрану, но, увидев, как женщина натуральным образом обливается слезами, как косметика ручьями стекает с ее лица, решил с охранной повременить.
— Ты куда шла? — жалостливо спросил он.
— Я в отдел кадров, — ответила Степа первое, что пришло на ум.
— Кадры в другом корпусе. Ты кто?
— Я эта… журналист, пишу об ученых. Этих … как их? — растеряно моргала Степа, продолжая лежать на полу. — О физиках!
— Понимаю, — дед помог Степе сесть. — Ну и пиши на здоровье. Чего на турникете кувыркаться? Я гляжу, тебе совсем плохо. Давай «скорую» вызову?
— Нет, мне нужно материалы для статьи насобирать, — страдальчески произнесла Степа.
— У тебя пропуск есть? С кем ты договаривалась?
— С Зорькиным, — врать приходилось с ходу.
— В последнее время о нем все говорят. Ничего не скажешь — голова. Недавно премию от правительства получил. Я позвоню, он спустится. Прости, но без пропуска не допущу. Да ты, пожалуй, и не дойдешь.
— Нет, пока не надо звонить, — испугалась Степа. Она не хотела, чтобы ее рассекретили раньше времени. — А вы лично знаете Зорькина Владимира Владимировича? Мне интересно, что о нем говорят близкие люди, сослуживцы, коллеги. Может, вы обрисуете его портрет?
Деду польстило, что его назвали коллегой Зорькина и тем самым причислили к интеллектуальной элите института. Он распрямил плечи и расцвел в довольной улыбке. Журналистка ему тоже понравилась. Надо же, какая ответственная — превозмогая боль, не забывает о статье для газеты, совсем как в старые добрые времена, когда прежде думали о Родине, а потом о себе.
Вахтер помог Степе переместиться с пола в свою будочку, напоил горячим чаем и выложил все, что знал о Зорькине, а потом подвел Степу к доске почета, на которой красовался портрет Владимира Владимировича. Теперь сомнений никаких не было — Зорькин ни за кого себя не выдавал, он на самом деле был физиком, кандидатом наук.